Цвет боли. Красный - Эва Хансен

У меня начинается настоящая истерика:

— Не знаю, я уже ничего не знаю!

Бабушка с Эриком отпаивают меня водой и лекарствами, укладывают на диван.

— Линн, не мое дело, — Эрик тихонько присаживается рядом в кресло, пока бабушка возится на кухне, — я не вправе вмешиваться, но, пока не получила доказательств, настоящих доказательств, ничему не верь. Верь только сердцу. Мне когда-то сказали, что Осе мне не верна, я не стал ничего слушать, женился на другой, а Осе не стала ничего объяснять.

Он осторожно косится на дверь кухни.

— Все нужно выяснять только глаза в глаза, слышишь меня?

Я киваю.

— Ты ведь не веришь в его вину?

— Почему он даже не звонит? Неужели арестован?

Этот вопрос заставляет Эрика задуматься.

— Хм… знаешь, ты права, нужно это выяснить. Сама звонить не пробовала?

— Нет.

— Знаешь что, у меня есть знакомый в полиции. Называй-ка имя твоего Ларса, я попытаюсь узнать. Как его зовут?

— Ларс.

— Ах, да, глупость сказал. А фамилия?

Эрик записывает все и объявляет бабушке, что вынужден срочно уехать по делам.

Когда за Эриком закрывается дверь, бабушка подсаживается ко мне:

— Линн, он поехал разыскивать Ларса?

— Нет, просто узнать, не арестован ли тот.

Бабушка так сочувствующе заглядывает в глаза каждые пять минут, что приходится делать вид, что я задремала. Она удаляется на цыпочках, а я остаюсь тосковать в одиночестве.

Мысли возвращаются к Анне. Кто мог убить ее в собственном офисе да еще так жестоко? Снова связывание, снова подвес, но изуродовано красивое лицо Анны и отрезаны кисти ее ухоженных рук. Кто? За что?

Если это Ларс, тогда месть. За меня?

Сердце сладко сжимается, он отомстил за то, что Анна меня подвесила? Да нет, конечно, это не Ларс, он не маньяк, а тут определенно действовал именно такой. Заскочив в последний раз ко мне, Марта сказала: «Твой Ларс ни в чем не виноват». Что она имела в виду, что она знает? Черт, я же забыла о ее флэшке! Где та осталась? В кармане джинсов. И где эти джинсы? У бабушки в стиральной машине, если уже не постираны. Бабушка не имеет привычки проверять карманы перед стиркой, она не раз стирала документы и деньги.

— Ба, где мои джинсы?

— Какие?

— В которых я была?

— Постираны, не могла же я после такого оставить их грязными?

— В карманах проверяла?

— Проверяла, все, что нашлось, на столике.

На столике носовой платок и чек из «Силветто».

— Там больше ничего не было?

— Нет, Линн, ничего.

Значит, забрали, когда подвешивали. Или когда освобождали?

Кому-то понадобилась флэшка Марты, только вот кому — Анне или Ларсу?

Вопросы, вопросы, вопросы! Да сколько же их?!

Снова тянутся невыносимые минуты, которых в часе, кажется, стало раз в десять больше. Секундная стрелка часов и та ползет так, словно два дня не ела. Может, батарейки сели? Я смотрю на циферблат мобильника. Нет, все верно…

Мобильник молчит, чтобы не заглядывать в него каждые пять минут, убираю подальше. Если позвонит Ларс, я все равно услышу. Но он не звонит.

Снова наплывают размышления. Если я не нужна Ларсу, надо учиться жить заново. Он открыл мне то, без чего я просто не смогу. Дело не в пирсинге или БДСМ, он научил меня любить. Нет, не свое тело, хотя и это тоже. Я влюбилась в него самого, с первой минуты и навсегда. Даже если мы больше вообще не встретимся, я все равно буду его любить, кем бы он ни был, и где бы он ни был.

А если… если он убийца? Все равно буду! Болезнь под именем Ларс Юханссон неизлечима, у меня, по крайней мере.

Я еще долго, уже не поглядывая на часы, лежу, просто вспоминая. Ларс в «КВ»… со скрипкой… хохочет… лукаво убеждает меня, что порка обязательно понравится… Ларс… Ларс… Ларс…

Если бы не суставы, я бы сейчас играла, но Александр пока запретил.

Это не их район, и убийство ничем на предыдущие не похоже, владелицу интернет-издания убили и изуродовали в собственном офисе, не было никакого подвешивания или удушения. Убили видно ударом в висок, потом зачем-то отрезали кисти рук и до неузнаваемости изуродовали лицо.

Но, поскольку этот офис соединен с квартирой, сомнений в личности погибшей не было. Всех ужаснула жестокость, но снова никто ничего не видел. Камеры видеонаблюдения ничего подозрительного не зарегистрировали. Входили и выходили из дома его обычные обитатели. Гости были только вместе с хозяевами. Убийцу следовало искать среди соседей.

Это не было дело Вангера и Фриды, они бы и не заинтересовались, но специалисты «по пальчикам» озадачили.

— Даг, подойди ко мне, я нашла кое-что интересное для тебя, — позвала Вангера Юлия.

Он нехотя поплелся в лабораторию. Что там еще? Дага уже тошнило от повешенных и еще больше от отсутствия каких-либо результатов.

— Смотри, пальчики, которые нашли у ваших повешенных, совпадают с теми, что нашли на месте последнего убийства. Причем, их там много.

— Оп-паньки! — Даг смотрел на экран, где Юлия одни за другим сопоставляла образцы.

— Из этого следует, — отозвалась подошедшая Фрида, — что наша убийца либо бывала в офисе, либо…

— Либо это она и есть, — хмыкнул Даг.

— Да, вполне подходит, высокая, стройная, а родинку над правой бровью сейчас не разглядишь…

— Черт, эти праздники! Как они мешают.

— Это кому как, — отозвалась Юлия, — у меня вон все семейство уехало кататься на лыжах и санях, а я здесь дежурю все рождественские каникулы.

— Да, за то сведения о владелице офиса толком не соберешь.

— Нет, Фрида, — вдруг решил Даг, — бери фоторобот и пойдем опрашивать соседей убитой. Они-то помнят ее лицо и родинку над бровью.

Соседи родинку над бровью помнили, подтвердили, что здесь такая молодая женщина бывала, но одна из самых бдительных упорно настаивала, что видела владелицу офиса выходившей из дома, но не видела возвращавшейся.

— У нее была родинка над правой бровью?

— Мо-ло-дой человек! — почти возмутилась старушка, — у меня не столь острое зрение, как у вас! Я не знаю, есть ли у нее родинка и вообще бровь.

— А откуда же такая уверенность, что она ушла и не возвращалась?

— Духи. Да! — палец бдительной соседки ткнул в Дага, словно припечатывая к стене. — Многие ли сейчас пользуются духами? Нет. А она пользуется. У меня отвратительное зрение, — дама заметно грассировала, — но прекрасное обоняние. Она ушла и не возвращалась.