Мумия, или Рамзес Проклятый - Райс Энн

– Я люблю тебя, – неожиданно прошептал Алекс.

– Что это на тебя нашло? – мягко засмеялась она. Что-то он совсем раскис, ее юный красавец жених, что-то его сильно расстроило. Невыносимо видеть его таким.

– Не знаю, – сказал Алекс. – Меня мучает дурное предчувствие. Так он это назвал? Знаю только одно: мне хочется напомнить тебе о своей любви.

– Алекс, милый Алекс… – Джулия наклонилась и поцеловала его, и он в порыве отчаяния сжал ее руку.

Маленькие безвкусные часы на туалетном столике Дейзи пробили шесть.

Генри, развалившись в кресле, лениво зевнул, потом снова потянулся к бутылке шампанского, наполнил свой бокал, а затем и бокал Дейзи.

Она до сих пор выглядела сонной; тонкая атласная бретелька ночной рубашки упала с плеча.

– Выпей, дорогая, – сказал он.

– Только не это, любимый. Сегодня вечером я пою. – Дейзи надменно вздернула подбородок. – Я не могу пить целыми днями, как некоторые.

Она оторвала от жареного цыпленка, лежавшего на тарелке, кусочек мяса и положила в рот. Очень симпатичный ротик.

– Но какова твоя кузина! Не боится этой чертовой мумии! Надо же, завезла ее в собственный дом.

Глупые голубые глазищи уставились на него – вот это ему нравится. Хотя он уже скучал по Маленке, своей египетской красавице, на самом деле скучал. Восточной женщине не надо быть глупой; она может быть и умна – все равно ею легко управлять. А девица вроде Дейзи обязательно должна быть глуповатой; и с ней надо разговаривать, разговаривать без конца.

– Какого черта она должна бояться какой-то сушеной мумии? – раздраженно спросил он. – Эта чокнутая отдает все сокровища музею. Она не знает цены деньгам, моя кузина. У нее всегда было слишком много денег. Лоуренс немного повысил мой годовой доход, а ей оставил всю корабельную империю.

Он замолчал. Маленькая комната; свет, пятнами ложившийся на мумию. Он снова увидел ее. Увидел, что натворил! «Нет. Неправильно. Он умер от сердечного приступа или от удара – человек, лежавший на песчаном полу. Я этого не делал. И то существо, оно не могло смотреть сквозь намотанные на него тряпки, ведь это абсурд!»

Генри судорожно глотнул шампанского. Превосходно! Он снова наполнил бокал.

– Но ведь она одна во всем доме с этой ужасной мумией, – сказала Дейзи.

И тут он снова увидел те глаза, открытые глаза под истлевшими бинтами, в упор глядевшие на него. Да, они смотрели на него. «Остановись, идиот, ты сделал то, что должен был сделать! Остановись или сойдешь с ума!»

Генри поспешно поднялся из-за стола, надел пиджак и поправил шелковый галстук.

– Куда ты идешь? – спросила Дейзи. – Слушай, ты слишком много выпил, чтобы выходить на улицу.

– Да брось ты, – отмахнулся он.

Она знала, куда он идет. У него было сто фунтов, которые ему удалось выпросить у Рэндольфа, а казино уже открылись.

Теперь ему хотелось побыть в одиночестве, чтобы как следует сосредоточиться. Просто подумать об этом – о зеленом сукне, освещенном люстрами, о стуке костей, о жужжании рулетки, которое всегда бодрило его. Один хороший выигрыш – и он уйдет, обещал он самому себе. Ладно, он больше не может ждать…

Конечно, он влип с этим Шарплсом, он задолжал ему кучу денег, но как, черт побери, он расплатится с долгами, если не посидит за игорным столом?! Правда, он чувствовал, что в этот вечер ему не повезет, но все-таки следовало попытаться.

– Подождите-ка, сэр. Присядьте, сэр, – сказала Дейзи, подходя к нему. – Выпей со мной еще стаканчик, а потом немножко вздремни. Еще только шесть часов.

– Оставь меня в покое, – отрезал Генри.

Он надел плащ и натянул кожаные перчатки. Шарплс. Вот тупица этот Шарплс! Генри нащупал в кармане плаща нож, который таскал с собой многие годы. Да, он все еще на месте. Генри вытащил его и осмотрел тонкое стальное лезвие.

– О нет, сэр! – ахнула Дейзи.

– Не будь идиоткой, – не церемонясь, сказал Генри, сложил лезвие, засунул нож в карман и вышел.

