Азатот - Говард Лавкрафт

Когда приблизишься к городу, держи путь к высокому парапету, откуда некогда ты взирал на открывшуюся перед тобой величественную панораму, и пришпоривай птицу шантак, пока она не закричит. Великие, которые сидят на благоуханных террасах, услышат этот крик, и ими овладеет столь сильная ностальгия, что все красоты и чудеса твоего города не смягчат боль их тоски по мрачному кадатскому замку и соцветию вечных звезд над ним.

Потом опустись рядом с ними верхом на птице шантак – пускай они увидят и погладят чудовищную лошадиноголовую птицу, а сам тем временем расскажи им о неведомом Кадате, который ты только что покинул, поведай им, как прекрасны его бесконечные неосвещенные покои, где в старину они предавались веселым играм в божественном сиянии. Потом с ними заговорит птица шантак на языке шантаков, и ее речь лишь обострит их воспоминания о днях юности.

Без устали ты должен будешь настойчиво рассказывать Великим о родной обители их детства, пока они наконец не прольют слезы и не попросят тебя показать позабытую ими обратную дорогу домой. Тогда ты отпустишь птицу шантак, и она взмоет в небо с призывным радостным криком, заслышав который, Великие в безмерной радости запрыгают, и пустятся в пляс, и поспешат следом за чудовищной птицей, как и подобает богам, сквозь глубокие бездны неба к знакомым и дорогим кадатским башням и куполам.

И потом чудесный предзакатный город останется тебе для вечного наслаждения, а земные боги, вновь заняв привычное место, будут править снами людей. Иди же – путь свободен и звезды ждут. И твоя птица шантак уже храпит и топочет ногами в нетерпении. Держи курс на Вегу, но сразу поверни, как только заслышишь первые звуки песни. Не забудь мое предупреждение, ибо невообразимые исчадия кошмара засосут тебя в черную бездну истошного и рыдающего безумия. И помни об Иных богах, они могущественны, безрассудны и ужасны и таятся во внешних безднах. Лучше избегать встречи с ними. Хей! А-шанта ниг! Иди! Пришли земных богов обратно в их обитель на неведомом Кадате, и моли небо, чтобы никогда не встречать меня ни в одном из моих тысяч обличий. Прощай, Рэндольф Картер, и будь осторожен, ибо я и есть Ньярлатотеп, ползучий хаос!

Рэндольф Картер оседлал птицу шантак и, сбившись с дыхания и испытывая сильное головокружение, со свистом улетел в небесную бездну навстречу холодному сиянию северной звезды Веги, и лишь раз бросил взгляд через плечо на хаотично громоздящиеся башни ониксового кошмара, в котором по-прежнему смутно сиял одинокий свет из окна высоко над облаками земного сновидческого мира. Мимо проносились огромные полипообразные исчадия и незримые крылья надсадно хлопали во мраке, но он крепко держался за мерзкую гриву чудовищной лошадиноголовой чешуйчатой птицы. Звезды в выси стали кривляться, сорвались со своих привычных мест и выстроились в причудливые знаки судьбы, которых ни один смертный почему-то ранее не замечал и не боялся. А ветры бездонных бездн ревом возвещали о смутном мраке и космическом одиночестве.

А потом сверкающую бездну впереди прорезало, словно грозное знамение беды, безмолвие, и все ветры и чудовищные исчадия растаяли во мраке, как исчезают с первым лучом рассвета ночные твари. Издалека, дрожа на волнах, которые вдруг с ужасающей осязаемостью возникли из золотых клочков туманов, донеслись далекие звуки мелодии, струившейся невнятными и неслыханными в земном небе аккордами. И когда музыка зазвучала громче, шантак навострила уши и рванулась вперед, равно и Картер с превеликим вниманием старался уловить каждый звук, столь сладкий его слуху. То была песня, но пел ее не голос. Ее пели сама ночь и небесные сферы, и эта песня возникла в древнюю пору рождения космоса и Ньярлатотепа, и Иных богов.

Птица шантак летела все быстрее, и все ниже пригибался к ее спине наездник, опьяненный чудом мелодии бездны и завороженный хрустальными извивами космической магии. И потом запоздало ему воспомнилось грозное предостережение исчадия зла, сардоническое предупреждение демонического посланника, который наказал искателю опасаться безумия этой песни. Не более чем издевкой был предначертанный Ньярлатотепом путь его спасения в чудесном предзакатном городе, не более чем в насмешку черный посланник открыл ему тайну праздных богов, дорогу к которым он и сам бы мог с легкостью найти. Ибо безумие и дикое отмщение бездны – вот единственные дары Ньярлатотепа самонадеянным смертным, и хотя наездник с безумным усилием пытался поворотить своего летучего возницу, с насмешливым клекотом птица шантак продолжала неумолимо нестись вперед, в злонамеренной радости хлопая гигантскими перепончатыми крыльями, держа путь прямо к тем богомерзким провалам, куда не долетают сны, в тот предельный аморфный хаос нижних пределов естества, где бурлит и богохульствует в средоточии бесконечности неразумный султан демонов Азатот, чье имя никто не смеет произнести вслух.

Неукоснительно следуя приказу мерзкого посланца зла, дьявольская птица мчалась вперед, врезаясь в легионы бесформенных обитателей мрака и неосязаемые сонмы мельтешащих тварей, которые тянули к ней свои когтистые цепкие лапы, то были безымянные отродья Иных богов, такие же слепые и неразумные и охваченные лишь неизбывной жаждой и гладом.

Вперед, неуклонно вперед, с радостным клекотом приветствуя хохот и истерические вопли, в которые преобразилась песнь ночи и небесных сфер, чешуйчатокрылое чудовище несло своего беспомощного наездника, вспарывая, казалось бы, конечный окоем неба и минуя запредельные бездны, оставляя позади звезды и материальные пространства и метеором несясь сквозь кромешный хаос к непостижимым темным покоям вне времени, где под приглушенный умопомрачительный бой богомерзких барабанов и тонкое монотонное завывание сатанинских флейт растекся бесформенной массой вечно жующий и вечно ненасытный Азатот.

Вперед – вперед сквозь крики и вопли, сквозь кишащие мерзкими обитателями черные провалы, – и вдруг из какой-то далекой благословенной дали обреченному Рэндольфу Картеру явились образ и мысль. Чересчур изощренной оказалась коварная и мучительная ловушка Ньярлатотепа, ибо злой демон заставил свою жертву вспомнить то, чего никакие объятия льдистого ужаса не могли стереть из памяти. Родной дом – Новая Англия – Бикон-хилл – бодрствующий мир.

«Ибо знай, что твой золотой мраморный город чудес – это лишь сумма всего того, что ты видел и любил в юности… Это великолепие бостонских крыш на горных склонах и озаренных пожаром заката западных окон, и душистых цветов на площади Коммон, и огромного купола на холме, и лабиринта фронтонов и печных труб в фиолетовой долине, по которой сонно течет Чарльз… Эта красота, отлитая, закаленная и отшлифованная годами воспоминаний и снов, и есть твой чудесный град на неуловимом закате; и чтобы найти этот мраморный парапет с дивными вазами и резным перилами, и чтобы спуститься наконец по бесконечным ступеням в город широких площадей и разноцветных фонтанов, тебе надо лишь вернуться к мыслям и видениям своего милого детства».