Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Батлер Сьюзен

Вспоминая разговор об Индии за ужином через несколько недель после Ялтинской конференции, личный секретарь Черчилля Джон Колвилл записал в своем дневнике: «Премьер заявил, что индусы – гнилая раса, которая спасается своим безудержным размножением от полной гибели, коей, впрочем, они заслуживают. Он бы желал, чтобы Берт Харрис [сэр Артур Харрис, маршал ВВС] послал несколько лишних бомбардировщиков для их уничтожения»[797]. По новейшим данным, в Индии от голода погибли как минимум миллион человек, но, возможно, и все три миллиона[798].

В своих поездках на конференции в Касабланке и Тегеране Франклину Рузвельту довелось побывать в Гамбии, Французском Марокко, Египте и на Мальте и побеседовать с местными руководителями (там, где ему это удалось). Даже первое знакомство с условиями жизни в этих странах усилило его стремление приблизить конец колониальных империй. «“Большая четверка“ (мы сами, Британия, Китай и Советский Союз) будет отвечать за мир на планете… Эти державы возьмут на себя задачу обеспечения образования, повышения уровня жизни и состояния здоровья всех отсталых, угнетенных колониальных территорий. А когда эти территории получат шанс на развитие, им должна быть предоставлена возможность получить независимость… Если этого не сделать, мы должны осознавать, что стоим на пороге новых войн»[799].

Ситуация в британском протекторате Гамбии на африканском побережье особенно обеспокоила президента США: «Мне в жизни не довелось видеть ничего ужаснее… Коренное население отстало от нас на пять тысяч лет… Британцы там хозяйничают уже целых двести лет, и на каждом вложенном в Гамбию долларе они зарабатывают десять»[800].

По просьбе Рузвельта Филлипс возвратился в Соединенные Штаты в апреле 1943 года и кратко описал президенту ситуацию в Индии: «Я сказал, что вся Индия смотрит на него с надеждой и что мое затянувшееся пребывание в Индии может подорвать престиж президента, если в действиях британцев так ничего и не изменится. Он согласился с этим»[801], – записал Филлипс в своем дневнике.

На фоне этих мрачных раздумий президента о преступлениях колонизаторов в том же месяце Филлипс доложил ему (о чем Рузвельт уже знал, хотя дошедшие до него сведения были противоречивы) о страшном преступлении Сталина в Катыни.

При отступлении немцев весной 1943 года правительство нацистской Германии объявило по радио, что немецкие солдаты обнаружили в Катынском лесу близ Смоленска массовое захоронение десятков тысяч польских офицеров. Все жертвы были убиты выстрелом из пистолета в затылок. Немцы заявили, что это дело рук русских в 1940 году. Это было серьезным обвинением. Массовые убийства были совершены из-за того, что НКВД (и лично Сталин) был убежден, что офицеры, «сливки» польской армии, настроенные враждебно к СССР, являлись потенциально опасными для Советского Союза, поскольку, ослепленные ненавистью к России, в 1939 году они якобы стремились к союзу с Гитлером. Польское правительство в изгнании в Лондоне неоднократно запрашивало Кремль о судьбе этих офицеров, захваченных в плен Красной армией, обратив внимание на то, что письма польских офицеров семьям из плена перестали поступать после марта 1940 года. Ни на один из запросов польского премьера Владислава Сикорского Сталин предпочел не отвечать. В декабре 1941 года Сикорский в очередной раз сделал запрос о судьбе польских офицеров и потребовал от имени правительства Польши провести расследование под эгидой Международного Красного Креста, на который Кремль не смог бы оказать своего влияния. Но когда Сталин ужесточил свои контакты с польским правительством, Сикорский временно отозвал свое требование провести расследование. Сталин решил уклониться от всех предъявляемых ему обвинений одним махом и 21 апреля отправил Рузвельту письмо следующего содержания:

«Поведение Польского правительства в отношении СССР в последнее время Советское правительство считает совершенно ненормальным, нарушающим все правила и нормы во взаимоотношениях двух союзных государств.

