Отшельник. Роман в трёх книгах - Александр Горшков

— А Бог поможет, — Надежда сохраняла полное спокойствие и не пыталась оправдываться.

— И давно вы в Него поверили? — усмехнулся следователь. — Иль как в той пословице: «Гром не грянет — мужик не перекрестится». Поздно, Вера Павловна, поздно: и креститься, и молиться, и гордиться.

— Молиться никогда не поздно. И никому.

— Что ж, приятной молитвы вам, госпожа Смагина!

И следователь вызвал конвой, чтобы препроводить арестованную в приготовленную для нее камеру.

***

Надежда присела на краешек деревянного щита, служившего койкой, а потом, посидев немного, прилегла, поджав ноги. Смотреть было не на что: четыре стены, окрашенные серой краской, тусклая лампочка под самым потолком, маленькое зарешеченное окошко, соседка, сидящая напротив и уставившаяся на свою временную сокамерницу тупым, ничего не выражающим взглядом. На вид ей было лет тридцать, хотя можно было дать и все пятьдесят: испитое лицо, наколки на плечах и спине, наколки на голенях и бедрах. Судя по всему, эта женщина была здесь не впервой: она развалилась на своей арестантской койке, вальяжно закинув ногу на ногу и лениво почесывая давно немытые сальные волосы.

— Ну и как тебе после барской постели? — сквозь зубы спросила она Надежду, не изменив позы и даже не повернувшись в ее сторону.

Надежда ничего не ответила. Ей хотелось снова к себе, в монастырь, где уже все было родным, знакомым. Она закрыла глаза и попыталась представить себе, чем занимаются сестры: одни стоят в храме на службе, другие несут послушание… Интересно, а как там Вера? Как она чувствует себя в новой для себя обстановке? Кем? Прежней Верой или все же что-то произошло в ее душе, проснулось в ее жизни?

Надя нагнула голову и улыбнулась.

«А сама-то как себя чувствуешь? — спросила она себя. — Каково тебе тут?»

И стала по памяти читать полюбившиеся слова Псалтыри:

«Камо пойду от духа Твоего? И от лица твоего камо бежу? Аще взыду на небо, Ты тамо еси: аще сниду во ад, тамо еси. Аще возму криле мои рано и вселюся в последних моря, и тамо бо рука Твоя наставит мя, и удержит мя десница Твоя. И рех: еда тма поперет мя? И нощь просвещение в сладости моей. Яко тма не помрачится от Тебе, и нощь яко день просветится: яко тма ея, тако и свет ея».

— Молись — не молись: ничего тебе не поможет, — скрипучим голосом сказала сокамерница и заняла сидячую позу, опустив ноги на пол. — А вот Аза тебе поможет. Это я — Аза. Что, никогда не слышала о такой? Ну да, куда там! У вас ведь свои клиники, лучшие врачи, денег вам хватает, чтобы всем им платить за свое здоровье. А простые люди идут ко мне — провидице и знахарке Азе. Я цену не заламываю: кто что даст — на том и спасибо.

Надежда тоже приподнялась на локте.

— Чего смотришь? Думаешь, откуда я знаю, что у тебя на уме? Что ты молишься? Аза все знает. У меня на людей особый дар чувствовать их.

Надежда тоже спустила ноги и пристально взглянула на сокамерницу:

— Так ты…

— Можешь считать меня ведьмой, кем угодно, — Аза уже сверлила своим взглядом Надю, — тебе отсюда никуда не деться. Никто не поможет. А я могу. Потому что я — ведьма! Я многое знаю, ведаю. На зоне ты долго не протянешь. Проклятие висит на тебе. Очень тяжелое проклятие. Родовое. Кто-то в твоем роду убил ребенка, девочку, поэтому всем девочкам, что у вас родились, жить не дольше… Сколько тебе сейчас?

— Так ты же сама говоришь, что все знаешь. Зачем спрашиваешь? — усмехнулась Надя.

— Чтобы проверить, — злобно ухмыльнулась та. — Ты еще не знаешь, что тебя ждет. Срок, который ты получишь — это еще ягодки. На зоне у тебя сначала откажут ноги, потом ты будешь мучиться кровью, потом…

Надежда снова легла на свой щит, накрылась Вериной курточкой и продолжила читать про себя:

«Аще ополчится на мя полк, не убоится сердце мое, аще востанет на мя брань, на Него аз уповаю. Едино просих от Господа, то взыщу: еже жити ми в дому Господни вся дни живота моего, зрети красоту Господню и посещати храм святый Его…»

— Не бойся, дорого не возьму, — Аза прервала ее молитву. — Папаша твой не обеднеет. У него сейчас бабло шуршит налево и направо, чтобы найти для тебя хорошую защиту, адвокатов. Ничего не поможет. Влипла ты, девочка, по самое не могу. Это, кстати, тоже следствие вашего родового проклятия. И папаня твой по миру пойдет, разорится через тебя. Но все можно исправить. Я могу это сделать. Нужно снять это проклятие. Если его не снять, оно будет висеть не только над живыми женщинами вашего рода, но даже и над еще не рожденными. А через семь поколений ваш род вообще исчезнет.

