Ад ближе, чем думают - Александр Григорьевич Домовец
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бедная девочка… Жалкая она была, заплаканная, потерянная. По возрасту примерно ровесница моей младшей дочери. Чувствуя, как защемило сердце, я встал, сунул за пояс вытащенный из-под подушки пистолет и повернулся к Дороти:
– Пойдём.
– К директору?
– К кому же ещё? Задам ему несколько вопросов. Но сначала набью морду…
В приёмной, однако, нас ожидал сюрприз: дверь директорского кабинета была заперта. Ни на стук, ни на голос Грейвс не откликался.
– Он, наверно, просто захлопнул дверь, – нерешительно сказала Дороти. – У меня есть запасной ключ…
– Так чего же вы ждёте? Давайте! – сказал я нетерпеливо. Дурное предчувствие росло с каждой минутой.
Ворвавшись в кабинет, я убедился, что оно не соврало.
Голый по пояс Грейвс висел в петле. Перед смертью он снял рубашку, разрезал на куски и, связав их, сделал верёвку. Видимо, ничего другого более подходящего он у себя не нашёл. Забравшись на подоконник, один конец верёвки привязал к высокому карнизу, а потом спрыгнул вниз… Способ самоубийства довольно стандартный.
За спиной Дороти сдавленно охнула.
– Мистер Мортон, скорее! Может, ещё не поздно…
С этими словами она кинулась к висельнику с явным намерением вынуть из петли. Я удержал её.
– Поздно, Дороти, – сказал я, фиксируя взглядом вывалившийся язык и упавшую на грудь голову – признак сломанных шейных позвонков. – Ему уже не поможешь. Да и с чего бы вам его жалеть…
– Но как же…
– Отойдите и сядьте где-нибудь подальше, – резко велел я. – Надо как следует осмотреться, не мешайте.
Комкая носовой платок, Дороти послушно заняла место в углу, а я, не сходя с места, принялся внимательно оглядывать кабинет.
Внимание сразу же привлёк лист бумаги, одиноко белевший на столе. Остальные документы лежали на полу. Там же валялись опрокинутые стулья, письменный прибор, пустая коньячная бутылка, сброшенный пиджак, растоптанный экран анализатора… Последние минуты жизни Грейвс явно провёл в неистовстве. Что, машинально отметил я, вполне стыкуется с историей Дороти.
Я осторожно подошёл к столу и взял листок. Самоубийство и предсмертная записка – вещи нераздельные. Что же сообщил директор, покидая мир… или, точнее, междумирье?
Записка состояла всего из двух криво написанных фраз: «Ставлю точку. Советую остальным присоединиться». И размашистая подпись.
Сознание мгновенно связало сбивчивый рассказ Дороти с этими двумя фразами. И не требовалась сверхдедукция, чтобы, глядя на одиноко висящий труп, определить причину самоубийства.
Окончательно убедившись, что неназываемый учредитель исчез, Грейвс помешался. Он понял, что мы навсегда застряли в междумирье. А значит, всего через несколько месяцев, когда иссякнут припасы, конец неминуем. И ещё вопрос, удастся ли протянуть эти несколько месяцев. Закончив работу, люди потребуют возвращения домой, неминуемо всплывёт правда, и его, директора, растерзают… И он не стал дожидаться. Перед смертью, захлёбываясь ужасом, вёл себя, как животное…
– Что там, мистер Мортон? – подала из угла голос Дороти.
Слов не было. Я молча подозвал девушку и протянул записку.
Две короткие фразы Дороти читала, должно быть, минут пять. Не столько читала, конечно, сколько пыталась осмыслить предельно лаконичный текст. Хотя что тут осмысливать? Даже незатейливый ум секретарши в состоянии сложить два и два.
Она подняла голову и растерянно посмотрела на меня.
– И что же, выходит, никакой надежды? – спросила она шёпотом.
Не было у меня сил врать.
– Будь у него хоть тень надежды, он бы не повесился, – сказал я, отворачиваясь.
– И, значит, мы теперь обречены?
– Похоже, что так, девочка…
«Похоже»… Чего уж там – наверняка. В сущности, Грейвс был единственным мостиком между миром и междумирьем. Только он поддерживал связь с учредителем. И если даже эта сверхъестественная скотина завтра оживёт и подаст сигнал, его просто некому будет принять. Окажись мы в неисправном батискафе на дне Марианской впадины, шансов на спасение было бы в разы больше…
– Что ж нам теперь делать? – тихонько спросила Дороти. Я взглянул на неё и тут же отвёл глаза: лицо у девушки было мёртвое.
– Не знаю, Дороти. В принципе, можно протянуть несколько месяцев…
– А потом?
Я не ответил.
Если у Грейвса перед смертью хватило сил бушевать, лакать коньяк и насиловать секретаршу, то я, напротив, ощущал полный паралич. Как любой нормальный человек, умереть я боюсь. Но сейчас было кое-что пострашнее смерти: жизнь, где за окном царит грязная, серо-зелёная хмарь, где нет и тени надежды, где считанные люди, населяющие вместе с тобой крохотный мирок, вот-вот начнут сходить с ума от безысходности, и неминуемо, шаг за шагом, терять человеческий облик…
Господи, за какие грехи караешь? Или в нашем лице ты караешь Альбион, родивший чудовищный проект? А мы – лишь искупительные жертвы? Тогда перед закланием остаётся лишь проклясть «Наследие», Хэррингтона, короля, и всех, кто работал над сверхоружием – ключом к реваншу и власти над ничего не подозревающим миром…
– Мистер Мортон, – сказала Дороти.
– Что, девочка? – машинально откликнулся я.
– Вы на моего отца очень похожи. И по возрасту, и усы такие же густые, и лысина вот…
– Польщён…
– Представьте, будто я ваша дочь, – несмело попросила Дороти.
– Ну, допустим… И что дальше?
– Убейте меня.
Я лишился дара речи. Девушка терпеливо ждала, искательно глядя прямо в глаза.
– Милая, да ты с ума сошла, – с трудом выговорил я наконец.
Дороти хрипло засмеялась.
– Ничего похожего, – сказала она. – Вот если бы решила доживать в страхе и безысходности, тогда да… точно рехнулась. Вы бы своей дочери такого пожелали? Ну, пожалуйста, мистер Мортон!
– Замолчи! – рявкнул я вне себя.
Дороти упала на колени.
– Я всё равно жить не буду, – произнесла она еле слышно. – Только яда у меня нет, резаться начну – рука дрогнет, вешаться, как этот, страшно очень… А у вас пистолет. Говорят, от пули смерть лёгкая, быстрая. Может, я даже испугаться не успею… Я же вас о спасении прошу, неужто не понимаете?
Дороти была права. Всё, что она говорила, я успел сказать сам себе минутой раньше. А сказал я себе, что нет смысла тянуть с концом, пока ещё в рассудке, и, слава Богу, есть пистолет. Проклятый Грейвс напоследок дал хороший совет последовать его примеру. Ему-то в этом смысле повезло меньше. Вешаться – дело непочтенное…
– Мистер Мортон, – умоляюще вымолвила Дороти.
– Ты встань, милая, встань, – произнёс я пересохшим ртом.
И пока она поднималась с колен, я вырвал пистолет из-за пояса. Щёлкнув предохранителем, приставил дуло к сердцу Дороти. Выстрелил. Подхватил обмякшую девушку, прижал
