История упадка. Почему у Прибалтики не получилось - Александр Носович

2. Деиндустриализация. Почему прибалтийская промышленность распиливалась на металлолом?

Почему индустриальный потенциал Прибалтики не удалось сохранить? Почему два с лишним десятилетия после выхода из СССР там последовательно уничтожалось промышленное производство? Можно выделить несколько общих причин.

1. Советская индустриализация Литвы, Латвии и Эстонии всегда вызывала глухое недовольство радикальных националистов, поэтому борьба за независимость в «трех прибалтийских сестрах» состояла в том числе в борьбе с развитием промышленности.

Проявилось это в экологическом движении.

«Заводы оккупантов отравляют нашу природу» — с таких разговоров на заре перестройки, ещё до «Саюдиса» и Народных фронтов, начиналось движение прибалтийских республик за выход из СССР. Отправной точкой, разумеется, послужил Чернобыль. Одной из характеристик сепаратистского движения в Литовской ССР было запугивание населения «чернобыльским сценарием» на Игналинской АЭС и претензии Витаутаса Ландсбергиса к советскому правительству за то, что построили литовцам атомную станцию (в классической логике: «Я, может, своего согласия на операцию не давал. А равно и мои родные»). В Латвии перестройка началась с движения против гидроэлектростанции на Даугаве, в Эстонии с протестов против Нарвской ГРЭС — прибалтийские националисты негодовали на Москву за избыток энергетических объектов точно так же, как сейчас негодуют на нее же за энергодефицит. В Эстонии настоящее народное движение за выход из СССР началось с «фосфоритной войны» — массовых выступлений против фосфоритных месторождений на северо-востоке республики, переросших в массовые выступления за независимость Эстонии (подробнее о пути прибалтийских республик к независимости см. главы VII–IX).

К слову, именно экологическую программу прибалтийским лидерам, провозгласившим независимость, удалось выполнить в полном объеме. Воздух в Прибалтике теперь экологически чистый, в запрудах развелись бобры, на дырявых заводских крышах гнездятся аисты. Вопрос, не стоило ли добиться всего этого более сложным и длинным путем: через установку экологических фильтров и строительство очистных сооружений, — не для местного правящего класса.

2. Социально-экономическое благополучие советской Прибалтики обеспечивалось за счет поддержки союзного Центра и внутренних экономических связей с другими советскими республиками.

«Бессмысленно работать лучше, — писал в 1988 году председатель Госплана Эстонской ССР Рейн Отсасон. — Зато большой смысл имеет составлять письма о помощи. Важно уметь выпросить деньги, продовольствие, корма, товары, что угодно, это более важно, чем уметь делать их»[14]. Кстати, сегодня Таллин извлекает серьезные деньги из торговли квотами на выброс углекислого газа: до 2020 г. намечено выручить 270 млн евро[15]. Ирония судьбы: солидные для Эстонии средства приносят квоты СО2, предназначенные для производственных объектов, построенных ещё в советское время. Левой рукой разрушая остатки советского прошлого, правой рукой эстонский истеблишмент активно ими же пользуется.

В том же 1988 году произведенный в РСФСР национальный доход на 10,5 млрд руб. превышал доход, использованный на потребление и накопление, тогда как в Литовской ССР сумма использовавшего национального дохода превышала сумму произведенного на 903 млн руб., в Латвийской ССР — на 431 млн, в Эстонской ССР — на 428 млн руб.

За счет ввоза из других советских республик Литовская республика удовлетворяла 75 % своих потребностей в химической и нефтехимической промышленности, 100 % — в угле, 77 % — в продуктах нефтегазовой промышленности. К 1991 году практически все прибалтийские села были газифицированы (в отличие от России, которая этот газ поставляла).

Как говорил персонаж мультфильма про Простоквашино, «а отдавать будем молоком»: с Центром Литва, Латвия и Эстония расплачивались сельскохозяйственными товарами и продукцией легкой промышленности. При этом мелиорация земель осуществлялась целиком за счет союзного бюджета. В послевоенные годы в «оккупированной» Прибалтике было осушено около 80 % всех сельхозугодий, в целом по стране — 6,8 %, а в соседних Псковской и Смоленской областях — 2,5–3 %. Техника и удобрения Литовской, Латвийской и Эстонской ССР отпускались Москвой по дотационным расценкам, составлявшим 48 % от их реальной стоимости.

