Монстры большого города (СИ) - Кэмерон Пирс

Родной город я знал отлично, но для большей наглядности всё же врубил карту на компьютере. Анджела пришла к своему приятелю, застала его с другой девчонкой, после чего они поругались. Затем она позвонила лучшей подруге, пожаловалась на изменщика, и принялась склеивать разбитое сердце. Сара предположила, что поднимать настроение Анджела отправилась в увеселительное заведение, и я был склонен с ней согласиться. Вопрос в том, в какое именно. Ближайший бар отметаю сразу. Слишком уж неприглядная дыра. Хорошая девочка даже в очень плохом настроении туда не побежит. Да и музыки там отродясь не играло, ни громкой, ни тихой.

Пока изучаю карту, едва не пропуская недавно открывшийся торговый центр, на месте которого раньше находился печально известный клуб “Паладин”. Тот самый, который с громким скандалом закрыли копы, освободившие кучу невольников и невольниц. Неужели Анджела была одной из них? Если это так, то почему она до сих пор числится пропавшей? Почему не вернулась домой, а предпочла ото всех спрятаться? Чтобы подтвердить или опровергнуть свою догадку, ищу больше информации о “Паладине”, и выясняю, что секс-рабов прижигали, словно животных, оставляя на теле клеймо с логотипом клуба. Найдя фото одной угрюмой рабыни, замечаю выжженный знак на животе. В том же самом месте, где у Анджелы ожог. Похоже, в случае с ней эти выродки переборщили. Или же она прижгла себя сама, чтобы избавиться от ненавистного знака. В любом случае, нахождение в плену сильно ударило по психике девчонки. Так или иначе, загадка “фурии” разгадана. Вопрос в том, что теперь с этим делать?

АНДЖЕЛА

Возможно, всё дело в усталости и стрессе, но спокойно на новом месте проходит лишь самая первая ночь. Все последующие ночи я с громким криком просыпаюсь от кошмаров, и долго не могу заснуть, вздрагивая от каждого звука. Как заклинание твержу, что мне ничего не угрожает, но это совсем не помогает.

Панические атаки начались сразу после того, как я впервые покинула своё убежище, и прошлась до ближайшего магазина одежды. Что по пути туда, что по пути обратно, мне казалось, что все без исключения как-то странно на меня таращатся, и что-то шепчут за моей спиной. А стоило мне только услышать вой сирены или увидеть патрульную машину, как я тут же срывалась с места, и удирала без оглядки. Враги мерещились чуть ли не на каждом шагу, и я ничего не могла с этим поделать. То и дело вспоминался с большим опозданием смытый в унитаз телефон, который могли отследить. Добираясь до квартиры, я передвигалась по лестничной клетке как по минному полю, боясь попасться кому-нибудь на глаза. Надевая толстовку с капюшоном, выходила за едой исключительно в небольшой круглосуточный магазин неподалёку, и только поздней ночью. Никогда не расставалась с выкидным ножом и перцовым баллончиком.

Страдая от паранойи и одиночества, сижу в созданном мной коконе, и чуть не пропускаю очень важную новость. “Паладин” закрыли! Полиция провела успешный рейд. Чуть ли не по всем каналам уже не первый день только об этом и говорят. Всех пленников освободили, “красных” либо арестовали, либо убили про попытки оказать сопротивление. Пулю в башку получил и хозяин клуба. Похоже, его заверения насчёт того, что вся полиция города кормится у него с рук, не соответствует действительности. Нашелся же кто-то, кто сумел положить конец этому кошмару.

Известие о том, что мне не нужно больше прятаться, ожидаемо приносит облегчение. Окрылённая этим открытием, пробую дозвониться до матери, однако дома никто не отвечает. Пытаюсь вспомнить номер сотового матери или Стива, но ничего не выходит. Не прекращаю названивать вплоть до самого вечера, но с каждой неудачной попыткой моя решимость потихоньку угасает. Что я скажу матери? Что её единственной дочерью пользовались как хотели, и кто хотел? Что её втоптали в грязь, и отняли близкого друга? Воспоминания о том, что со мной было, никуда не исчезнут. Они навсегда останутся со мной. Как прежде уже никогда не будет. Но может стать хуже.

