Даниил Галицкий - Антон Хижняк

Измученные длительным переходом, все наконец уснули.

Через три дня Куремса повел князя Даниила к Батыю. Тот разрешил князю взять только боярина Андрея и Теодосия. Когда миновали множество юрт и вышли на большую площадь, Даниил увидел в центре ее, на пригорке, огромную юрту. Над ней развевался на ветру ханский стяг. Подходить близко к юрте джихангира никому не разрешалось. Пятьсот нукеров-тургаудов охраняли площадь и всех, кто самовольно приближался сюда, встречали отравленными стрелами. Горе было неосторожному, осмелившемуся без разрешения перешагнуть неглубокий ров вокруг площади!

Куремса подошел к сотнику нукеров, показал золотую пайцзу и произнес слово «коназ». Сотник кивнул головой и, взмахнув саблей, воткнул ее в землю. Это означало, что дорога в священную юрту открыта. Нукеры взяли мечи у Даниила и сопровождавших его Андрея и Теодосия.

— Никто из чужих не может войти на площадь с оружием в руках. Такова воля хана.

Впереди степенно шагал Куремса, за ним шел князь Даниил, держа руку на поясе. Навстречу им от ханской юрты вышли двадцать тургаудов, Батый во всем следовал своему деду, грозному Чингисхану. Правда, у деда в личной охране была тысяча тургаудов, а Батый держал пятьсот. Самой надежной была сотня отобранных лично Батыем храбрейших и отважнейших воинов — сыновей преданных Батыю ханов и темников.

Хотя первые стражники и пропустили русских, но вскоре их снова задержали: так здесь было заведено — всех, кто идет к хану, тщательно и многократно проверяют. Еще в начале похода на землю оросов завистливые родственники Чингисиды совершили покушение на Батыя — не один из них хотел стать великим джихангиром, покорителем вселенной. И с тех пор Батый ни шагу не ступал без верных тургаудов — они, словно тени, спешили за ним повсюду. Шел ли он по табору, мчался ли в поход — они ни на шаг не отставали. Они были рядом с ним даже тогда, когда он спал в своей юрте; невидимые для сторонних глаз, они скрывались в складках стен юрты в то время, когда он разговаривал с прибывшими к нему ханами и князьями.

Тургауды выхватили кривые сабли и, став друг возле друга стеной, преградили путь пришедшим. Сотник тургаудов поравнялся с Куремсой, тот снова показал пайцзу, и сотник взмахнул саблей — тургауды расступились и, разделившись на две группы, пошли по бокам, сопровождая князя Даниила и его спутников. У входа в юрту два тургауда скрестили копья, преградив дорогу. Сотник, согнувшись, пробежал под копьями и скрылся в юрте.

Даниил держался спокойно. Татары все делали молча, и эта молчаливость угнетала. Теодосию было не по себе. Сдерживая кипевшую в нем злость, он осматривал тургаудов. Все они, как один, были одеты в сверкающие кольчуги и казались очень похожими. Кожаные мягкие сапоги с загнутыми носками, кожаные штаны мехом внутрь («Для тепла», — сказал Теодосию вчера один татарин), железные наколенники; туловище сковано кольчугой, под кольчугой меховая епанча с короткими полами. На голове сверкающий высокий узкий шлем. В руках у каждого — короткое копье, а у пояса кривая сабля. Теодосию давно хотелось спросить, долго ли придется так стоять, но грозный вид Куремсы вынуждал его прикусить язык. С каждой минутой все более обидным казалось бесцельное стояние. Но вот из юрты бесшумно выскочил сотник и поднял полог. Куремса, отойдя в сторону, уступил дорогу Даниилу. Вслед за князем тронулись Андрей и Теодосий. Куремса остался ждать их у входа.

В первую минуту Даниилу показалось, что они вошли в темную яму. Он протер глаза рукой и, увидев перед собой низкий, широкий трон, шагнул дальше. Андрея и Теодосия сотник схватил за рукава и кивком головы велел остаться у входа.

Батый, поджав ноги, сидел на троне со сложенными на животе руками. На зеленом чепане сверкала выкованная из серебра кольчуга. На голове золотом горел шлем, сделанный китайскими мастерами. Этот шлем не был похож на шлемы тургаудов — он был шире и украшен драгоценностями. На груди у Батыя висела золотая пайцза. Батый хотел предстать перед русским князем во всей своей пышности. Трон был сделан по образцу трона деда. Только у Чингисхана трон был из слоновой кости с позолотой, а у Батыя — серебряный, с золотыми ручками. Но для Бату-хана уже делали новый трон, из чистого золота, награбленного на земле оросов.

Возле трона неподвижно сидели на ковре, поджав под себя ноги и не отрывая глаз от повелителя, его воеводы.

— Ты пришел, князь Данило? — покровительственным тоном спросил Батый.