В 1988–1991 годах республиканские власти и сепаратистские движения Литвы, Латвии и Эстонии последовательно и методично пилили тот сук, на котором сидели. И в конечном счете потерпели сокрушительную победу! СССР развалился, страны Балтии не только провозгласили независимость, но и прописали на конституционном уровне запрет на любую возможную в будущем интеграцию на основе бывшего СССР. Никакого сотрудничества со «свободной Балтией» на прагматической деловой основе, на которое надеялись в начале 90-х ельцинские либералы, не получилось: вместо «балтийского моста», связывающего Европу и Россию, возникла «буферная зона», разделяющая их (подробнее см. главу VI). Официальная русофобия стала неотъемлемой составляющей балтийских государств, и ни о каком едином экономическом пространстве с тех пор не могло быть и речи.

Как следствие, поток московских дотаций оборвался, производственные цепочки и связи с предприятиями-смежниками на постсоветском пространстве распались, никаких попыток восстановить их на правительственном уровне не предпринималось. «Рафики», «Спидолы» и прочая продукция оказались невостребованными на рынках РФ, Белоруссии, Украины и прочих республик, в начале 90-х переживавших системный кризис, а на западных рынках всё давно уже было занято.

3. Глобализация и европейская интеграция. Отказ стран Балтии от торговых барьеров и протекционизма, радикально либеральная экономическая политика и стремление участвовать во всех западных интеграционных проектах привели к тому, что на рынки Прибалтики хлынул поток относительно качественной и дешевой европейской продукции. Местное производство этой конкуренции выдержать заведомо не могло: за десятилетия социализма промышленность крайне отстала технологически, а маленькое национальное производство в свободной конкуренции с западными транснациональными гигантами выжить не могло никогда.

Но если в досоветских балтийских республиках местного производителя пытались поддерживать, то в постсоветских — падающих толкнули.

«Налоговая политика была единая, денег не давали, потому что их не было. Всё было честно. Государство не мешало и не помогало, а наблюдало со стороны — кто выживет», — говорил об экономической политике того времени премьер-министр Латвии в 1993–1995 годах Валдис Биркавс. Честность этого заявления вызывает большие сомнения.

Сразу после провозглашения независимости в странах Балтии началась модернизация систем телефонной связи.

Легендарный ВЭФ, созданный латвийским правительством в конце 1910-х годов именно для производства телефонных станций, стараниями латвийского правительства начала 1990-х годов в течение всей коммуникационной реформы не получил ни одного заказа.

При содействии пришедших к власти национальных кадров прибалтийскую индустрию приватизировали шведы, финны, англичане, американцы, затем эта индустрия в прямом и переносном смысле распиливалась. Поток металлолома из бывшего СССР в 90-е годы обвалил мировой рынок цветных металлов. А шел этот поток через прибалтийские порты…

4. Мода. В экономике модные тенденции могут диктовать свои условия не меньше, чем во внешнем виде. Разрушая советскую и досоветскую индустрию, балтийские политики, помимо прочего, были заложниками именно тогдашней экономической моды. На начало 90-х приходится пик популярности теории постиндустриального общества, согласно которой социальный прогресс заключается в том, что вместо реального производства ведущей областью жизни должна стать сфера услуг.

В том числе следуя этой модной теории (во всяком случае, оправдываясь ею), в Прибалтике уничтожали заводы и оставляли необработанными сельскохозяйственные земли, объявляя приоритетными банковский сектор, посреднические услуги, торговлю и прочее.

Сейчас мода поменялась: многие бывшие адепты постиндустриальной эпохи, например, восхищаются новой индустриализацией в США, произошедшей в результате «сланцевой революции». «Конкурентоспособность промышленности должна быть центральной темой политической повестки дня Европейского Совета, который соберется в марте 2014 года. Сегодняшним начинанием комиссия дает четкий знак, что если мы ходим создать новые рабочие места, нашу экономику неизбежно нужно снова индустриализовать и модернизировать», — заявил в конце 2013 года комиссар ЕС по вопросам промышленности и предпринимательства Антонио Таяни.