Жизнь — это судьба - Алек Стюарт

Я промолчала, и у двери, ведущей в столовую, мы расстались. Священник беседовал с Элеонорой и Анжелой, а когда я приблизилась, он поднял глаза и улыбнулся. Мои подруги оставили нас вдвоем, и он без всяких предисловий сразу, перешел к делу:

— Сегодня утром, во время моего пребывания в госпитале, Алан Роуан попросил меня передать вам, что он получил билет на пароход и уезжает сегодня в полдень.

— Уезжает... Алан уезжает сегодня в полдень? Было бессмысленно испытывать сожаление из-за того, что Алан отправляется домой. Завтра меня тоже не будет. Но вопреки здравому смыслу я страшно сожалела и с несчастным видом смотрела на священника, стараясь обнаружить в его лице малейшие признаки сострадания или сочувствия, хотя не могла бы толком объяснить, почему я надеялась найти что-либо подобное. Но он все-таки проявил сочувствие. Взяв меня за руку, священник быстро предложил:

— Если хотите, я отвезу вас сейчас в госпиталь. Успеете попрощаться с ним. К пароходу его доставит после обеда санитарная машина.

Молча я последовала за ним и вскоре уже въезжала в Шиллонг. По дороге он даже не пытался заговорить со мной. У входа в палату он распрощался, коротко пожелав удачи, из чего можно было бы подумать, что он полностью в курсе дела, хотя, вероятнее всего, он ни о чем не догадывался. Я вошла в палату и столкнулась с незнакомой мне медсестрой, которая, нахмурившись, холодно проговорила:

— Мы сейчас начнем раздавать второй завтрак. Вы к кому?

— К капитану Роуану. Насколько мне известно, он в полдень уезжает.

— Ах, вот как, — улыбнулась сестра. — В таком случае, я думаю, можно поступиться правилами. Но постарайтесь, чтобы он все съел. Ему предстоит долгий путь, а он еще не совсем окреп. Пожалуйста, вон туда...

Она указала в дальний конец палаты, и я различила бледное, изможденное лицо Алана. Он сидел полностью одетый возле своей кровати. Поднос с едой как-то неловко примостился у него на коленях. При моем приближении он сделал движение, намереваясь подняться.

— Пожалуйста, не вставай, Алан, — поспешила сказать я, и он, оставшись сидеть, попытался улыбнуться.

— Очень любезно с твоей стороны, что ты пришла, — произнес он учтиво, отставляя поднос.

— Священник сообщил мне, что ты уезжаешь... будь добр, поешь, а то у меня будут с сестрой неприятности. Она убеждена, что я пришла с единственной целью: помешать тебе справиться с завтраком.

— Я уже почти закончил, — заверил Алан, греша против истины; поковырявшись затем еще немного в своей тарелке, он вновь отодвинул поднос.

Показывая на аккуратно упакованный вещевой мешок рядом с кроватью, он сказал:

— Я уже собрался в дорогу, и у нас есть свободных полчаса. Пойдем-ка погуляем по парку. Там мы сможем поговорить, не мозоля глаза окружающей публике.

Я взяла поднос и, чувствуя на себе неодобрительный взгляд сестры, стоявшей у противоположной стены комнаты, помогла Алану подняться. Санитар подал ему чашку кофе, он выпил все в несколько глотков и, улыбнувшись мне, произнес:

— Прекрасно. Ну что ж, пошли?

Когда мы выходили, сестра строго предупредила Алана, чтобы он не задерживался более десяти минут, и у нас возникло ощущение, будто мы школьники, сбежавшие с уроков, а не взрослые люди, готовые навеки распрощаться друг с другом. За одним из зданий госпиталя мы нашли уединенное место; песчаная дорожка, по которой мы следовали, пролегала между глухой стеной строения и безлюдной верандой. Алан опирался на мою руку, но только ради собственной поддержки: он с трудом передвигал ноги и часто останавливался, чтобы справиться с одышкой, каждый раз смущенно извиняясь.

— Не бойся, я поправлюсь, — уверял он меня. — Нужно время. Возможно, уже к следующей встрече, Вики.

— Ты действительно хочешь встретиться со мной опять? — спросила я, глядя ему в лицо.

— Да, дорогая, — ответил он убежденно и затем, сжав мне руку и повернув лицом к себе, добавил: — Пойми же, что я люблю тебя. Я не принадлежу к тем парням, Вики, которые легкомысленно бегают за каждой юбкой, и я люблю тебя уже давно. — Я чувствовала, что он пристально всматривается мне в лицо. — Сегодня ты другая, непохожая на ту, какой была в тот вечер.

— Разве?

— Да, сегодня ты более близкая, совсем не чужая. Почему ты пришла ко мне? Не потому ли, что патер Николе сообщил тебе о моем отъезде?