Если я вернусь домой, сохранить в тайне то, что со мной случилось, вряд ли удастся. Каждая собака будет знать, через что мне пришлось пройти. Мне будут напоминать о пережитом до конца жизни, какой бы длинной или короткой она не была. Нет, я не могу этого допустить! Уже лучше вынужденное одиночество, чем такая слава. Поэтому всё же сумев дозвониться до матери, просто молчу в трубку, не в силах вымолвить ни слова. Услышав на том конце гудки, отшвыриваю телефон в сторону, и начинаю громить всё, что попадается под руку, затем падаю на пол и долго плачу. Вырвавшись из одной клетки, я угодила в другую, которую сама для себя и создала. Раздавленная и обессиленная, так и засыпаю на полу среди устроенного бардака.

Утром чувствую себя получше. Наведя порядок и позавтракав, иду за продуктами, но не в ближайший магазин, где до этого всё время закупалась, а в крупный супермаркет. Вместо толстовки с капюшоном надеваю лёгкую кофту. Лицо не прячу, стараюсь ни от кого не шарахаться. Умом понимаю, что мне сейчас ничто не угрожает, но убедить себя в этом получается не сразу. Чтобы полностью излечиться от страха, одной ночи мало.

Вернувшись, разбираю пакеты с покупками, и сажусь смотреть телевизор. Переключая каналы, натыкаюсь на какое-то популярное шоу, куда позвали выступить двух освобождённых из “Паладина” рабынь. Сделав звук погромче, кладу пульт на подлокотник. Ожидаю, что услышанное хотя бы частично поможет мне восстановить душевное равновесие, но просмотр дебильного шоу вызывает лишь сильное раздражение. Одна из девчонок подробно рассказывает, как ей было плохо и больно, когда какой-то громила без подготовки и смазки пользовался ей как резиновой куклой, а когда устал, уступил место другому. Микрофон переходит от зрителя к зрителю, и все они как один жалеют бедняжку, и выражают надежду, что всё у неё образуется. Смотрю на эти сытые скучающие физиономии, и не верю ни единому слову. Все эти напутствия и пожелания – одно сплошное грёбаное лицемерие. Никого вам не жалко. Любопытно, но не более того. Чтобы понять, каково это, быть чьей-то безвольной куклой, нужно почувствовать это на своей шкуре. Вы же припёрлись сюда только для того, чтобы вживую поглазеть на жертв злобных похотливых ублюдков. Твари лицемерные, вам только газировки и попкорна не хватает!

Вторая девчонка рассказывает, как её голую привязали к столбу, и на протяжении двух часов опробовали целую кучу секс-игрушек различных форм и размеров. Когда она говорит, что ничего больнее и ужаснее и быть не может, хочется швырнуть пультом в телевизор. Да что ты знаешь о боли и ужасе?! Твоего друга ловили при попытке сбежать, а заодно и вытащить тебя? Его избивали до полусмерти, а потом ещё живого скармливали голодным псам, записав весь процесс на видео? Тебя заставляли на всё это смотреть, без возможности отвернуться или закрыть глаза? Нет? Тогда закрой свою поганую пасть, и не говори о том, будто знаешь, что такое боль и ужас! Ни хрена ты о них не знаешь!

Окончательно меня добивает финал этого никчёмного балагана. Обе дурочки приходят к выводу, что сами во всём виноваты, и гордо заявляют, что готовы посветить остаток жизни богослужению и прочей религиозной ерунде. После очередной порции аплодисментов и лживых пожеланий, не выдерживаю, подбегаю к телевизору, и со всей силы бью ногой по экрану. Ящик падает на пол, и отрубается. Желание вновь начать погром очень сильно, и чтобы хоть как-то успокоиться, прикрываю глаза, и начинаю про себя считать до десяти. Глупо было даже думать, что кто-то сумеет мне помочь, подберёт слова, услышав которые, я почувствую себя гораздо лучше. Я осталась наедине со своими демонами, и не стоит ждать, что кто-то поможет мне их победить.

- Привет, Энджи, - слышу позади.

Вздрагиваю, открываю глаза, и вижу Томми. Не изувеченного до неузнаваемости, и похожего на один большой кровоточащий кусок мяса, каким он приходил ко мне во снах, а целого и невредимого. Живого.