Сорванная маска - Саманта Шеннон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Идеальное укрытие, – заметила я. – А Мелюзина станет ключом. Вот тебе и следующее звено.
– Пейдж, не суетись. До завтра она никуда не денется.
– Но я не устала.
Я бессовестно врала, и мы оба это понимали. Но если не подстегивать себя, силы никогда не восстановятся.
– В целях безопасности нам лучше разделиться. – Арктур сунул мне стопку банкнот. – На такси. Встретимся на Монпарнасе, в заведении под названием «La Mère des Douleurs», «Скорбящая матерь». Попросишь официантку принести тебе café sombre.
– Café sombre? – Я выгнула бровь. – Чтобы наверняка сойти за приезжую?
– Именно. Досадная ошибка не вызовет подозрений.
– Ты просто вечная загадка, в курсе?
– Да.
Подавив приступ паники, я сунула деньги в карман. С каких пор меня пугают одиночные вылазки в город? Если позволить страху взять верх, значит во мне что-то надломилось, и надломилось необратимо.
– Сумеречный кофе в «Скорбящей матери», – хмыкнула я. – Ты знаешь, как развлечь девушку.
Готова поклясться, губы рефаита дрогнули в улыбке.
3. Сумеречный кофе
До Северных ворот было рукой подать. Двое карманников увязались было следом, но, наткнувшись на мой «приветливый» взгляд, предпочли убраться восвояси.
С Триумфальной арки на меня взирали вытесанные из камня лица солдат, павших в балканской битве у Железных ворот. Через дорогу припарковался автомобиль с лазурными полосами над покрышками. Я юркнула в салон, назвала адрес, и машина тронулась. Водитель курил, как паровоз, не обращая на меня ни малейшего внимания.
Висок терзала ноющая боль. Веки слипались. Такси перекатило через реку на юг цитадели и затормозило у стен церкви. Расплатившись, я побрела по сугробам к кофейне на углу.
Несмотря на специфическое название, выглядела «Скорбящая матерь» вполне буднично. Тент над уличными столиками провис под тяжестью снега, фасад был выкрашен в цвет павлиньей синевы, по бокам от двери – эркерные окна, подернутые инеем. Меню обещало гостям горячий пряный «Мекс» и лионскую кухню.
Переступив порог, я соскребла с ботинок грязь и снег. Устроившись в плетеных креслах, посетители ели, общались. Проверив, на месте ли очки, я направилась к официантке.
– Bonjour, – поздоровалась она.
– Bonjour, – ответила я и, подавив опасение выставить себя полной идиоткой, добавила: – Je voudrais un café sombre, s’il vous plait[8].
Официантка и бровью не повела:
– Très bon choix, Madelle[9].
Она проводила меня через зал, мимо столиков и фотографий в рамках. Потом достала из фартука ключ и, отворив потайную дверь, стала спускаться по винтовой лестнице.
Миновав последний пролет, мы очутились в туннеле, наполненном камерной музыкой и гулом сотен голосов. Очевидно, в Париже много любителей сумеречного кофе.
Официантка обогнула статую женщины в вуали с собственным сердцем на ладонях. У постамента, озаренного пламенем свечей, застыл коленопреклоненный невидец. В голове зашевелились смутные воспоминания: тонкий дымок, речи, звенящие под сводами.
Кофейня делилась на уютные зоны, на столиках горели свечи – единственный источник освещения. В воздухе витала терпкая смесь табака и астры. Среди посетителей преобладали ясновидцы. Значит, я на верном пути.
В самом большом зале, где квартет ясновидцев развлекал публику игрой на барочных скрипках, альковы были переоборудованы в отдельные кабинки и задернуты алыми бархатными портьерами. Оккупировав единственный незанятый альков, я опустилась на мягкий диванчик. Официантка поставила передо мной бокал кровавого «Мекса», корзиночку с хлебом и удалилась, плотно зашторив портьеры. Я сняла перчатки и погрузилась в изучение меню, пестревшее всяческими деликатесами, от «кладбищенского кассуле» до «мрачного пирога».