Надежда перекрестилась и повернулась к этой вещунье спиной, давая понять, что не желает участвовать в обсуждении этой темы.

— Не поможет, — по-своему поняла это Аза. — Ни крестом не спасешься, ни деньгами — ничем. Тут нужна большая сила. Я ею владею. Я знаю, как воздействовать на мир прави, мир яви и мир нави, как задействовать три стихии сразу: огонь, землю и ветер. Но для этого ты должна посвятить меня в некоторые тайны своей личности, без этого все мои заклинания будут бессильны.

Надя ничего не отвечала, продолжая творить молитву.

— А вот приворот, который тебе сделала твоя лучшая подруга, я смогу снять. Ты хоть знаешь, что тебе сделали? Ты никогда не выйдешь замуж, у тебя никогда не будет детей…

— Мне это не грозит, — остановила ее Надежда. — У меня уже есть Жених, и я с Ним повенчана навек. Других мне не нужно.

Я тебе не про жениха говорю, — Аза подсела к Надежде, тронув ее за плечо, отчего та сразу поднялась и отодвинулась. — Проклятие на тебе! И приворот. Страшный приворот. Кладбищенский! Отцу твоему тоже сделали. Если не снять — уйдет к другой, а вас всех бросит. Ты просто не знаешь, как это страшно. На него заказали молебен в трех церквях, потом одна колдунья пошла на кладбище, нашла свежую могилу, где лежит покойник с таким же именем, как у твоего родителя, поставила туда блины…

Надежда снова перекрестилась.

— За отца моего молились и молятся, это правда. У него очень доброе сердце. И молятся не в трех церквях, а больше. Господь нас не оставит.

— Ко мне и не такие «тузы» приходят, — рассмеялась Аза, пересев к себе назад. — Вот так походят-походят — по церквям разным, по монастырям, а ко мне потом и приходят. Потому что я знаю такие молитвы, перед которыми ни одна сила не устоит. Заветные молитвы! Тайные! От предков моих унаследованные. Любую порчу сниму, любое проклятие, любой сглаз. Навести тоже могу… Даже бесплатно… Просто так, чтобы мне поверили. Так что смотри, чтобы я не рассердилась на тебя и на твоего папашу…

Надежда поняла, что последние слова были обращены лично к ней. Она еще раз осенила себя крестным знамением и, свернувшись калачиком, чтобы было теплее, углубилась в молитву, уже не обращая внимания на то, что ее соседка продолжала бубнить себе под нос.

Ближе к вечеру приехали Выкван с адвокатом. Оба были невеселые. Адвокат раскрыл свои деловые записи, хранящиеся в папке, что-то полистал.

— Вера Павловна, — смущенно обратился он к Надежде, — поверьте, мы делаем и сделаем все возможное, но, сами понимаете…

Та, к удивлению собеседников, улыбнулась.

— Понимаю. Вы хотите сказать, что все будет хорошо?

— Я хочу сказать, что все будет… как будет. Слишком большой шум и общественный резонанс. Город гудит, все требуют не просто наказания, а расправы. Если бы не те журналисты, репортеры, что оказались на месте происшествия, можно было бы как-то варьировать, выдвигать свои контраргументы, а в данном случае все настолько очевидно, настолько доказательно против нас, что…

— Значит, на все воля Божия, — Надежда оставалась спокойной. — Если это действительно моя вина — я должна понести наказание. Если же меня, как вы предполагаете, подставили, чтобы расправиться с отцом, этот обман раскроется и наказаны будут настоящие виновные. Господь все расставит по местам, ничто тайное от Него не укроется.

— Вера, — Выкван удивленно вскинул глаза, — ты никогда не говорила о Боге…

— Я никогда не была в таких неприятных ситуациях. Мне жалко не себя, а отца и сестру, которая…

Она осеклась, снова чуть не выдав себя.

— Которая в монастыре? — усмехнулся адвокат. — Ваше волнение за отца понятно, а вот за сестрицу вашу волноваться нет оснований. Волноваться нужно не об этом: следствие фактически закончено, на днях состоится суд.

— Я знаю отца, как он сильно за все переживает. Сестра в монастыре, но тоже сильно волнуется. Ее можно понять. Жизнь преподнесла нам хороший урок. Думаю, после всего, что произошло, мы станем другими.

— Какими? — осторожно спросил Выкван.

— Ближе к Богу.

Он снова быстро взглянул на Надежду, пытаясь понять, как в той девушке, которую он считал Верой, произошла такая разительная перемена. Адвокат между тем закрыл свои бумаги и удалился, оставив Надежду и Выквана ненадолго вдвоем.

— Вера, — Выкван понизил голос, чтобы их разговор не услышал никто посторонний, — я знаю, кто сидит с тобой в той же камере. Тебе необходимо сохранить свою энергетику, которая есть, не растерять, не ослабить ее. Та женщина обладает силой, способной пробить твою защиту. Это совершенно нежелательно перед судом и оглашением приговора. Тебе нужны внутренние силы, чтобы все выдержать, не сломаться, не разрушиться духовно. Если это разрушение начнется — его уже ничем не остановишь. Я научу тебя, что нужно делать, чтобы защититься от нее. Это очень просто…