Мумия, или Рамзес Проклятый - Райс Энн

Энн Райс

Мумия, или Рамзес Проклятый

Этот роман посвящаю с любовью: Стэну и Кристоферу Райсам, Гите Мета, подвигнувшей меня на его создание, сэру Артуру Конан Дойлу, сочинившему прекрасные рассказы о мумиях «Экспонат № 249» и «Кольцо Тота», Генри Тайдеру Хаггарду за его бессмертный роман «Она», а также всем, кто вдохнул жизнь в «мумию» в рассказах, романах и фильмах.

Особенно благодарная своему отцу, который не раз уводил меня с разных мистических представлений, ибо я до такой степени боялась «мумии», что, даже стоя в фойе, покрывалась мурашками, едва заслышав зловещую музыку.

Хочу выразить особую признательность Фрэнку Кенигсбергу и Ларри Санитски за их горячую поддержку моей работы над «Мумией» и за их вклад в разработку сюжета.

Часть первая

Глава 1

Вспышки фотокамер на мгновение ослепили его. Как жаль, что он не может прогнать репортеров.

Они толкутся возле него месяцами – с тех самых пор, когда среди этих унылых холмов к югу от Каира были обнаружены первые археологические находки. Как: будто они понимали, что происходит. Как будто им было ведомо, что после долгих лет работы Лоуренс Стратфорд наконец-то приблизился к главному открытию своей жизни.

И вот они здесь – со своими аппаратами с надоедливыми вспышками. Они чуть не сбили его с ног, когда он пробирался по грубо высеченной в горе тропинке к письменам, видневшимся на полураскопанной мраморной двери.

Ему показалось, что сумерки слишком уж внезапно сгустились. Он видел буквы, но не мог их различить.

– Самир! – крикнул он. – Посвети!

– Хорошо, Лоуренс.

Сразу же за его спиной зажегся фонарь, и желтый луч высветил каменную плиту. Так и есть, иероглифы – глубоко врезанные в итальянский мрамор, залитые изумительной позолотой. Такой красоты он никогда раньше не видел.

Он почувствовал осторожное прикосновение руки Самира и начал читать вслух:

– «Расхитители могил, убирайтесь прочь от этой гробницы, иначе вы разбудите ее обитателя и гнев его выйдет наружу. Рамзес Проклятый мое имя…»

Он бросил взгляд на Самира. Что бы это могло значить?

– Продолжай, Лоуренс, ты переводишь гораздо быстрее меня, – сказал Самир.

– «…Рамзес Проклятый мое имя. Некогда повелитель Верхнего и Нижнего Египта, покоритель хеттов, строитель храмов, любимец народа, бессмертный страж египетских царей и цариц. В год смерти великой царицы Клеопатры, когда Египет превратился в римскую провинцию, я приговорил себя к вечной тьме. Трепещите, вы, кто позволит лучам солнца проникнуть в эту дверь…»

– Чушь какая-то, – прошептал Самир. – Рамзес Великий правил за тысячу лет до Клеопатры.

– Но эти иероглифы, без сомнения, относятся к эпохе девятнадцатой династии, – возразил Лоуренс. Нетерпеливым движением он отбросил в сторону заслонявший письмена камень. – Взгляни, надпись повторяется – на латыни и на греческом. – Он помолчал, потом быстро прочитал последние три строчки на латыни: – «Предупреждаю: я сплю – так же как спит земля под ночным небом или под снежным покровом. И если меня однажды разбудить, со мной не справиться никому».

Лоуренс молча вглядывался в надписи, снова и снова перечитывая их. Он еле расслышал Самира:

– Не нравится мне это. Как ни крути, похоже на проклятие.

Лоуренс неохотно обернулся и заметил, что подозрительность на лице Самира сменилась страхом.

– Тело Рамзеса Великого покоится в Египетском музее в Каире, – произнес тот.

– Нет, – возразил Лоуренс. Легкая дрожь пробежала по его спине. – В Египетском музее покоится тело, но не Рамзеса! Взгляни на орнамент, на печать! Во времена Клеопатры никто не умел писать древние иероглифы. А эти письмена превосходны и сделаны рукой мастера – и греческие, и латинские.

«Жаль, что здесь нет Джулии», – с грустью подумал Лоуренс. Его дочь Джулия ничегошеньки не боялась. Эту минуту она оценила бы, как никто другой.