— Отчасти. Конечно, его стараниями я сейчас с тобою здесь: он сказал мне, что ты сегодня покидаешь госпиталь. Но я, мне думается, пришла бы в любом случае. Завтра я улетаю в Рангун.

— Жаль, что завтра. Иначе мы смогли побыть вместе хотя бы часть пути.

Мы медленно прогуливались, и я чувствовала, что наши прежние отношения если и не в полной мере и не в былой форме, но все же восстановились. Как сказал Алан, мы стали ближе друг другу, вели себя непринужденно, как когда-то в прошлом. Я радовалась его дружбе и была ему благодарна за нее, а поскольку нам предстояла скорая разлука, нечего было опасаться, что эта дружба заведет нас слишком далеко. У нас не было будущего, а только несколько быстротечных минут для прощания. И сколько бы Коннор ни уверял меня, что я вовсе не нахожусь в его клетке, я все равно не чувствовала себя свободной от цепей, которыми он тоже опутал меня. И пришла я к Алану лишь для того, чтобы пожелать ему счастливого пути и распрощаться с ним навсегда. Именно это я попыталась как можно мягче растолковать ему, но он, выслушав меня, не перебивая, до конца, покачал головой.

— Нет, Вики, понимаешь, так не пойдет. Мы распрощаемся навсегда, только когда ты сможешь сказать мне абсолютно честно, что у тебя в семейной жизни все благополучно. Скажешь ли ты лично или напишешь в письме — мне все равно, но я хочу знать правду. Больше я ничего не прошу, и, кроме того, ты мне обещала, помнишь? Скажи мне...

Он замолчал и, прислонясь к стене, скрывающей нас от посторонних взоров, поманил меня, приглашая подойти и встать рядом с ним.

— Скажи мне, что произошло между тем нашим вечерним разговором и нашей встречей сегодня? Что-то случилось, это заметно по твоему лицу. Ты пережила какое-то потрясение, не так ли?

Я попыталась отрицать, но неожиданно глаза у меня наполнились слезами, и я отвернулась. Алан крепко схватил меня за плечи.

— Вики, ради Бога, у нас мало времени, а мне нужно знать правду! Подумай только, разве я могу позволить тебе уйти, если ты не расскажешь, что произошло?

— Я не собиралась с тобой откровенничать. Пришла только для того, чтобы пожелать тебе доброго пути.

Алан пропустил мои слова мимо ушей.

— Послушай, дорогая, я хочу знать. Сегодня была почта, и ты, по-видимому, получила письмо. Не отсюда ли перемена? Тебе написал он... то есть твой муж?

— Да, но...

— До сих пор он не писал? И это первая весточка от него с момента твоего отъезда из Сиднея? Верно?

— Да... Нет... Он не писал, хотела я сказать. Это действительно первое письмо от него. Он... — Я как-то странно и резко хохотнула. — Коннор переслал мне одно из твоих писем. Он его не вскрывал... просто переслал, и все.

— А ты прочла? — спросил Алан, и у него на бледных щеках проступила легкая краска.

— Нет, — отрицательно качнула я головой. — Вот оно. Я... его еще не читала. Не было времени. Получила письмо сегодня утром и...

— Не извиняйся, Вики.

И хотя он произнес это спокойным ровным тоном, я знала, что своим признанием я больно задела его. Доставая из кармана оба письма, я сказала:

— Мне кажется, Алан, что ты не захочешь, чтобы я читала твое письмо... при сложившихся обстоятельствах. Возьмешь его обратно?

— Нет, — ответил он с внезапной горечью. — Почему я должен забрать его у тебя? Письмо содержит чистую правду. Мои... чувства не изменились, и я вовсе не намерен делать вид, будто мое отношение к тебе теперь другое.

Алан замолчал и печально посмотрел на меня. Через некоторое время он довольно ласково спросил:

— Письмо мужа... оно что, внесло ясность? С твоей точки зрения то есть?

Тупо уставившись на Алана, я размышляла над его словами. Внесло ли письмо Коннора в самом деле в мою жизнь ясность? Разум говорил мне, что оно должно было внести, что именно эту цель преследовал Коннор, посылая свое письмо, но где-то в глубине души я знала, что полной ясности по-прежнему нет. Хотя, быть может, как раз подчиняясь разуму, я была сейчас здесь, с Аланом. Мне нужно было окончательно и бесповоротно расстаться с ним ради его же собственного счастья. Он уже достаточно страдал и было бы несправедливо позволить ему и дальше надеяться и любить. Мне отчаянно хотелось видеть в нем только друга, и я многим бы пожертвовала, чтобы иметь возможность запросто, по-дружески показать ему письмо Коннора и спросить, как мне поступить. Но сделать этого я не могла, он был последним человеком на свете, которому я решилась бы показать письмо: просто не имела права взваливать на плечи Алана собственные сомнения и страхи.