Избранное - Ван Мэн

Ни Хэ пошла в школу лишь после Освобождения. Поскольку родилась она в Пекине, она разговаривала лишь на пекинском диалекте — язык родных мест предков ей был чужд. Она не успела услышать от тети Цзинчжэнь и детских песенок, которые пелись в их родной деревне. Ни бабушка, ни тетя, ни отец не заняли в ее жизни заметного места. Они остались для нее и далекими, и почти чужими людьми. Чтобы уберечь себя, она сознательно отдалилась от родственников, как говорится, «ушла за тысячу ли».

У нее был хороший голос, производивший на окружающих сильное впечатление с момента ее появления на свет. Ее крик при рождении, совсем не похожий на плач других младенцев, напомнил пронзительно-резкий сигнал трубы. Ни Хэ знала много разных песен, а потому часто принимала участие в самодеятельности. Очень ей нравилось подражать знаменитым певцам. Когда она пела песню «Драгоценность», она имитировала пение Лю Шуфан; исполняя ведущую арию из телепьесы «Подозрение», под названием «Спасибо тебе», она пела как японская кинозвезда Ямагути; в заглавной песне «Все мы такие», в свое время получившей золотой приз, она подражала американской певице Барбаре Стрейзанд… Однако для Ни Цзао незабываемой песней осталась та, которую Ни Пин пела в детстве, удивительно точно подражая манере певицы Го Ланьин, — «Песнь о женской свободе». В 1950 году она исполняла ее при открытии Пекинского Дома пионеров, после чего девочку даже принимал сам мэр Пекина.

Черный мрачный колодец,Глубиной в десять тысяч чжанов.Из него не увидишь ни солнца, ни неба.Без счета бегут дни, месяцы,Годы летят один за другим.Кто придет к нам сюда?Кто спасет нас?..

Семилетняя малышка смогла выразить всю глубину скорби, таившейся в песне, которая, казалось, рассказывала о самой нашей истории, подтверждая необходимость революции, могучей, как буря. В этой песне звучала вековая боль.

Впоследствии Ни Хэ увлеклась техническими науками, хорошо училась, как и ее муж, примерный студент-технарь. Сейчас они оба работают доцентами в вузе (Ни Учэн, как известно, также всю жизнь стремился стать доцентом, но, увы, его планы так и не осуществились). Муж Ни Хэ, так сказать, в новых исторических условиях неоднократно выезжал за границу на стажировку и в командировки. Он привез оттуда немало технологических проектов и расчетов, а также различных материалов, самых прогрессивных по своему научному уровню. Само собой, он обзавелся не только «четырьмя крупными предметами»[174], но даже приобрел все «восемь важных в быту электрических приборов». В настоящее время супруги отдают все силы воспитанию подрастающего поколения.

У них всего один ребенок — мальчик одаренный, даже талантливый. В начальной и в средней школе первой ступени ему удалось перескочить через два класса. С раннего детства его захваливали, называя «юным дарованием» и «талантом», которые «быстро себя проявят». Когда мальчик садился готовить уроки, оба родителя оказывались рядом, готовые в любой момент предоставить ему помощь или просто подбодрить. Перед экзаменационной сессией они обычно просиживали возле чада чуть ли не до глубокой ночи… Оба родителя, вдохновленные советами рекламной передачи Центрального телевидения, в пору особо напряженной учебы сына покупали апилак и усиленно потчевали им своего отпрыска. Как известно, после Освобождения туберкулез постепенно перестал быть главным бичом для здоровья людей, а рыбий жир — единственным и самым чудодейственным средством укрепления организма. Сейчас в моде маточное молочко пчел, цветочная пыльца и витамин Е. Самой популярной болезнью — во всяком случае, это видно из литературы и телепередач — стало белокровие.