Пробираясь по тропинке обратно, расталкивая назойливых репортеров, он чуть не упал. И снова вокруг него замерцали вспышки. Фотографы ринулись к мраморной двери.

– Пусть рабочие продолжают копать! – крикнул Лоуренс. – Я хочу, чтобы они добрались до порога. Сегодня вечером я собираюсь войти в гробницу.

– Лоуренс, не стоит торопиться, – предостерег Самир. – Может, там внутри что-нибудь такое, что лучше не выпускать наружу.

– Ты меня поражаешь, Самир! – Лоуренс не скрывал раздражения. – Десять лет мы рыскали среди этих холмов, надеясь, что нам наконец повезет. Эта дверь была замурована две тысячи лет назад, и с тех пор ни один живой человек не притрагивался к ней.

Разозленный, он прорвался сквозь толпу окруживших его репортеров. Пока эту дверь не откопали, ему необходимо было уединиться в тиши своей палатки. В том возбужденном состоянии, в котором он пребывал, Лоуренс нуждался в своем дневнике, единственном добром советчике. К тому же сейчас он почувствовал, как измучила его дневная жара.

– Леди и джентльмены, пока никаких вопросов, – вежливо сказал Самир. Верный друг, как всегда, защищал Лоуренса от реального мира.

Стратфорд поспешно спускался по неровной тропинке, то и дело подворачивая ногу, морщась от боли и с прищуром поглядывая вниз, поверх мерцающих фонарей, на мрачную красоту освещенных палаток под фиолетовым вечерним небом.

Скоро он добрался до спасительной зоны своего походного стола и стула. Только одно расстроило его – взгляд стоявшего поодаль и наблюдавшего за ним племянника Генри. Генри – такого неуместного и нелепого здесь, в Египте, такого жалкого в своем вычурном белом полотняном костюме. Генри – с неизменным стаканом шотландского виски в руке, с прилипшей к губе неизменной сигарой.

Несомненно, Маленка была с ним, эта женщина из Каира, исполнительница танца живота, которая отдавала британскому джентльмену все заработанные деньги.

Лоуренс и так никогда не забывал о Генри, но то, что сейчас племянник путался под ногами, просто выводило его из себя.

В благополучной жизни Лоуренса Генри оказался единственным настоящим разочарованием – человек, не интересующийся никем и ничем, кроме игорного стола и бутылки. Полноправный наследник стратфордских миллионов, которому нельзя было доверить даже банкноту в один фунт.

И снова острая боль пронзила Лоуренса – так он скучал по своей Джулии, любимой дочери. Ей следовало находиться здесь, и она была бы здесь, если бы жених не уговорил Джулию остаться дома.

Генри приехал в Египет за деньгами. Он привез Лоуренсу на подпись бумаги своей компании. А отец Генри, Рэндольф, послал его с этой мрачной миссией, как всегда, от отчаяния – он был не в состоянии покрыть долги сына.

«Прекрасная парочка! – мрачно подумал Лоуренс. – Бездельник и председатель правления „Судоходной компании Стратфорда“, который вовсю транжирит прибыль компании, чтобы наполнить бездонный карман своего сынка».

На самом деле Лоуренс прощал брату все. Лоуренс не просто передал ему фамильный бизнес. Он спихнул его на Рэндольфа, со всеми обязанностями и огромными хлопотами, так чтобы сам он, Лоуренс, мог проводить оставшиеся годы, копаясь в египетских развалинах, которые он столь любил.

Если уж быть совсем справедливым, Рэндольф здорово поработал на развивающуюся «Судоходную компанию Стратфорда». И так продолжалось до тех пор, пока сынок не превратил его в растратчика и вора. Но и сейчас Рэндольф пошел бы на все, чтобы замять конфликт. А Лоуренс был слишком эгоистичен, чтобы какой-либо конфликт допустить. Он ни за что бы не променял Египет на пыльные лондонские конторы. Даже Джулия не смогла бы уговорить его вернуться домой.

И вот Генри торчит здесь и ждет своего часа. А Лоуренс прошел мимо него в палатку, торопливо пододвинул стул к столу и вытащил из ящика обтянутую кожей тетрадь – дневник, который берег, возможно, именно ради этого открытия. Он поспешно по памяти воспроизвел на бумаге надпись, сделанную на двери, и записал возникшие вопросы.