Враждебная Советскому Союзу клеветническая кампания, начатая немецкими фашистами по поводу ими же убитых польских офицеров в районе Смоленска, на оккупированной германскими войсками территории, была сразу же подхвачена правительством г. Сикорского и всячески разжигается польской официальной печатью. Правительство г. Сикорского не только не дало отпора подлой фашистской клевете на СССР, но даже не сочло нужным обратиться к Советскому правительству с какими-либо вопросами или за разъяснениями по этому поводу.

Гитлеровские власти, совершив чудовищное преступление над польскими офицерами, разыгрывают следственную комедию, в инсценировке которой они использовали некоторых подобранных ими же самими польских профашистских элементов из оккупированной Польши, где все находится под пятой Гитлера и где честный поляк не может открыто сказать свое слово»[802].

Рузвельт, который в свое время предоставил Сталину кредит доверия, в результате оказался единственным, кто был встревожен политическими последствиями разрыва Советским Союзом отношений с польским правительством:

«Я вполне понимаю сложность Вашего положения, но в то же самое время я надеюсь, что Вы сможете в существующей обстановке найти путь для того, чтобы определить свои действия не как полный разрыв дипломатических отношений между Советским Союзом и Польшей, а как временное прекращение переговоров с польским правительством, находящимся в изгнании в Лондоне.

Я не могу поверить, что Сикорский в какой бы то ни было степени сотрудничал с гитлеровскими гангстерами. С моей точки зрения, однако, он сделал глупую ошибку, поставив именно этот вопрос перед Международным Красным Крестом. Кроме того, я склонен думать, что премьер-министр Черчилль изыщет пути для того, чтобы убедить польское правительство в Лондоне действовать в будущем более осмысленно»[803].

Советское правительство развернуло лихорадочную кампанию по дезинформации с целью сокрытия своих преступлений. Были выкопаны тысячи тел, к трупам были подложены фальшивые улики, после чего советская сторона пригласила для инспектирования захоронения группу американских и британских журналистов, включая Кэтлин Гарриман, дочь Аверелла Гарримана, которая жила и работала вместе с отцом в «Спасо-хаусе». К месту инспекции группу доставили специальным поездом, который Кэтлин Гарриман сочла «роскошным». По описаниям Кэтлин, захоронение к приезду гостей было тщательно подготовлено. Она пишет, что сразу по прибытии на место «мы начали переходить от могилы к могиле. Нам пришлось увидеть многие тысячи тел или частей тел, находящихся на разных стадиях разложения, но запах стоял невыносимый. Некоторые из тел были выкопаны немцами весной 43-го года, после чего они впервые обнародовали свою версию этой истории… Самым убедительным свидетельством было то, что каждый поляк был убит единственным выстрелом в затылок. У некоторых тел руки были связаны за спиной, типичный почерк немцев… Немцы утверждают, что поляков убили русские еще в 40-м году, а русские уверяют, что поляки оставались живыми до осени 41-го… Хотя видно, что немцы обшаривали карманы поляков, все же остались некоторые написанные от руки документы. При мне нашли одно письмо, датированное летом 41 года, которое конкретно посчитали уликой»[804].

Поверив русской версии, Гарриман телеграфировал свои выводы президенту:

«Доказательства, которые в значительной мере обосновывают русскую версию, приводятся следующие: 1. Подавляющее большинство эксгумированных тел составляют рядовые, а не офицеры, как заявляли немцы. 2. Расстрелы производились методично, каждая из жертв убита одним выстрелом в основание черепа. 3. Обнаруженные письма датированы периодом с ноября 1940-го по июнь 1941 года. 4. Имеются свидетельства неудачной попытки эвакуировать поляков, когда немцы прорвались к Смоленску, и поляков, которые строили для русских и немцев дороги в течение 1941 года»[805].