В наши дни у людей появилась одна тенденция: возлагать несвершившиеся надежды и планы на молодое поколение. Человеку еще нет сорока, а он уже думает о завещании потомкам. Одно поколение передает другому не только вечное сияние своей немеркнущей славы, но и свои надежды, которым, увы, не суждено было осуществиться.

Вспомним еще раз Горячку. В 1943 году, вскоре после того, как Ни Учэн ушел из дому, а Цзинъи переехала в другое место, вслед за ними покинула свой дом и Горячка. Удивительно, но они снова оказались соседями, что для Цзинъи вряд ли было большим счастьем, впрочем, трудно сказать. После Освобождения муж Горячки стал директором магазина, но во время кампании «трех против» и «пяти против»[175] его зачислили в разряд «тигров» — людей «с дурной подноготной», то есть взяточников и казнокрадов. После соответствующей проработки его в конце концов сняли с поста директора. После этого Ни Цзао много раз встречал этого «дохлого тигра», который, согнувшись в три погибели, мрачно брел по переулку. Глаза у него были постоянно опущены, он никогда не смотрел на людей и ни с кем не общался.

Однако скоро в семье Горячки произошло знаменательное событие: их большеглазая смазливая дочка вышла замуж за одного видного человека, после чего каждое воскресенье в переулке у ворот дома появлялся величественный «зим». Вскоре им поставили телефон (единственный на всю округу, что свидетельствовало о высоком положении этой семьи). Появление легковой машины и телефона было событием в хутуне уникальным, поэтому Горячка в течение долгого времени не могла успокоиться и демонстрировала разнообразные стороны своей «горячей» натуры.

Но ее радость была недолговечной. В 1957 году у большеглазой смазливой дочки возникли неприятности политического характера, после чего «зим» возле их дома больше не появлялся, а вскоре у них сняли и телефон. Говорят, что по этому поводу между родителями и дочерью разразился большой скандал и дочь потребовала у высокопоставленного супруга развода… В 1966 году, вскоре после начала «культурной революции», большеглазая смазливая дочь, не выдержав издевательств «маленьких генералов», повесилась.

После Освобождения Горячка не порывала с госпожой Чжао и Цзинчжэнь, но скандалов между ними больше уже никаких не возникало. Новое общество оказалось намного более цивилизованным.

Наконец, позвольте напомнить еще об одном герое, которого читатель, быть может, уже успел позабыть. Это мисс Лю, с которой Ни Учэн в 1942 году обедал в европейском ресторане на Сидане. Ни Цзао помнил, что отец что-то шутливо сказал женщине, на что она своим мелодичным голосом ответила: «Че-пу-ха!» У мисс Лю Лифэнь действительно был очень приятный голос, да и сама она была необыкновенно хороша. Ее красотой восхищалась даже Цзинъи. Мисс Лю проявляла к Ни Учэну большую симпатию, а тот в свою очередь был от нее просто без ума. Но вскоре мисс Лю поняла, что их отношения не имеют ни малейших надежд на будущее. Надо сказать, что поступки Ни Учэна глубоко ранили молодую женщину и вызвали возмущение. Она порвала с Ни Учэном. Мисс Лю добилась некоторых успехов в науке, но ее жизненный путь после Освобождения нам мало известен. Она, конечно, живет и здравствует и вряд ли потеряла свое очарование. Говорят, она занимает должность профессора в одном из университетов на Юге. Недавно ее пригласили в Англию и Францию, и она ездила туда по плану научного обмена.

…Жизнь человека не слишком длинна, но насыщена множеством порой довольно печальных событий.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Мой друг! Заканчивая свою книгу, я вспомнил и о тебе. Мы познакомились с тобой в «Школе 7-го мая», в одном из пустынных мест страны. Помню, как-то в выходной день многие из бойцов школы отправились в город развлечься. Я остался дежурить вместе с еще одним перевоспитуемым бойцом. Мы раскатывали в столовой тесто для лапши, когда пришел ты. Назвав меня по имени, ты похвалил мою работу и спросил, что я буду делать с тестом, как смогу раскатать широкий лист — ведь скалка слишком короткая. Я объяснил, и ты ответил что-то, так завязался разговор. С твоих слов я узнал, что, оказывается, мы из одного города и даже из одного района, больше того — с одной и той же улицы.

