Исследование истории. Том I: Возникновение, рост и распад цивилизаций. - Арнольд Джозеф Тойнби

Эта победа неумелых земноводных в соревновании с ловкими и решительными рыбами делает нас свидетелями начального представления драмы, которая с тех пор разыгрывалась неоднократно с таким множеством изменений в составе исполнителей. В следующем представлении, предлагаемом нашему вниманию, мы обнаруживаем, что роль рыб была передана ужасающему потомству земноводных — роду пресмыкающихся, в то время как роль, сыгранная самими земноводными в предыдущем представлении, выпала на предков тех млекопитающих, в которых недавно воплотился человеческий дух. Примитивные млекопитающие были слабыми и маленькими существами, которые неожиданно унаследовали Землю, так как наследство оставили брошенным величественные пресмыкающиеся, бывшие прежде хозяевами положения. А пресмыкающиеся эпохи мезозоя, подобно эскимосам и кочевникам, были завоевателями, утратившими свои завоевания, заблудившись в тупиках чрезмерной специализации.

«Явно неожиданное прекращение рода пресмыкающихся, без всякого сомнения, является наиболее поразительной революцией во всей истории Земли до появления человечества. Это событие, вероятно, связано с завершением продолжительного периода постоянно теплых климатических условий и наступлением нового, более сурового периода, в котором зимы были резче, а лета короткими, но жаркими. И жизнь животных, и жизнь растений в эпоху мезозоя была приспособлена к теплым условиям и мало была способна сопротивляться холоду. Со своей стороны, новая жизнь была, прежде всего, способна сопротивляться большим температурным скачкам…

Что касается млекопитающих, вступивших в соревнование и вытеснивших менее приспособленных пресмыкающихся… то нет ни малейших данных о каком-либо непосредственном соревновании такого рода… В позднем мезозое обнаружено множество маленьких челюстных костей, по своему характеру всецело принадлежащих млекопитающим. Однако нет ни остатков, ни костей, чтобы утверждать, что жило какое-то мезозойское млекопитающее, которое могло бы посмотреть динозавру в глаза… [Они], по-видимому, все были незаметными, маленькими тварями размером с мышь или крысу»{123}.

Предположения, выдвигавшиеся гном Уэллсом вплоть до этого пункта, кажется, считаются общепринятыми. Пресмыкающиеся были вытеснены млекопитающими по причине того, что эти громоздкие чудовища утратили способность адаптироваться к новым условиям. Однако что позволило выжить млекопитающим в том самом суровом испытании, жертвой которого стали пресмыкающиеся? В ответе на этот крайне интересный вопрос два автора, которых мы цитировали выше, расходятся во мнениях. Согласно г-ну Уэллсу, простейшие млекопитающие выжили благодаря тому, что имели шерсть, защищавшую их от надвигающегося холода. Если бы это было все, что можно было бы сказать, то мы знали бы лишь, что в определенных условиях мех — более эффективная защита, чем чешуя. Однако г-н Херд утверждает, что оружие, которое спасло жизнь млекопитающим, было не физическим, но психическим. Сила этой психической защиты находится в духовной беззащитности. Фактически, мы имеем здесь пример из дочеловеческой истории того принципа роста, который мы назвали этерификацией.

«Гигантские пресмыкающиеся сами находились в состоянии безнадежного упадка еще до появления млекопитающих… Они начали как маленькие, подвижные, живые существа. Они выросли до таких размеров, что эти сухопутные броненосцы едва могли двигаться… Их мозг практически не существовал… Их головы были лишь перископами, дыхательными трубками и клешнями.

Между тем, по мере того как они медленно разрастались и затвердевали на свою погибель… уже формировалось то существо, которому было суждено перепрыгнуть через границы и пределы, установленные в то время для жизни, и начать новую стадию энергии и сознания. Ничто не могло бы проиллюстрировать более живо принцип, согласно которому жизнь развивается благодаря чувствительности и сознательности, благодаря беззащитности, а не защищенности, благодаря наготе, а не силе, благодаря малости, а не большим размерам. Предшественники млекопитающих… были мелкими, похожими на крыс существами. В мире, где господствовали чудовища, будущее было за существом, которое проводило время, наблюдая за другими и уступая дорогу другим. Оно не защищено, у него мех вместо чешуи. Оно не специализировано, ему даны чувствительные передние конечности и, несомненно, усики (длинные волосы на лице и голове), чтобы оно все время могло получать раздражающую стимуляцию. Уши и глаза высоко развиты. Оно становится теплокровным, так что может постоянно ощущать холод, когда пресмыкающиеся впадают в бесчувственную кому… Таким образом, его сознание возникает и начинает развиваться. На постоянно разнообразящиеся побуждения даются разнообразные ответы, поскольку это существо, будучи беспрецедентным, способно не на один, но на множество ответов, ни один из которых не может исчерпать вопрос для себя»{124}. Если здесь дан правдоподобный портрет нашего предка, то мы можем согласиться одновременно и с тем, что мы должны гордиться им, и с тем, что мы сами не всегда бываем достойны его.

Кара Немезиды в промышленности

Сто лет назад Великобритания не только претендовала на титул «мастерской мира», но и была ею в действительности. Сегодня она одна из нескольких конкурирующих мастерских мира, а ее доля в бизнесе имеет постоянную тенденцию сравнительно уменьшаться. На тему «Неужели Британия закончилась?» упражнялось бесчисленное множество авторов, и было дано множество разнообразных ответов. Возможно, когда все факторы будут приняты в расчет, окажется, что мы поступали в целом, пожалуй, лучше, чем можно было бы ожидать за последние семьдесят лет, хотя предмет, очевидно, предлагает богатые возможности для пессимистически настроенных, брюзжащих пророков того типа, который был описан в одной из блестящих перевернутых цитат Сэмюэля Батлера[653]. Однако если бы потребовалось выделить тот пункт, в котором мы ошибались более всего, то можно было бы указать на консерватизм наших промышленных магнатов, которые превратили в идола те устаревшие техники, благодаря которым разбогатели их деды.

Быть может, наиболее поучительный (поскольку менее обобщенный) пример можно найти в Соединенных Штатах. Никто не будет отрицать, что в середине XIX столетия американцы опередили все другие народы в разнообразии и изобретательности своих открытий в области промышленности и в предприимчивости по применению этих нововведений в практических целях. Швейная машинка, пишущая машинка, использование машинного оборудования при изготовлении обуви и механическая жатка Маккормика были среди первых «изобретений янки», которые приходят на ум. Однако было одно изобретение, в использовании которого американцы показали себя решительно отсталыми по сравнению с британцами. Их отсталость здесь тем поразительнее, что этим пренебрегаемым изобретением было усовершенствование в машине, которую изобрели сами американцы в самом начале столетия, а именно пароход.[654] Американский колесный пароход оказался особенно важным добавлением к транспортным средствам республики, быстро расширявшейся по всей длине тех тысяч миль судоходных внутренних водных путей, которыми так богато одарена Северная Америка. Без сомнения, непосредственным результатом именно этого успеха стало то, что американцы гораздо медленнее, чем британцы, воспользовались позднейшим и лучшим приспособлением лопастного винта в целях океанской навигации. В этом отношении они были в большей степени склонны к идолизации эфемерного технического средства.

Кара Немезиды в войне

В военной истории аналогом биологического соревнования между крошечным мягкошерстным млекопитающим и огромным броненосным пресмыкающимся является сказание о поединке между Давидом и Голиафом.[655]

До того рокового дня, когда он бросил вызов войскам Израиля, Голиаф одержал множество блестящих побед при помощи своего копья, древко которого было подобно ткацкому навою, а наконечник весил шестьсот сиклей железа. Защищенный медным шлемом и чешуйчатой броней, медными наколенниками и медным щитом, он чувствовал себя настолько непроницаемым для оружия противника, что уже не представлял себе любого иного вооружения. Он верит, что с этим вооружением он непобедим. Он самоуверенно полагает, что любой израильтянин, имеющий дерзость принять его вызов, будет таким же копьеносцем, вооруженным cap-à-pie[656], и что любой соперник в своих доспехах неизбежно окажется хуже его. Две эти идеи настолько упорно засели в сознании Голиафа, что когда он видит, как навстречу ему идет Давид, на первый взгляд совершенно безоружный, с одним лишь посохом в руке, Голиаф обижается, вместо того чтобы встревожиться, и восклицает: «Что ты идешь на меня с палкою [и с камнями]? Разве я собака?» Голиаф не ожидает, что эта дерзость юноши — тщательно продуманный маневр. Он не знает, что Давид, осознавая так же ясно, как и сам Голиаф, что в Голиафовом снаряжении он не имеет ни малейшей надежды сравниться с ним, отвергает по этой причине доспехи, возложенные на него Саулом. Не заметил Голиаф и пращи, не поинтересовался, что за беда таится в пастушеской сумке. И вот этот злополучный филистимлянский трицератопс напыщенно шествует навстречу своей гибели.