Меня неудержимо тянуло в сон. Боль во всем теле вернулась. Я поплотнее запахнула пальто и стала клевать носом.
Вскоре на пороге возник Арктур. Полог за ним захлопнулся, отрезав кабинет от внешнего гула.
– Местечко вполне… вполне в твоем стиле. – Я потянулась к корзиночке с хлебом. – Как ты вообще набрел на эту кофейню?
– А чему ты удивляешься? Я ведь революционер со стажем.
– Ага, революционер. С патефоном подмышкой и аристократическими повадками.
– Издеваешься, Пейдж Махоуни?
– На полную катушку, – ответила я и пригубила «Мекса». – Ну правда, кто навел тебя на кофейню?
– После того как Франция капитулировала, здесь устраивали тайные богослужения. Потом подземелье облюбовала творческая прослойка. Девять лет назад Нашира велела Альсафи разыскать одного художника-смутьяна, и поиски привели его сюда.
– А потом? Альсафи выдал художника?
– Художника выдал, а о подземелье умолчал. Альсафи всегда поступал с оглядкой на милость наследной правительницы.
Альсафи был вынужден идти на компромисс с совестью. Скольких он погубил, дабы избежать разоблачения, а после ценой собственной жизни спас мою шкуру.
– Зачем мы сюда притащились? – спросила я, отогнав леденящее кровь воспоминание о последних минутах Альсафи.
– По двум причинам, – отозвался Арктур. – Во-первых, туннель может примыкать к carrières или служить местом встречи для людей сведущих. Вдруг ты нащупаешь здесь ниточку к Мелюзине.
– Была такая мысль, – призналась я, поглядев в щель между портьерами. – А вторая причина?
– Тебе полезно отдохнуть.
– Спасибо! – рассвирепела я. – Наотдыхалась за три недели! Если хотим вернуться на явку засветло, мы должны срочно разыскать Мелюзину.
Рефаит не дрогнул:
– Полчаса погоды не сделают. Но если ты скажешь, что вымоталась за день, мы немедленно встанем и уйдем.
Я собралась с духом, готовая соврать как можно убедительнее, но тут, как по закону подлости, боль каленым железом пронзила грудь.
– Ненавижу… себя за слабость. – Мое судорожное дыхание едва не погасило свечу. – Раньше я носилась по городу ночи напролет. Дралась с настоящими бугаями. – Мои пальцы впились в стакан. – Наша общая подруга меня не убила, но покалечила, фактически превратив в инвалида.
– По-твоему, все, кто побывал в ее лапах, – инвалиды? – осведомился Арктур.
– Прости, – смутившись, я тронула его за запястье. – Конечно же нет.
– Почаще напоминай себе об этом. – Мерцающее пламя отбрасывало узорчатые тени ему на лицо. – Бороться не обязательно на кулаках.
Не знаю, что послужило катализатором. То ли приглушенный голос рефаита. То ли прикосновение к его теплой коже. То ли алые драпировки, отрезавшие нас от внешнего мира.
Его глаза потемнели. Уверена, он тоже вспомнил тот вечер. Я спешно убрала руку:
– Ладно, попробую проглотить что-нибудь, через силу. А после отправляемся на поиски Мелюзины. Договорились?
– Договорились, – кивнул рефаит.
Потягивая «Мекс», я не переставала удивляться своему порыву, хотя еще две недели назад боялась, что уже ни с кем и никогда не смогу сблизиться. Во время водных «процедур» Сухейль твердил, какая я мерзкая, отвратительная, и, натешившись всласть, перепоручал меня легионерам для новой экзекуции.
Первую неделю после побега я шарахалась от Арктура – Сухейль не только растоптал мою самооценку, но и внушил страх перед любым прикосновением,