Ты шире в плечах, длинноног, в твоих глазах светится ум, в разговоре ты находчив и умеешь пошутить. Сразу видно, ты очень общительный человек. Но я заметил, что ты говоришь слишком быстро, почти тараторишь, и во время разговора твои узкие губы, находясь в движении, производят довольно странное впечатление. Мы подружились. Я часто посмеивался над твоей скороговоркой и теми диалектальными словечками, которые проскальзывали в твоей речи. Оплеуху ты называл «баклажаном», о скупердяе говорил: у него «монета застряла меж ребер». Если что-то у тебя не получалось, ты досадовал: «Обстановочка не та!» Я у тебя многому научился. Твои критические замечания по поводу «культрева», левацкой политики и злодеяний тех лет находили отклики в моей душе. С тобой, мой друг, я не так глубоко чувствовал тоску и одиночество в те годы.

После событий, связанных с Линь Бяо[176], наша школа мало-помалу развалилась, а с 1973 года мы расстались — каждый пошел своей дорогой. Потом мы оказались слишком занятыми, чтобы встречаться друг с другом. Недаром Чжуанцзы когда-то сказал: «Лучше забыть друг о друге в реках и озерах, чем увлажнять друг друга слюной»[177]. Но спустя десять лет у нас появилась прекрасная возможность не только встретиться, но и всласть поговорить по душам. Наша беседа проходила за столом, уставленным обильными и разнообразными закусками и вином, что свидетельствовало об «исключительно хорошей обстановке в стране» в ту новую эпоху. Ты заметно постарел, облысел, твой голос стал хриплым, лицо бороздили глубокие морщины, а на коже появились коричневые пигментные пятнышки — отметины старости? Потягивая вино — «фэньцзю», ты вспомнил, как в свое время дал кому-то здорового «баклажана». За десять с лишним лет ты побывал в двух провинциях, трех городах, сменил семь мест работы. Ты работал в управлении культуры, на киностудии, в специализированном педагогическом вузе, на выставке, в административном учреждении, в ассоциации писателей, в театре. Чем чаще ты менял место работы, тем меньше оставался ею доволен: «Обстановочка не та!» Какой же в Китае быть «обстановочке»? Ты с раздражением объяснял: нас может судить лишь тот, кто живет за пределами Китая… Ты все больше наливался вином и все громче говорил о своих потенциальных возможностях, которые не смогли получить развития. Ты матерился направо и налево. Мать твою так! Жизнь человека зависит от случая и судьбы. Понял? Лао-Ван, можешь этому верить или не верить — твое дело, но все зависит от счастливого случая. Эх, если бы только он мне подвернулся! Я стал бы начальником какого-нибудь управления, а может быть, даже министром. Неужели я не гожусь? Я считаю, что способностей у меня хоть отбавляй. Писательство? Извольте! Мало я настрочил всяких безделиц!.. Ты катишь на меня, а я на тебя; ты расхваливаешь меня, а я — тебя!.. Ты сам хорошо знаешь про все эти темные дела в литературе и искусстве!.. Дипломатия? Пожалуйста! Правда, дипломатия — штука рискованная, сам знаешь. Греха не оберешься от нее! «Не доел кусок, с собой поволок». К тому же дипломату нужно знать иностранные языки. А разве нас им учили? Немножко ухватили русского, немного поднахватались английского. Больше шумели, пузырились… Старались держаться на гребне, над волной… Что? Говоришь, надо самому гореть и своим светом светить? Нет, мать твою так, все свое тепло я уже отдал, и больше мне уже не разогреться. Не дано! Вот так-то, милые мои внуки… Силы мои понапрасну сгнили!..