Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

Устроившись за оградой верхнего балкона, я глянул вниз на серые камни, расцвеченные яркими пятнами, — там собрались нарядно одетые зрители, но лишь Анна была облачена в королевский пурпур. Рожденная в семье простого дворянина, такого же, как сотни других, переминающихся сейчас на священных плитах великого храма, она могла бы стоять в этой толпе. Но я заметил ее, возвысил и сделал королевой: она была моим творением.

И вот настал торжественный момент — к Анне направился Кранмер, подметая пол своей мантией, он взял ее за руку и провел за резную перегородку к алтарю. Там ее усадили на древний, грубо сделанный деревянный коронационный трон.

Да, вот это я вспомнил. И я сидел в том холодном, неудобном кресле, размышляя о короновавшихся здесь в древности варварах, вооруженных мечами вождях в меховых плащах и кожаных одеждах. Что ж, такое топорное сооружение вполне соответствовало свирепой мощи и величию правителей былых времен.

Воспоминания начали оживать, чувства, испытанные давно, проснулись. Тогда убаюкивающе пахло ладаном; приятный аромат источал новый наряд из лучшего бархата; влажный дух поднимался от чистого, только что вымытого пола. Я будто бы опять слышал тихий плеск священного елея, наливаемого архиепископом в специальный золотой сосуд; отдаленное молитвенное бормотание, отражавшееся эхом в часовне, где спали вечным сном мои родители в своих мраморных опочивальнях.

Наступила оглушительная тишина. Приблизился момент миропомазания, освященная ложечка явственно звякнула о стенку золотого сосуда. Опомнившись, я в изумлении глянул на Анну. Неужели я тоже вот так прошел к алтарю? И стоял на коленях? А кругом горели свечи? Почему же я этого не помню?..

И вот настал тот миг, когда Анна стала королевой. Коронация завершилась. Сделанного не воротишь… И тогда я вдруг подумал: «К чему все это приведет?»

После церемонии началось коронационное пиршество, и все приглашенные поспешили в огромный зал Вестминстерского дворца, тот самый, где мы недавно собирались в канун Пасхи. Столы, накрытые на пять сотен человек, ждали сановных гостей. Я наблюдал за ними из тайной кельи через другое оконце.

С моей выигрышной позиции открывался отличный вид на раскинувшиеся внизу поля белых скатертей, уставленных прекрасными золотыми тарелками и кубками. Анна наконец сможет по праву занять место на королевском возвышении, уже не нуждаясь в моем соседстве.

Она стремительно проследовала к столу, подобная неотвратимой и мощной природной стихии — не робкому дыханию ранней весны, но торжествующему грохоту ледохода. Анна добилась своей цели!

Она подошла к своему месту, на мгновение застыла перед ним пурпурным изваянием, одарив всех гордой сияющей улыбкой, а затем опустилась в кресло. В зал хлынули слуги, заблистали кубки, тарелки наполнились праздничными яствами. Гремя доспехами, по залу проехались на лошадях победители турниров, готовые дать отпор любому, кто усомнится в монаршей власти королевы Анны. Эти вооруженные мечами всадники заставили бы замолчать дерзких мятежников, если бы таковые здесь нашлись.

Славные, затейливые традиции рыцарства! Но латы и мечи бессильны перед мрачной молчаливой толпой, запрудившей вчера улицы Лондона. Как и коронационный трон, сделанный еще для Эдуарда Первого, эти доблестные конники в доспехах принадле-али другому миру — миру глубокой старины.

Окинув взглядом зал, я заметил пустующее место Томаса Мора.

Мы с Анной увиделись лишь глубокой ночью. Она выглядела как обычно. Так порой момент великих перемен прячется под старыми и привычными покровами.

Я молча взял ее за руку. Мы прошли в мою опочивальню, и на просторном ложе, отбросив все изматывающие и переполнявшие меня мысли, я слился с моей королевой воедино, как никогда еще не сливался ни с одним существом. Забыв даже помолиться Богу.

LI

Неделя, последовавшая за коронованием Анны, дала нам передышку от всех земных забот. Солнце неизменно сияло с безоблачных небес. От трудов праведных отдыхали и все подданные королевства. Городские фонтаны полнились винами, а на дворцовом ристалище ежедневно проводились турниры. И каждую ночь меня ожидало бесподобное блаженство в постели Анны, где я исследовал чувственный мир, о глубинах коего прежде и не подозревал.