Стало тихо – слышалось только журчание фонтана в оранжерее. Сгустились пепельные сумерки, египетский зал освещала единственная лампа под зеленым абажуром, стоящая на столе Лоуренса.

Джулия в уютном, на удивление теплом шелковом пеньюаре устроилась в отцовском кожаном кресле, спиной к стене, и взяла в руки дневник, который до сих пор не читала.

Сверкающая маска Рамзеса Великого по-прежнему немного пугала ее, из полутьмы выглядывали огромные миндалевидные глаза. Бюст Клеопатры, казалось, светился изнутри. А у противоположной стены на черном бархате лежали великолепные золотые монеты.

До этого Джулия еще раз внимательно рассмотрела их. Тот же профиль, что у бюста, те же волнистые волосы под золотой тиарой. Греческая Клеопатра, совсем непохожая на простоватые египетские изображения, которые так примелькались в постановках шекспировской трагедии, или на гравюрах, иллюстрирующих «Жизнеописания» Плутарха, или в разнообразных учебниках истории.

Профиль красивой и сильной женщины – римляне любили, чтобы их герои и героини были сильными.

Лежавшие на длинном мраморном столе пергаментные свитки и папирус выглядели такими хрупкими, такими ветхими. Другие находки тоже легко сломать неловкими руками. Птичьи перья, чернильницы, маленький серебряный светильник, видимо масляный, с кольцом, в которое, по всей видимости, вставлялся стеклянный сосуд. Стеклянные пузырьки стояли рядом – редчайшие образцы древней работы со стеклом, каждый с крошечной серебряной крышечкой. Естественно, на всех этих маленьких реликвиях, как и на стоящих за ними алебастровых кувшинах, красовались аккуратные этикетки, на которых можно было прочитать: «Руками не трогать».

И тем не менее Джулия беспокоилась – ведь столько людей приходят сюда посмотреть на вещицы.

– Учтите, тут, скорее всего, яды, – предупредила Джулия свою бессменную горничную Риту и дворецкого Оскара. Этого хватило, чтобы они держались подальше от египетского зала.

– Он покойник, мисс, – сказала Рита. – Мертвец. Какая разница, что это египетский царь! Мне кажется, мертвецы не должны находиться рядом с людьми.

Джулия засмеялась:

– В Британском музее полно мертвецов, Рита.

Если бы только мертвые могли оживать! Если бы к ней мог явиться призрак отца! Вот было бы чудо! Снова побыть с ним, поговорить, услышать его голос. «Что случилось, отец? Ты очень страдал? Испугался ли ты хоть на минуту?»

Что это ей пришло в голову – визит призрака?! Такого не бывает. И это ужасно. Мы проходим путь земных страданий от колыбели до могилы – и все на этом кончается. Прелесть сверхъестественных чудес существует только в сказках и стихах, да еще в пьесах Шекспира.

Зачем же медлить? Пришло время долгожданного одиночества в окружении отцовских сокровищ. Теперь можно прочитать его последние слова.

Она нашла страницу, датированную днем открытия. И после первых же слов глаза ее наполнились слезами.

«Должен записать все для Джулии, описать все подробности. В иероглифах на двери нет ни одной ошибки: должно быть, тот, кто писал их, знал, что делает. Хотя греческие письмена относятся к периоду Птолемея, а латынь – более позднего периода, более изощренная. Невероятно, но факт. Самир, как никогда испуган и подозрителен. Нужно поспать хотя бы несколько часов. Собираюсь пойти туда сегодня вечером!»

Затем шел наспех нарисованный чернилами набросок двери в гробницу с тремя фразами на разных языках. Джулия торопливо перевернула страницу.

На моих часах девять вечера. Наконец-то я внутри. Комната больше похожа на библиотеку, чем на усыпальницу. Человек покоится в царском саркофаге возле письменного стола, на котором он оставил тринадцать свитков. Он пишет в основном на латыни, явно в спешке, но довольно аккуратно. Повсюду капли чернил, но текст читается превосходно.

Называйте меня Рамзесом Проклятым. Поскольку именно такое имя я дал себе сам. Когда-то я был Рамзесом Великим, Повелителем Верхнего и Нижнего Египта, Покорителем хеттов, отцом многих сыновей и дочерей. Я правил Египтом шестьдесят четыре года. Еще стоят памятники в мою честь; стелы прославляют мои победы, хотя с тех пор, как меня, смертного младенца, вытащили из материнского чрева, прошло уже тысячелетие.