Argumentum ad hominem - Вероника Евгеньевна Иванова

Все то время, с момента, как только он попросил передавать песню, мы оставались связаны друг с другом. Сначала еле заметно, но с каждой новой волной связь крепла, становясь из ниточек канатами, а потом и вовсе ажуром стальных тросов, вроде тех, что держат мосты. И я могла чувствовать… Нет, я чувствовала.

В нем не было настоящей уверенности. Чего-то непоколебимого типа «только так, а не иначе». Он двигался наощупь. Вперед, назад, боком, кругом. Пробовал по-всякому. Без особой осторожности и пиетета, но все же аккуратно, словно боялся причинить вред. И только в самом конце, в последнем ударе уже не было даже призраков проб и ошибок. Как будто рыцарь долго искал и, наконец, нашел путь. Прямой, короткий, эффективный. Но именно тогда на свет божий явилась тень сожаления.

Это выглядело нелепым, если не глупым, и все же создавалось впечатление, что Петеру чертовски жаль лишать мир даже того уродливого и смертоносного создания, которое было послано убить меня. Нет, он не сомневался в выбранном способе действий, не собирался отступать. И все же, словно одновременно скорбел о том, что сбирался сделать.

Эта горьковатая приправа, портящая вкус победы, эта крохотная игла меня тоже царапнула. Не слишком больно, скорее досадливо. И тогда я вышла за пределы.

Мне хотелось многое ему сказать. И показать. Разверзнуть объятия, в которых он мог бы найти утешение. Объяснить, что оплакивать стоит лишь тех, кто по-настоящему дорог. Поделиться всем тем, что смогла узнать и накопить за прошедшую жизнь. В конце концов, разделить его одиночество… А взамен получила от ворот поворот.

– Дарли?

Что он там спрашивал-то? А, насчет племянника и моих с ним. Или его со мной. О том, чего нет, в общем.

– Ещё нет. Даже не пробовала. А что? Тебя это сильно напрягает?

– То, как вы постоянно расходитесь по углам ринга? Да, есть такое. Совсем чуть-чуть.

Даже показал пальцами. Левой руки, висящей на перевязи.

Больше это было уже никакой не мерой предосторожности, а чистой перестраховкой, но мы решили… Я решила. Не колыхать больные места так долго, как это возможно. Заодно чуть отсрочить тот прекрасный день, когда…

– Ну, если чуть-чуть, трогать и не стоит. Само рассосется. Со временем.

– Дарли.

Вот чем хороши и одновременно плохи семейные люди? Правильно, наличием этой самой семьи. Добрая, злая, степенная, сумасшедшая – неважно. Правила приличия, насаждаемые обществом, неумолимы: если ты на свете не один, как перст, изволь следовать тексту роли. А писан начисто этот текст был… Ух, наверное, ещё в далеко допотопные времена.

Конечно, есть нюансы. Разный почерк, наклон букв, причуды каллиграфии, наконец. Но в целом, если обременен родственниками, постоянно имеешь их в виду. Даже если это тебя это убивает. Причем, иногда вполне буквально.

А самое мерзкое, что привыкаешь к такому положению вещей. И все разговоры о свободе воли, о праве на самоопределение вплоть до отделения, о том, что птенцы должны вылететь из гнезда… Все это, в сущности, просто разговоры. Для личного успокоения. Или попытка оправдать и оправдаться. Но в глубине души все равно остаются пресловутые угрызения. Насчет того, что где-то когда-то и в чем-то оказался не настолько хорош, насколько хотелось и следовало.

Мои родители давно уже сгинули где-то за Стиксом. Оставив о себе смутные и отрывочные воспоминания, больше по части обид и взаимных претензий. Расставались мы так, что похороны лишь поставили точку в давно опостылевшей пьесе. И все равно, каждый раз, когда во сне или наяву мне видится кто-то из них, я чувствую себя виноватой. Нет, не за то, что чего-то не успела или не сделала: мы никогда не знаем, на что по-настоящему способны. Я украдкой касаюсь уголка глаза именно потому, что все закончилось. И другого шанса уже не будет.

Хорошо, что приступы сентиментальности со мной случаются редко.

А стремление Лео к установлению порядка в наших общих отношениях… Похвально, да. Хотя и утомительно. Потому что дергает. Он. Меня.

– А сам как? Не хочешь попробовать потрясти авторитетом?

Вздохнул, отводя взгляд:

– Он меня не послушает.

– Есть ещё Кэтлин. В качестве рычага влияния.

Взгляд в сторону духовки стал ещё тоскливее:

– И её не послушает.

О чем я и говорю. Чисто по-семейному. И вместе хреново, и врозь никак.

– Ещё кто виднеется на горизонте? Старейшины? Мудрейшины? Если уж тебя так волнует наведение мостов, надо искать подходящего строителя.

– Искать, да…

Сжал пальцы в кулак. Недовольно, может, даже чуть злобно, и все-таки с правой стороны. Демонстративно, но бережно. За что и люблю.

Нет, правда. Спонтанные движения души, они, конечно, прекрасны, особенно если наблюдать со стороны, но в обыденной жизни к собственным силам стоит все же относиться расчетливо.

– Валентин изменит свое мнение. Обязательно.

– Думаешь, росписи в мэрии будет для этого достаточно?

– Это на многое повлияет. Ты станешь членом семьи и…

Положим, вовсе не членом. Ну да ладно, это нюансы.

– К тому же… - подошел и задышал в шею. – Всегда можно обратиться к специалисту. Исключительно для общего блага.

Подразумевается, конечно же, отнюдь не семейная психотерапия, а кое-что покрепче? Хотя…

Звучит разумно, даже целесообразно. Всего и делов-то, что чуть поправить ощущения. Привить рефлексы, так сказать. Звучит, конечно, не слишком человечно, но вреда не приносит, если не борзеть. А там, глядишь, к телесной приятности добавятся добрые воспоминания, и дальше процесс пойдет по накатанной. Это если думать, как Лео. Путешествовать по его карте. Вот только вся беда в том, что мою рисовал какой-то другой Птолемей. Под другими звездами. Которые казались мне единственно верными в своей значимости, пока рядом с ними не вспыхнуло что-то совсем новое.

Пока не взошло солнце.

И дело даже не в технике. Да, тревожно, что с Валентина мои песни скатываются, как по ледяной горке, что странно и пугающе, но проблема в другом.

Я теперь просто не могу решиться.

То, как рыцарь вышвырнул меня вон, заставило размышлять. Большей частью, о себе. О своих взглядах, принципах, поступках. О прожитой жизни. О том, что видела и чего не хотела замечать. А обрывки всех этих мыслей и ощущений неуклонно и неумолимо складывались в однозначный ответ.

Я оказалась недостойна.

Трудно предположить, отчего и почему. Но свою роль совершенно точно сыграл мой порыв. Моё желание излить объединенную мощь на мир с целью приведения его в порядок. Желание изменять все, до чего смогу дотянуться. По праву сильного, а главное, способного.

Это рыцарю не понравилось. Настолько, что он не стал меня вразумлять или