Король русалочьего моря - Т. К. Лоурелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Анна села на гальку, прислонилась спиной к камню.
– С тех пор Ксандер к ним и ходит. Они поют ему что-то, а он как будто бы понимает. Зовет их каждый раз, кидает белую гальку в воду, и они откликаются. Только остальным беда от этого, сеньора. Его-то Морской народ привечает, а других так и не любит – всякое может плохое случиться. Да и рыба потом неделю еще сюда не заходит, пугается. Мы его ругали, просили, а он молчит, упрямится и все равно иногда к ним идет. Теперь, правда, редко очень. Мы всегда теперь маяк зажигаем, когда русалки в бухту приходят, чтобы люди в море не ходили в это время.
В воде вдруг стало тихо, ни всплеска.
Анна посмотрела из-за камня и скомандовала:
– Как только начнут петь, закройте уши, сеньора. Вы, хоть и не мужчина, а все равно их пение завораживает, тянет в воду. Когда Ксандера впервые отец на корабль взял, Морской народ ночью в море «Серебряную Деву» окружил, петь начал, звать, так моряки чуть с ума не посходили. Ксандера зовут они теперь zeemeermin prins, русалочий принц – услышите от кого-то, наверное, еще это прозвище. Но мальчишку тут все любят, так что относятся с благоговением даже. А мы боимся, сеньора, что уйдет он за ними совсем как-нибудь.
В тишине, под плеск волн, раздавались голоса русалок, протяжные, нечеловеческие. Анна выразительно посмотрела на Исабель и крепко заткнула уши ладонями.
«Русалки – это не страшно», – сказала себе Исабель, потому что руки все-таки саднили, и зажимать ими уши вот так очень не хотелось. И к тому же, она слышала Одиль, и это было красиво и завораживающе, но совсем не страшно. Да, парни на венецианку смотрели как на рожденную из пены Венеру, но и только. Бояться нечего.
И тут русалки наконец запели.
Исабель вздрогнула всем телом, как будто по нему прошла волна острой боли. Песня водным бичом вспорола ее ледяной панцирь, резанула по огненному нутру, и Пламя содрогнулось. Белла открыла рот в беззвучном крике и рухнула на колени, оперлась ладонями на землю. Пламя шарахнулось прочь, забилось в дальних уголках души, и она осталась одна, обожженная, одинокая, пустая. Исабель соскальзывала в эту темноту, как в темную воду, и сознание растворялось в ней. Белла неловко упала на бок, подняла руки к ушам, но было поздно. Перед ее внутренним взором проносились быстрые картины: ее печальная мать, которую Исабель только видела на портрете и на могиле, и от которой в жизни не услышала ни слова; почерневший от горя по погибшей жене Алонсо; печаль в глазах Пепе; взгляд деда, устремленный на портреты его жен; ее одиночество; пылающие в ее руках открытки с видами разных городов… темнота, в которую она кричит, которая липнет к рукам, делает движения замедленными…
Ладони обожгло болью, когда они коснулись прикрытых волосами ушей. Белла изо всех сил прижала их, заглушая песнь, и судорожно вдохнула. Пламя вспыхнуло, осветило ее душу, наполнило теплом, отогнало прочь тени. Она обнаружила, что лежит на земле, подтянув колени к груди, а ее щеки очень мокрые. Она что, плакала?
– Сеньора? Что с вами? – встревоженный шепот Анны был чуть громче шелестящего прибоя.
Русалки больше не пели, море успокоилось. Анна осторожно обняла девушку за плечи, погладила ее по волосам.
– Уже все, они не поют больше. Там только Ксандер с ума сходит.
Исабель прижалась к ней, чувствуя себя очень слабой. Голова кружилась, руки ныли, но она постаралась и села, тряхнула головой.
– Ксандер что? – Она посмотрела в сторону воды.
Ксандер с совершенно отрешенным видом стоял в воде в окружении русалок. Одна из ундин обнимала его тонкими белесыми руками за шею, касалась шрамов от ожогов, заглядывала в глаза, тянула его к себе, а он, он наклонился, улыбаясь так, как Исабель никогда не видела, чтобы он улыбался, и тянулся к ней.
– Вот вы, сеньора, видите русалку, тварь морскую, – сердито прошептала Анна. – А он сейчас видит прекрасных девушек и ничего не соображает.
А вот это уже было плохо, поняла Исабель.
Пока он понимал, что играет с чудовищами – он контролировал ситуацию, настолько, насколько ее вообще можно контролировать, когда вокруг увиваются хищные стихийные твари. Но теперь…
Исабель с трудом поднялась на ноги, держась за камень, тихо шипя от боли в обожженных руках и пульсации в висках, и прикинула расстояние до берега.
– Значит, пора его вытащить.
– Стойте, это опасно! – Анна для верности ухватила ее за локоть. – Обычно они его так и оставляют на мелководье, совсем одуревшего. – Она глянула на Ксандера, который шел все глубже за манящей его русалкой и улыбался. – С ним ничего не будет, поверьте, нужно просто подождать. Хотя выглядит жутко, согласна. Однажды дядя Натан даже спускался сюда с факелом, отгонял их от сына.
«С факелом. Конечно, они боятся огня!»
Ее гнев наконец нашел цель. Он знает, что делает, вот как? Помилуется с ними тут, пока ее корежит, и они уплывут, будто ничего и не было? Безнаказанно?
Она криво ухмыльнулась, дернула локоть из пальцев Анны и быстро пошла вперед, скидывая плед на ходу. В голове было гулко и отчаянно пусто, но на удивление, у нее даже не заплетались ноги, и шаг был уверенным и легким. Никогда еще ей не было так легко.
«Вы сделали мне больно. Теперь посмотрим, могу ли я ответить вам тем же!»
– Сеньора, назад! – услышала она крик Анны, но будто совсем издалека, и усмехнулась снова. Кричать – это пожалуйста, но они здесь слишком боятся своих русалок, чтобы пойти следом, да и будет ли рисковать фламандка ради нее?
И не надо. Она, Исабель, не боится.
Она посмотрела на ладони. На них, вновь укрощенный и послушный, как в Академии, сиял, плясал Огонь, разгоняя ночь, отражаясь от воды, играя в темных глазах русалок. Она остановилась у края воды, чувствуя, как светлая, огненная ярость заполняет ее пустое сознание, слыша, как Пламя все громче поет в ее крови. Воздух вокруг дрожал от жара, выбившиеся из косы пряди трепетали, и горячее сияние поднималось от кистей вверх по предплечьям.
– Идите сюда!
Ундины обернулись, кинулись врассыпную, пронзительно заверещали. Ксандер обернулся. Глаза его были черные и пустые, как океанская ночная глубина, и пламя отражалось в них так же, как в глазах русалок, и он попятился от нее так же, как они, явно ее не узнавая. Русалки же
