Ангел над городом. Семь прогулок по православному Петербургу - Николай Коняев

Что тут скажешь? Разве только то, что, пожалуй, эти стены и являются сегодня самым достоверным документом, касающимся Ксении Петербургской.

Увы… Про земную жизнь столь любимой и в Санкт-Петербурге, и во всей России святой достоверно известно только то, что про нее ничего достоверно не известно.

И стоишь возле этой часовни, построенной в начале ХХ века по проекту Александра Всеславина, и понимаешь, что хотя и жила святая Ксения в городе, устроенном по западному образцу с положенной регулярностью и полицейской бюрократией, хотя и принадлежала она изначально, как считается, к привилегированному обществу, но не уловилась в бюрократические сита ее из молитв и чудотворений сотканная жизнь. Не могла быть уловленной она и после кончины святой, поскольку долгие десятилетия только народная память хранила память о Ксении Петербургской, да еще крест на ее могиле.

Но и крест этот смыло страшным наводнением 7 ноября 1824 года, когда уровень воды в Неве поднялся на 4,14 метра выше ординара.

Но силой ветров от заливаПерегражденная НеваОбратно шла, гневна, бурлива,И затопляла острова,Погода пуще свирепела,Нева вздувалась и ревела,Котлом клокоча и клубясь,И вдруг, как зверь остервенясь,На город кинулась. Пред неюВсё побежало, всё вокругВдруг опустело – воды вдругВтекли в подземные подвалы,К решеткам хлынули каналы,И всплыл Петрополь как тритон,По пояс в воду погружен…

– писал об этом апокалипсическом наводнении Пушкин.

Лотки под мокрой пеленой,Обломки хижин, бревны, кровли,Товар запасливой торговли,Пожитки бледной нищеты,Грозой снесенные мосты,Гроба с размытого кладбищаПлывут по улицам! НародЗрит Божий гнев и казни ждет…

Особенно страшную картину являло тогда Смоленское кладбище. «Все кладбищенские заборы, мосты и мостики были снесены, а кресты с могил унесены на Выборгскую сторону. Земляные насыпи смяты, каменные и металлические кресты и плиты сдвинуты и занесены землею»13.

Чуть уклоняясь от нашего повествования, отметим, что не менее страшная картина открылась и герою «Медного всадника», когда он добрался до берега залива, где когда-то стоял «забор некрашеный, да ива и ветхий домик», в котором жила его возлюбленная…

Скривились домики, другиеСовсем обрушились, иныеВолнами сдвинуты; кругом,Как будто в поле боевом,Тела валяются. ЕвгенийСтремглав, не помня ничего,Изнемогая от мучений,Бежит туда, где ждет егоСудьба с неведомым известьем,Как с запечатанным письмом.И вот бежит уж он предместьем,И вот залив, и близок дом…Что ж это?..Он остановился.Пошел назад и воротился.Глядит. идет. еще глядит.Вот место, где их дом стоит;Вот ива. Были здесь вороты —Снесло их, видно. Где же дом?И, полон сумрачной заботы,Все ходит, ходит он кругом…

Внешне происходящее с героем поэмы поразительно схоже с преображением, что произошло с молодой супругой придворного певчего, когда она узнала о внезапной смерти своего мужа.

Толкует громко сам с собою —И вдруг, ударя в лоб рукою,Захохотал.

Кажется, что ничего не знающий о святой Ксении Александр Сергеевич Пушкин проводил своего героя именно по пути петербургской блаженной…

Евгений за своим добромНе приходил. Он скоро светуСтал чужд. Весь день бродил пешком,А спал на пристани; питалсяВ окошко поданным куском.Одежда ветхая на немРвалась и тлела. Злые детиБросали камни вслед ему.Нередко кучерские плетиЕго стегали, потомуЧто он не разбирал дорогиУж никогда; казалось – онНе примечал. Он оглушенБыл шумом внутренней тревоги.

Другое дело, что герой поэмы Пушкина не обладаел той живой и спасительной верой в Бога, которой была переполнена блаженная Ксения, и ему не удалось удержаться на краю разверзшейся бездны.

И так он свой несчастный векВлачил, ни зверь ни человек,Ни то ни сё, ни житель света,Ни призрак мертвый…

Впрочем, это, так сказать, попутные размышления о том, что происходило, когда наводнение затопило Смоленское кладбище.

