Жизнь Вудхауза. Фрагменты книги - Роберт Маккрам

Вудхауз, лысый, с очками на носу, высовывался из дверей и спрашивал с улыбкой: «Весело вам?» — «Да, сэр, — отвечали молодые люди хором. — Не хотите к нам присоединиться?» Но он всегда вежливо отказывался и возвращался через холл в свой маленький кабинет. Вудхауз трудился над новыми рассказами: «измучившись войной», он находил успокоение за письменным столом. «Я работаю по утрам, перед завтраком гуляю с собаками, еще немного работаю после завтрака, а потом до обеда читаю, — рассказывал он Тауненду. — Удивительно, как быстро проходит время».

Хотя Вудхауз все силы отдавал писательству, с молодыми солдатами, гостившими в Лоу-Вуде, он был ласков. Рекс Кинг-Кларк вспоминал: «Однажды я пил чай с Вудхаузом в их чудесной гостиной; он привел собаку. Вудхауз больше молчал и казался задумчивым, и было трудно поверить, что передо мной создатель милых чудаков Псмита, Дживса и Берти Вустера. Помню, мы говорили о войне… и я ушел с ощущением, что он не так уж верит в победу союзников». Вудхауз говорил Тауненду, что речи Черчилля его успокаивают, но во многом его взгляд на европейский кризис определяло, по выражению Оруэлла, «мировоззрение ‘Алмаза’ и ‘Магнита’» — журналов для мальчиков, которые Вудхауз читал в школьные годы:

В кабинете уютно потрескивает камин, а за окнами свищет ветер. Старые седые камни заросли густым плющом. Король сидит на троне, а за фунт дают фунт, ни больше ни меньше. Там, на континенте, потешные иностранцы тарахтят без умолку, размахивая руками, но в Проливе стоят под парами мрачные серые линкоры британского флота… [а] у нас впереди чаепитие, и на столе горы сосисок, сардин, оладьев, жаркого, пончиков и джема… Все спокойно, незыблемо и непреложно. Ничто не изменится — во веки веков.

Если Вудхауз и представлял себе общеевропейскую войну, то разве что Первую мировую, которая на мирный ход тыловой жизни французов почти не влияла.

Весной 1940-го в пятистах километрах от Ле-Туке, на бельгийской границе, сосредоточивались панцербригады вермахта, и Роммель заканчивал подготовку своего молниеносного наступления. Однако удивительным образом об опасности вторжения не задумывались ни летчики британских ВВС, ни французские военные, ни британское консульство в Булони. Вудхауз, как и его друзья и соседи, только слегка удивлялся происходящему. «Не представляю, что будет дальше, — пишет он из Лоу-Вуда Тауненду. — Думаешь, все начнется весной? Не вижу смысла, ведь тогда нас точно будет не одолеть». Такова была линия британского правительства, Вудхауз придерживался официальной точки зрения. В марте 1940 года Чемберлен назвал «главным оружием» против Гитлера морскую блокаду со стороны Британии. Вудхауз шутливо заметил: «Боюсь только, Германия на нынешних своих запасах протянет еще много лет. Мне кажется, немец в состоянии питаться крапивой и щепками бесконечно».

Вудхаузу было не до жалоб: нужно было возиться с собаками и заниматься писательскими делами. «Переплет» предложили поставить в виде мюзикла и спрашивали согласия автора. Герберт Дженкинс планировал 26 апреля выпустить сборник рассказов о клубе «Трутни» и его членах под названием «Яйца, бобы и сдоба»: надо было узнать, как идут продажи в условиях войны. В «Сатердей ивнинг пост» печатали по главам один из его любимых романов «Раз — и готово», а журнал «Лайф» хотел заказать ему статью о том, как он относится к войне на континенте. Требовали внимания животные: Вудхауз присматривал за соседским попугаем и семью собаками, а в гараже поселилась бездомная кошка, которая принесла котят, и он боялся, что его пекинес их покусает. И все это время Вудхауз трудился над новым романом. Так появилась «Радость поутру»; немногочисленные ярые поклонники этой книги считают ее вершиной творчества писателя. Хотя его мысли были в первую очередь поглощены рукописью, Вудхауз, все еще надеявшийся уехать в Америку, стал строить гипотетические планы: они будто бы сядут на пароход в Генуе, где еще открыт порт (его закроют 10 июня, когда Италия объявит войну Франции). «Уезжать — это целое дело, — жаловался он Рейнолдсу, — так что я сижу себе тихонько и пишу новый роман о Дживсе[32]; уже закончил первые четыре главы». За сорок лет его подход мало изменился. В письме Рейнолдсу он объяснял, что все так же сочиняет комичные сцены про запас:

Я написал рассказ, потом его продолжение[33], и получилось смешно. Только собрался послать его тебе, как меня осенило: развязка подойдет, чтобы вытащить из какой-нибудь передряги Берти Вустера, а поскольку такие финалы сочинять тяжело, я решил выбросить рассказ и придумать сюжет про Дживса, который закончится на этой сцене.

Вудхауз готов был обсуждать с Рейнолдсом предстоящий совместный ланч, но сомневался, что сможет отправиться в Америку до конца лета; в беседе он заметил: «Думаю, [роман] выйдет удачный, но какая же мука была выбрасывать рассказ». Европу почти накрыло катастрофой, а он все строил планы и донимал Тауненда вопросами о сюжете «Радости». Он спрашивал: «Может ли обедневший молодой лорд стать деревенским полисменом? Лондонским — пожалуй, но мне нужна именно деревня… (И нужен полицейский, потому что Берти стащит у него форму, чтобы пойти на костюмированную вечеринку.)» Так шли недели, война все приближалась, но Вудхаузы не двигались с места, 9 апреля, воспользовавшись метелью, немецкие войска смели оборону побережья Норвегии. Ответный ход Британии обернулся разгромом и завершился 2 мая бесславным отступлением всех британских частей, а затем отставкой Невилла Чемберлена. 9 мая премьер-министром стал Черчилль, вернувшийся во власть из оппозиции. В своей речи перед Палатой общин он заявил: «Я могу предложить вам лишь кровь, труд, слезы и пот… Вы спрашиваете: какова наша цель? Отвечу одним словом: победа. Победа любой ценой; победа назло всем ужасам войны; победа, каким бы долгим и тяжким ни оказался наш путь». Новый, резкий и бескомпромиссный тон британской политической риторики был совершенно оправдан во время смертельной схватки с нацистской Германией, но как же далек от всего этого мир клуба «Трутни» из книги «Яйца, бобы и сдоба», в котором всегда есть время обменяться шуточками перед завтраком, а молодые люди в безупречных костюмах убивают время за игрой в бильярд и в «персидского шаха»[34]!

Черчилль получил свой пост, когда медлить было уже нельзя. Рано утром 10 мая Германия без объявления войны с невиданной доселе скоростью и ударной мощью вторглась в Голландию и Бельгию. Не прошло и недели, как голландская армия сложила оружие. Немцы прорвали слабую оборону Арденн, преодолели линию Мажино, и к 15 мая панцербригады Роммеля наступали так стремительно, что даже обгоняли на своем пути отходившие французские части. В Париже чиновники на набережной Орсэ принялись жечь архивы. Теперь наконец заволновался и Вудхауз. Жаклин Грант рассказывала, что они с Этель устроили на террасе Лоу-Вуда костер из его «антигерманских» статей и записок. Если не считать первые строки «Потаенного сокровища», едва ли не единственная откровенная сатира на Гитлера у Вудхауза — это «Большой прорыв», слабенький рассказ для «Панча», в котором рассказчик повествует о совещании на Вильгельмштрассе: