Время Волка - Юлия Александровна Волкодав

веранду, под ногами скрипнула доска. Перестилать пол надо. И крышу не мешало бы перекрыть. Старая вроде и крепкая на вид, но зимних проливных дождей может не пережить, вчера, когда гроза бушевала особенно яростно, по каминной трубе стекали редкие капли. Не смертельно, но маленькая течь легко может превратиться в большую. Впрочем, это мелочи жизни. Когда сидишь возле камина, смотришь на огонь и слушаешь дождь, всё остальное кажется сущей ерундой.

Да, а сад-то запущенный. Поначалу он и внимания не обратил на сад, главное, что был. А теперь, стоя на веранде, видел, что и яблоню пора подрезать и киви подвязать. А там что? Леонид Витальевич прищурился. Похоже, хурма. Красивое дерево. Зимой, когда все плодовые сбрасывают листья, на нём остаются оранжевые шары на голых узловатых ветках. И висят почти месяц, как игрушки на новогодней ёлке, пока не придёт время их собирать. В детстве они с Борькой никогда не дожидались положенного срока, срывали ещё недозревшие плоды, уже сладкие, с привкусом шоколада, но твёрдые, как яблоки, и грызли до умопомрачения. Бабушка ругалась, но не сильно. Она и сама не любила спелую, растекающуюся хурму, называла её «сладкие сопли».

К бабушке обязательно надо сходить, пусть только подсохнет. Кладбище, где она похоронена, почти в лесу, там наверняка грязи по колено сейчас. Принести цветов, проверить, что там с памятником, цела ли ограда. И рассказать, что вернулся домой.

Нет, дом, конечно, другой. И даже в другом месте. Так странно, тот район, где он жил в детстве, тогда казавшийся окраиной города, теперь считается почти центром, там элитные новостройки стоят одна над другой. Пришлось залезть ещё выше в горы, подальше от людей. Деревянный домик ему сразу приглянулся. Почти такой же, как у Борьки в Подмосковье, с камином, как он и мечтал, с большой территорией. Маэстро вчера весь день кружил по двору, не мог поверить своему счастью — гулял без поводка да ещё и с любимым хозяином, обнюхивал каждый куст, бегал за мячиком. И Леонид Витальевич тоже никак не мог поверить, что всё наконец закончилось. В памяти то и дело всплывали обрывки последнего разговора с Натали. Он получился не из приятных, хотя Волк изо всех сил старался не скатиться до скандала.

Они почти час делали вид, что ничего не произошло. Поужинали в столовой, чинно сидя за столом. Разговаривали мало, Натали никак не могла понять, почему он заикается, и каждый раз, стоило ему открыть рот, вздрагивала и недоверчиво на него смотрела, словно считала, что он притворяется. Их ужин больше напоминал светский приём с неспешным обсуждением погоды. А потом он сказал, что уходит со сцены и уже отменил юбилейный концерт. Она завелась с пол-оборота, начала кричать, что он сумасшедший, что нужно работать, пока ты востребован публикой. Как будто не она ещё недавно, когда Волк только затевал юбилей, говорила, что пора уходить со сцены, а не позориться, разваливаясь по частям на глазах у зрителей. Но теперь Натали завела песню о том, что надо подумать о старости, что они останутся без гроша в кармане.

— На мо-ой ве-ек за-аработанного хва-атит. И на тво-ой то-оже, е-если уме-еришь а-аппетиты, — заметил он.

И началась новая волна криков о том, что Натали и так на всём экономит, и одевается хуже всех, и лишней копейки на себя не потратит.

— Хва-атит, — тихо сказал Волк, жестом прерывая поток негодования. — Я ре-ешил и тво-оего мне-ения не спра-ашивал. Я хо-отел погово-орить со-овсем о дру-угом. На-ам на-адо ра-азъехаться. Я не со-обираюсь с то-обой ра-азводиться, ду-умаю, те-ебе ска-андалы то-оже ни к че-ему. Я про-осто у-уеду.

— Куда? К очередной любовнице? — взвилась Натали. — Надолго ли тебя хватит, мой дорогой? До первого инфаркта? А потом мне вернут тебя в инвалидном кресле, пускающим слюни?

— Не ве-ернут. Я лу-учше сдо-охну, — процедил Волк и вышел из-за стола.

В его комнаты вела хорошая дубовая дверь, а стены он специально делал с дополнительной звукоизоляцией, чтобы его музицирования не мешали Натали и соседям. Теперь же они оберегали его от криков супруги, которая рвала и метала до самого утра.

Он очень надеялся, что у неё хватит ума не выносить сор из избы. Впрочем, даже если решит дать пару сенсационных интервью, — это её проблемы, лично он больше не собирался общаться ни с кем из старой жизни, начиная с газетчиков и кончая коллегами. Всё, занавес.

Леонид Витальевич даже не сомневался, что ему делать дальше, просто знал. В конце концов, не так много времени у него осталось, чтобы тратить его на сомнения. Он столько лет поступал как надо: ради карьеры, ради сцены, ради зрителей, ради приличий. А теперь плюнул на всё.

Борька его, конечно же, поддержал. Только предупредил:

— Не покупай дом сразу, возьми в аренду.

— По-очему ещё?

— Лёнь, вспомни, какая в Сочи влажность. Вдруг ты не сможешь там жить? Климат совсем другой, не для сердечников.

Глупости. Его родной климат. Тем более он нашёл дом в горах. Вокруг лес, в небе орлы летают, рядом ручей шумит. Он чувствовал себя великолепно. Да стоило только выйти из самолёта, увидеть пока ещё из окна машины море, и словно лет двадцать скинул.

Борька обещал приезжать каждый месяц. А Мишка вообще заявила, что переселится к дяде Лёне на всю зиму, потому что на московские морозы у неё аллергия. Так что дом он выбрал побольше, с двумя гостевыми спальнями. И отдельным кабинетом для «вэдьмы».

Настасья. Позднее его счастье. Он даже не надеялся, что она поедет с ним. Уже всё решив, рассказал ей, что переезжает. Точнее, возвращается домой.

— Е-если за-ахочешь, бу-уду ра-ад те-ебя ви-идеть в го-остях, — осторожно сказал он, опасаясь, что она взорвётся, посчитает, что он опять на неё давит, и они поссорятся.

— Только в гостях? — вдруг спросила Настасья. — Всегда мечтала жить у моря.

И пока ехали из аэропорта в их новый дом, он, как мальчишка, заикаясь больше обычного, сбиваясь на каждом слове, рассказывал ей про Сочи. Про окаменевшую девушку Мацесту, про башню Ахун, с которой видно город как на ладони и на которую они обязательно поднимутся, и про дачу Сталина, по которой, говорят, бродит призрак вождя народов, и про ресторан, чудом сохранившийся со времён его детства, где подают самые вкусные хачапури-лодочки, которые он научит её правильно есть, отламывая краешек и макая его в яично-масляную серединку. И Настасья слушала его, не перебивая, кивала и улыбалась, прижимаясь к плечу. Его непокорная и своенравная «ведьма» вдруг стала тихой и кроткой. Такая перемена его