Знамение змиево - Елизавета Алексеевна Дворецкая

– Уже скоро, – обнадёживала Еленка.

Вновь показалась тропа – заросшая мелкой травой и мхом, она, однако, выделялась меж рядов папоротника и уводила от ручья в чащу. Еленка уверенно свернула на неё, а у Вояты ёкнуло сердце – теперь близко.

Тропа шла через довольно редкий сосняк, и всего шагов через полста Воята увидел впереди, за рыжими стволами, одинокую избушку на краю поляны. Сразу было видно, что избушка давным-давно пуста: из-под стен её росли кусты, поляну пересекали упавшие древесные стволы, уже старые, с обломанными ветками и осыпавшейся корой. Избушка несколько покосилась, крыша в середине просела внутрь. Серые стены, серая крыша, чёрный глаз оконца – она выглядела не как дом, а как труп дома. Воята опять невольно перекрестился: да в неё лезть – что на тот свет идти. Избушка стояла не на земле, а на подпорках высотой в пару локтей, к закрытой двери вела довольно длинная пологая лестница. И самая чернота была в промежутках между опорами… Одна старая сосна простёрла длинные ветви над самой крышей, так что она, как и земля вокруг, была усыпана шишками.

Завидев избушку, Еленка остановилась перевести дух, и Воята был рад остановке. Задержала Еленку не просто усталость. В её голубых глазах, устремлённых на избушку, были и страх, и ненависть, и тоска, и затаённая боль. Помедлив, она тоже перекрестилась.

– П-пойдём…

Страшно было ступать на поляну, по которой явно уже много лет не ходили человеческие ноги. Перешагивая через упавшие стволы, Воята и Еленка прошли к лестнице.

Вблизи Воята заметил позади избы ещё одно строение – клеть или овин, а может, хлев. От его соломенной крыши осталась одни клочья, но стены из толстенных брёвен ещё держались.

Еленка, более лёгкая, первой поднялась по лестнице, осторожно пробуя ногой каждую ступеньку. Скрип их был как вопль голодных духов. На узком крыльце Еленка храбро толкнула дверь, но та не поддалась – перекосило. Убедившись, что крыльцо способно его выдержать, Воята приступил к двери, навалился плечом и в конце концов чуть её не высадил, но сдвинул с места.

Из чёрной щели повеяло лесной затхлостью. Воята надавил ещё, чтобы можно было протиснуться.

– Постой…

Задыхаясь, Еленка схватила его за руку. Видно, её одолевала жуть. Вояте тоже было не по себе, но он лишь смутно представлял всё то, что двадцать лет назад для Еленки было важнее всего на свете и в итоге привело её в нынешнее положение.

– Молитвы… знаешь? – выдавила она, не отрывая глаз от щели. – Читай…

Видно, сама не могла вспомнить подходящих.

– Крест надо мной, крестом ся ограждаю, крестом беси прогоняю…

Едва слышно Еленка повторяла за ним. Потом кивнула, и Воята, ещё отодвинув дверь плечом, протиснулся внутрь. Заслонки на оконце не было, сумрачный лесной свет свободно проникал внутрь. Воята быстро окинул избу взглядом: старинная чёрная печь-каменка, покосившийся стол и несколько ломаных лавок, вот и всё. Из щелей между серыми брёвнами свисают белёсые клочья мха – будто старушечьи седые космы. На лавках ничего – ни тюфяков, ни покровов. Однако Воята не мог отделаться от ощущения, будто здесь лежит покойник. Ни за что он не решился бы сесть на одну из этих лавок, пусть даже на самую крепкую.

Помня, что половицы могут просесть, и тогда рухнешь в ту чёрную жуть, он ступал осторожно, перенося вес на ногу постепенно. Но дубовые половицы оказались крепкими. Еленка пролезла вслед за ним, держась за его рукав. Тоже огляделась, будто ожидая увидеть того покойника. Просевшая крыша неприятно нависала над самой головой.

Они остановились у двери, осматриваясь. В углу какие-то палки, высокая треснутая ступа, возле неё каменные жернова в деревянном полусгнившем коробе. Две полки рухнули, одна перекосилась, от горшков остались черепки, усыпанные лесным сором и палым листом из оконца. Не то остатки туесов, не то просто куски бересты…

Где же здесь может быть книга? Ещё раз, ещё Воята обводил глазами стены и пол. Да ей и негде здесь быть. А была бы – сгнила бы давно.

Еленка выпустила его рукав и медленно двинулась через избу, ногой прощупывая пол. Приблизилась к печи. Следуя за ней, Воята рассмотрел, что возле печи был устроен ко́ник[69]. В обычных избах, поставленных прямо на землю, в конике под крышкой часто делают лаз в подпол, но здесь это было просто хранилище для припасов и тёплое место для спанья.

Еленка беспомощно оглянулась на него – сама приступить боялась. Воята постучал ногой по боку коника, потом взялся за крышку. Она не давалась; он потянул сильнее, раздался треск, и крышка осталась у него в руках.

Из коника через щели внизу прыснули мыши, Еленка от неожиданности вскрикнула и опять вцепилась в Воятин рукав.

В конике было пусто – только разный сор, мышиные гнезда и помёт. В углу старый стёртый веник.

– Я его сюда положила… – прошептала Еленка.

– Кто-то унёс… – так же чуть слышно ответил Воята.

Он знал, что должен испытывать разочарование, но, честно говоря, и не рассчитывал что-то здесь найти.

– Никто не мог унести. Двоедушник тот не брал – иначе не пытал бы меня годами, где да где? Тебя бы не посылал. А больше некому. Кто же сюда пойдёт? Старик, Плескач да Страхота – весь их род был. Мать их совсем давно умерла, они ещё отроками оба были.

– А Страхо… – начал было Воята, но сообразил: – А, тот ещё раньше старика умер?

– Позже. Старик первым. Тогда они уже взрослые были оба, без него и сцепились.

– Но Страхота раньше Македона сгинул лет на десять, или сколько? Когда ты приходила, здесь уже… сколько-то лет никто не жил?

– Чуть не пятнадцать лет изба пустая стояла.

– Но выходит, кто-то побывал тут? Раз книгу забрал.

Воята положил крышку назад на коник. Оба задумались. Если какой-то ловец случайно забрёл и взял книгу, почему молчит? Почему не принёс её с торжеством к Власию, не вручил попу? Никому другому она и не нужна – помимо попа и кое-кого из монастырских, во всей волости грамоте горазд только Трофим-тиун.

Ещё кто-то подбирается к змию Смоку? Но одна книга, выходит, в этой ловле бесполезна.

– Только у старика да у Страхоты теперь и спросишь… – пробормотала Еленка.

– Думаешь, у них – можно? – Воята повернул к ней голову.

– Как знать? Может, и навещают старое гнездо своё… Страхота… он ведь не погребён по-людски… Может, и бывает…

– Будет говорить? Ты знаешь, как его вызвать?

– Вызвать? – Голубые