Возвращение к мирским будням оказалось не менее тяжким испытанием, чем пробуждение от дивного сна. В басурманских землях, судя по рассказам, иноверцы порой проводят целые дни, месяцы, а то и годы в своих убранных шелковыми коврами гостиных, покуривая снадобья, навевающие приятные видения. По-моему, очень похоже на счастливую жизнь, с которой так не хочется расставаться. Слишком быстро нас затягивает эйфория.

Я жил точно в сказке — спал в роскошных покоях, пировал на праздничных трапезах и нежился в женских объятиях. Но за дворцовыми стенами ни радости, ни воодушевления не наблюдалось. Народ по-прежнему не желал признавать «Нэн Буллен». Томас Мор так и не вылезал из своего ученого затворничества в Челси, трудясь над латинскими переводами и не удосужившись даже прислать мне поздравительное письмо. Он лишь вернул двадцать фунтов, не приложив к ним никакой сопроводительной записки. Папа по-прежнему уговаривал Карла объявить мне войну, призывая его защитить священные устои веры и честь Екатерины. Сама же «потерпевшая леди» продолжала титуловать себя королевой, правда не покидая заболоченных земель Бакдена. Она так и жила в старом дворце из красного кирпича, куда неохотно позволила перевезти себя.

Кроме того, в Восточной Англии по-прежнему болела моя сестра Мария. Исполнив свой долг на коронации, Чарлз Брэндон сразу вернулся к ней. Я пообещал навестить их в конце июня и отправил ей из Хэмптон-корта корзину ее любимой земляники с предписанием незамедлительно съесть ягоды и исцелиться от всех недугов.

Но вот пришло короткое, жестокое известие: Мария умерла. Землянику доставили быстро, но моя сестра уже не нуждалась в мирской пище…

Ее решили похоронить в Суффолке, где она жила с тех пор, как обвенчалась с Брэндоном. Бывшая королева Франции, обожавшая драгоценные украшения, балы и придворные развлечения, прожила целых восемнадцать лет тихой сельской жизнью — пожертвовав всем ради любимого мужчины. И я позавидовал Чарлзу, несмотря на то что он был моим другом. В голову невольно пришла мысль: «Поступила бы Анна так же ради меня?» Мария, отказавшись от королевского титула, с радостью уехала в Суффолк. Анна же совершила путешествие в противоположном направлении — дочь мелкопоместного дворянина перебралась в покои королевы.

— Она будет похоронена как королева, — подавленно произнес Чарлз.

Пока Марию готовили к погребению, он вернулся ко двору.

— Как королева Франции, — добавил он. — Это самое малое, что я могу сделать… ведь из-за меня она лишилась законного титула.

— Она сама выбрала вас, Чарлз, — напомнил я. — Предпочла стать вашей женой, жить в Суффолке, растить детей, не желая прозябать при французском дворе в роли вдовствующей королевы.

Но он оставался безутешным. Казалось, Брэндон убедил себя в том, что украл у нее счастливую молодость и королевские привилегии.

— Королевские похороны… не будут ли они излишне расточительны?

Я подразумевал «дороги». Традиционные ритуалы королевского погребения требовали ошеломляющих затрат, а я хорошо знал, что денежные дела Чарлза не в лучшем состоянии.

— Я справлюсь, — пробурчал он, однако во взгляде его читалась мольба.

Мне следовало бы по-братски и по-дружески предложить Брэндону помощь и щедро оплатить похороны сестры. Но я не мог. В королевском кошельке не было лишних денег, приходилось считать каждый шиллинг. Вскоре я получу бывшие церковные доходы: парламент уже услужливо издал Акт об аннатах, закон, благодаря которому десятина церковных доходов, прежде отправлявшаяся в Рим, переходила в королевскую казну. Но эта будущая денежная река текла пока тонким ручейком.

Минута, когда я готов был расщедриться, миновала.

— Можно воспользоваться наследством леди Уиллоби, — продолжил Чарлз, продолжая просительно заглядывать мне в глаза.

— Что? — спросил я, не понимая, о чем он говорит.

— Дочери лорда Уиллоби…

— Опекаемого вами ребенка? — смутно припомнил я. — Кэтрин…

Тьфу… ненавистное имя. Ее назвали в честь королевы Екатерины. Матушка этой девицы, фрейлина Мария де Салинас, прибыла в 1501 году из Испании в свите невесты Артура — Екатерины Арагонской.

Вскоре миловидная юная испанка привлекла внимание добродушного лорда Уиллоби, и они поженились. После кончины лорда Чарлз взял на себя опекунство над его дочерью. Это означало, что за некоторое вознаграждение он должен заботиться о ее содержании до замужества. Так обычно и делалось; у многих дворян было одновременно несколько подопечных.