Храм, который строила на Смоленском кладбище блаженная Ксения, устоял, а унесенный наводнением с ее могилы крест заменили плитой, на которой была сделана надпись:

«Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. На сем месте погребено тело рабы Божией Ксении Григорьевой, жены придворного певчего Андрея Григорьева, в ранге полковника, осталась после мужа 26-ти лет, странствовала 45 лет, а всего жития 71 год, называлась именем Андрей Григорьевич. Кто меня знал, да помянет душу мою для спасения души своей. Аминь».

Странно, но и эта плита тоже не сохранилась, а текст, высеченный на плите надписи, размылся в памяти современников. Мы процитировали ее по наиболее ранней ее публикации в газете «Ведомости С-п-бургской городской полиции» № 264 за 2 декабря 1847 года, но в конце ХIХ века без каких-либо ссылок на источники текст надгробной надписи был приведен уже в другой редакции:

«Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. На сем месте положено тело рабы Божией Ксении Григорьевны, жены придворного певчего в ранге полковника Андрея Федоровича. Осталась после мужа 26 лет, странствовала 45 л. А всего жития 71 год и звалась именем Андрей Федорович. Кто меня знает, да помянет мою душу для спасения души своей. Аминь».

Почему возникает это разночтение, судить трудно.

Вообще-то, если придерживаться хронологии, то следующая за «Ведомостями С-п-бургской городской полиции» публикация, посвященная Ксении Петербургской, появилась лишь через двадцать шесть лет в журнале «Русская старина», где священник С. Опатович опубликовал статью «Смоленское кладбище С-Петербурга»14.

Никаких документов, как и авторов «Ведомостей С-п-бургской городской полиции», С. Опатович отыскать не сумел, хотя и пытался сделать это. Зато новых преданий, рисующих Ксению уже как блаженную и закладывающих близкую к современной трактовку ее образа, в оборот было введено немало.

Возможно, новые свидетельства последующим биографам – речь идет о работах Ф. Белоруса и священника Д. Булгаковского – показались более авторитетными, и в литературе о блаженной Ксении с тех пор закрепилась именно принятая сейчас редакция надгробной надписи.

Например, брошюра «Христа ради юродивая раба Божия Ксения, погребенная на Смоленском кладбище в С. – Петербурге и житие св. Христа ради юродивого Василия Блаженного»15начинается с цитаты из «Ведомостей С-п-бургской городской полиции», но текст надписи в этой цитате переделан, и автор при этом не указывает не только на причину редактуры, но и вообще не упоминает о произведенной правке.

Все это, конечно же, странно, но не будем пока останавливаться на этих разночтениях. Тем более что не только ведь о том, как звали мужа святой Ксении Петербургской, идет спор…

Сколько горя, сколько черной болиприняла я в городе Петровом.Греемся на пепелище старом,плачемся на пепелище новом.

Можно спорить о пользе и насущности реформ, которым подвергли русскую жизнь первые Романовы, но то, что в результате этих преобразований святость оказалась оттеснена на периферию русской истории – очевидно. После избрания на царство династии Романовых редеют ряды русских святых.

Впрочем, иначе и не могло быть – на церковных Соборах XVII века, инициированных царем Алексеем Михайловичем, фактически объявлено было, что вся Русская Православная Церковь со всеми ее святыми – не вполне православна.

Учить Русь и исправлять русское православие были призваны тогда выпускники иезуитских школ из Малороссии, которые настороженно относились к любой своеобычности в русских обрядах. Ну, а при Петре I гонения на русское православие достигли апогея.

Автором этих гонений был Феофан Прокопович.

«Феофан Прокопович был человек жуткий, – писал о нем протоиерей Георгий Флоровский. – Даже в наружности его было чтото зловещее. Это был типический наемник и авантюрист… Феофан кажется неискренним даже тогда, когда он поверяет свои заветные грезы, когда высказывает свои действительные взгляды. Он пишет всегда точно проданным пером. Во всем его душевном складе чувствуется нечестность. Вернее назвать его дельцом, не деятелем. Один из современных историков остроумно назвал его “агентом Петровской реформы”».

Именно такого «агента» и искал Петр I и, как оказалось, не ошибся в своем выборе. Лично ему Феофан-Самуил был предан беззаветно. Феофан искренне считал, что с Петром I никто не может сравниться. Такого монарха «толико Россию пользовавшаго, яко от начала государства Всероссийского, еликия могут обрестися истории, сему равного не покажут». Поиском аргументов в восхвалении государя Феофан не затруднял себя – сразу переходил к обличению людей, не понимающих величия Петра.