Даниил сделал вид, что не заметил этого тона, — ни один мускул не дрогнул у него на лице.

— Пришел, велики хан. Про Галич поговорить пришел, — неожиданно для Батыя ответил Даниил на татарском языке.

Пораженный, Батый удивленно прищурил глаза и погладил ручки трона.

— Могучей присылал к тебе гонца? Я ему приказывал.

Даниил молчал, ожидая, что Батый скажет дальше.

— Я приказывал ему послать гонца. Твоя земля от меня далее всех оросских земель, но мои кони протоптали по ней дорогу для моих гонцов. Там, где прошли монголы, земля должна принадлежать им.

Воеводы утвердительно кивали головой после каждого его слова. А Батый продолжал, поглядывая куда-то в сторону, словно бы здесь, в юрте, и не было гостей:

— Великий Чингисхан своим орлиным взором окинул тот край, где заходит солнце. Дух Великого Воина посылал меня туда, через всю землю оросов. Все коназы оросские идут ко мне, и только ты не шел… И я решил взять у тебя Галич, чтобы отдать другому князю оросскому, который будет повиноваться мне.

Батый умолк, закрыв глаза. Даниил какое-то мгновение размышлял, подбирая такие слова, чтобы они и хана не обидели, и для него самого не были бы унизительными.

— Я не шел к тебе, внук великого Чингисхана, ибо знаю обычаи твоего народа: ежели гость идет непрошеный, он есть не друг, а враг.

На устах Батыя мелькнула улыбка. «Остер на словах этот русский».

— Я и сейчас тебя не звал.

— А твоя грамота ко мне в Галич? Разве это не приглашение? У нашего народа русского давний обычай: коль обращаются к тебе с добрым словом, и ты отвечай добром, и в гости идут только друзья.

Батый сложил руки на животе.

— Пьешь ли ты, коназ, кобылье молоко, напиток наш — кумыс?

— Не пил никогда — нет у нас обычая такого, — но ежели ты, хан, угостишь, то выпью.

— Выпей кумысу.

К Даниилу подбежал тургауд с большой чашей кумыса. Даниил взял чашу, посмотрел на хана и начал пить. Батый, вцепившись в ручки трона руками, внимательно следил, как русский князь пьет татарский кумыс.

Даниил поставил чашу. Батый заметил:

— Ты уже наш, пьешь по-нашему.

Даниил в знак согласия кивнул головой. «Видно, велика сила у этого Чингисова внука, — думал Даниил, — коль он такую орду в своих руках держит и походы такие проделал. Велика! А нужно ее сломить!»

— Ты, коназ, приехал просить у меня тархан, ярлык? Не боялся, что я могу убить тебя?

«Вот куда повернул, — мелькнуло в голове Даниила. — Пугать надумал, что ли?»

— Позволь ответить тебе, великий хан. И у вас и у нас такой обычай: гостя не обижают, а привечают. Разве возрастет слава великого хана оттого, что он убьет безоружного человека?

Батый откинулся, вспыхнул. Через мгновение он овладел собой.

Даниил спокойно продолжал:

— Про ярлыки я не ведал, ибо на земле своего отца сижу. А ежели на эту землю ярлык твой надобен, я могу взять его.

Батый кивал головой. Этого русского князя на ссору не вызовешь, на обидные слова он умеет умно ответить. Пускай сидит как сидел. На рубеже русских земель он будет охранять и безопасность татар. Не нужно только говорить ему об этом, а то еще подумает, что его просят.

Не услыхав от Батыя больше ни одного слова, Даниил сказал после небольшой паузы:

— Великий хан! Я не боялся ехать к тебе, ибо думал, что сердце твое расположено к друзьям и храбрым воинам. Ты даровал жизнь моему воеводе Дмитрию — про то вся Русская земля ведает.

Эти слова приятно подействовали на честолюбие Батыя. Он подумал, что князь говорит не хуже китайских мудрецов.

— Ты верно сказал, коназ галицкий. Ты мне теперь друг, а на друзей меч не подымают.

Батый приветливо улыбнулся. Слова Даниила о милости Батыя к Дмитрию растопили его сердце. Воеводы, сидящие рядом, слыхали эти слова и завтра же разнесут хвалу Батыю, услышанную из уст галицкого князя.

Даниил вполголоса прибавил:

— Еще прошу тебя, великий хан, позволить поклониться твоей княгине Баракчине.

Батый был окончательно покорен Даниилом. К Баракчине идет! Сам захотел поклониться ей! Нет, обманывали его, Батыя, шептуны, выдумывая небылицы о галицком князе, будто он и слова приятного не умеет сказать… Батый кивнул головой в знак того, что беседа окончена.

Хмурый возвращался Даниил в свою юрту. Теодосий не выдержал: