Том 2. Пионеры, или У истоков Саскуиханны - Джеймс Купер

  ГЛАВА XXXIV

Ха-ха-ха! Жесткие на нем подвязки!

В ту пору, о которой ведется наш рассказ, в штате Нью-Йорк применялись публичные наказания — позорный столб и колодки, которых еще не сменило тюремное заключение как более гуманная мера. Оба эти анахронизма были установлены напротив здания, где вершился суд, являясь как бы предостережением бдительного правосудия всем местным нарушителям порядка.

Сюда-то и последовал за констеблями старый Натти, склонив голову перед силой, с коей не мог бороться. Его окружила толпа, все глядели на него с жадным любопытством. Один из констеблей приподнял верхнюю часть колодок и пальцем указал старику на отверстия, куда несчастный должен был просунуть ноги. Не оказав ни малейшего сопротивления, Кожаный Чулок спокойно сел на землю и без единого звука жалобы сунул ноги в отверстия колодок. Он только посмотрел на тех, кто стоял вокруг, ища в их взглядах сочувствия, в котором так нуждается всякий страждущий. Если никто не выразил ему открыто сострадания, то не увидел он и злорадства, не услышал ни одного недоброжелательного слова. Толпа молча наблюдала за происходящим. Констебль начал уже опускать верхнюю доску колодок, когда вдруг Бенджамен, успевший пробраться совсем близко к старику, нарочито грубо и резко, словно ища повода для ссоры, обратился к констеблю:

— Скажите-ка мне, мистер констебль, чего это ради заковывают человека в деревяшки? Ведь ни спине его, ни ребрам вреда от того не будет — для чего же это с ним проделывают?

— Таков приговор суда, мистер Пенгиллен, а суд, надо полагать, в законах разбирается.

— Знаю, знаю, что все это по закону. Но прок-то в том какой? В самих колодках ведь ничего плохого нет — просто держат человека попусту за пятки целых две склянки.

— По-твоему, Бенни Помпа, в них нет ничего плохого? — проговорил вдруг Натти, устремив на стюарда жалобный взгляд.— Значит, это хорошо, когда семидесятилетнего старика выставляют на посмешище, чтоб на него, как на ручного медведя, глазели зеваки? Значит, это хорошо посадить в колодки старого солдата, который сражался в войну 1756 года и участвовал в семидесяти шести схватках с врагом? Опозорить его так, чтобы мальчишки потом указывали на него пальцами и говорили: «А я знаю этого старика, его выставляли на позор перед всей округой!» Значит, это хорошо, когда так унижают гордость честного человека, уподобляют его дикому зверю?

Бенджамен метал в толпу свирепые взгляды. Попадись ему на глаза чья-нибудь дерзкая физиономия, и он бы немедленно затеял драку. Но все .смотрели серьезно, некоторые с жалостью, и Бенджамен, медленно опустившись на землю, уселся возле охотника. Сунув ноги в два пустых отверстия в колодках, он сказал:

— Опускай доску, констебль, опускай, говорю я тебе! Если есть тут такие, что хотят увидеть представление ручного медведя, пусть любуются, черт их подери! Их будет двое, ручных медведей, но берегитесь, может, один из них умеет не только рычать, но и кусаться!

— Да ведь я не получал приказа сажать вас в колодки, мистер Помпа,— запротестовал констебль.— Поднимайтесь-ка с земли, не мешайте мне делать мое дело.

— Какой еще нужен тебе приказ, коли я сам тебе приказываю? Кто, кроме меня, может распоряжаться моими ногами? Поворачивайся живее, слышишь? А коли увижу, что кто-нибудь открыл рот и ухмыльнулся, тому не поздоровится.

— Нет, право, стоит посадить в колодки того, кто сам в загон лезет,— проговорил вдруг констебль смеясь и закрепил колодки на обоих пленниках разом.

Вид Бенджамена в колодках всех насмешил, и лишь немногие сочли за благо подавить в себе приступ веселья. Стюард яростно силился высвободиться, как видно готовый ринуться в драку с теми, кто стоял поближе, но, на их счастье, констебль действовал решительно и уже повернул ключ, так что все усилия Бенджамена Помпы пропали зря.

— Эй, послушай-ка, мистер констебль! Открой деревяшки всего на пару минут — я только хочу бросить лаг. Слышишь? Я покажу, что я за человек, кое-кому из тех, кто вздумал надо мной потешаться!

— Ну, нет, вы сами пожелали сесть в колодки, мисстер Помпа, так теперь уж сидите,— ответил констебль.— Придется вам вместе с Натти Бампо отсидеть все положенное время.

Видя, что его угрозы и сопротивление не оказывают действия, Бенджамен счел благоразумным взять пример с терпеливо сидевшего рядом с ним старика. Грубоватое, с резкими чертами лицо старого матроса выражало теперь презрение; ярость его сменилась отвращением. Когда буря в груди Бенни Помпы несколько утихла, он повернулся к своему товарищу по несчастью, пытаясь его утешить, и это доброе стремление, быть может, оправдало бы и более резкое проявление негодования, чем то, о котором мы только что рассказали.

— По правде сказать, мистер Бампо, дело это пустяковое,— начал он.— Я знавал на борту «Боадипеи» ребят — и не плохого они были сорта,— их сажали в колодки ну прямо-таки ни за что ни про что. Всей и вины-то их бывало сущие пустяки — иной раз запамятуют, что деньги у них уже все пропиты, да по ошибке и хлебнут еще по стаканчику грога, коли попадется он им на глаза. Сидеть здесь — все равно что стоять на двух якорях, которые заброшены впереди судна: знай себе жди, когда начнется прилив или переменится ветер. И дно мягкое, и для ног простора сколько угодно, верно?

Охотник, видимо, оценил добрые намерения Бенджамена, хотя и не очень хорошо понял его красочные сравнения. Подняв лицо, выражавшее теперь смирение, и силясь улыбнуться, он проговорил:

— Не пойму что-то.

— Это все пустяки, говорю я, всего лишь легкий шквал: налетел, и нет его,— продолжал Бенджамен.— Для тебя, с твоим длинным килем, это сущая безделица. А я вот малость коротковат в нижних шпангоутах, и мне так подтянули пятки, что только держись. Но я, мистер Бампо, и ухом не веду, когда судно немного натягивает якорь, ведь это всего только на полувахту, а потом, провалиться мне на этом месте, если судно не отправится в плавание за этими самыми бобрами. Я не очень-то привычен к ручному огнестрельному оружию, я ведь стоял у ящиков с боеприпасами: оснастка у меня слишком низкая, я могу видеть не выше подвесной койки. Ну что ж, буду таскать дичь, может, и западни пособлю расставлять. И коли ты по части западней действуешь так же ловко, как и по части остроги, плавание наше с тобой надолго не затянется Я уже уладил все свои дела со сквайром Джонсом и нынче же пошлю передать ему, что пусть уж до конца моего плавания как-нибудь без меня обходится.