Деревянный Меч - Элеонора Раткевич

Люди вокруг радостно зашумели. Особенно громко загомонили дети: “Я!” “Нет, я!” “А кто тебе сказал?” “Пусти, сам такой” “А я не хочу!”

– Тихо! – прикрикнул Байхэйтэ.

Дети мгновенно замолчали. Предводитель клана обвел их взглядом.

– Нет… – бормотал он. – И тоже нет… слишком взрослый… нет, характер не тот… а, вот, пожалуй!

Он указал на мальчика лет семи, потом помедлил и, снова побурчав себе что-то под нос прежним манером, подозвал таким же точно жестом девочку того же возраста.

– Ты, – сказал он. – И ты. Что скажет Творец Богов?

– Согласен, – кивнул Толай.

– Ох и весело будет! – хихикнул кто-то из детей. На него зашикали, но не сердито, а нетерпеливо, словно его возглас мешал начаться тому самому веселью, которое он так радостно предвкушал.

Массаона Рокай об этом обряде краем уха кое-что слышал – если и не о том, как именно Боги выносят свой приговор, то уж о том, как принято встречать помилованного Богом, ему рассказывали. На всякий случай массаона успел впопыхах упомянуть Кенету о главных странностях предстоящего сейчас обряда.

– Ты обязательно смейся, – торопливо советовал он сбитому с толку Кенету. – Это очень серьезно.

Массаона был прав. Рождение – очень серьезное дело. Возможно, даже более серьезное, чем смерть. Тем более – второе рождение. Оно нуждается в защите от потусторонних сил – а что может быть лучшей защитой, чем смех?

Но Кенет даже и без совета массаоны смеялся до колотья в боку.

Ему было над чем посмеяться.

Поначалу Кенет даже недоумевал, отчего все собравшиеся сдержанно фыркают в кулак. Урхон остался среди живых – это радостно, но не смешно. Покуда Кенет размышлял подобным образом, Толай подвел мальчика и девочку к ступеньке. Может, это над ними посмеиваются? Вид у детей и впрямь забавный. Сознание собственной важности заставляет их ступать медленно, и лица у них строгие, преисполненные взрослого степенства. Мальчик даже невольно приподнял слегка плечи в отчаянной попытке выглядеть выше ростом, сильнее, старше. Толай поднялся на ступеньку, зашел Урхону за спину и одним сильным толчком опрокинул его на снег. К изумлению Кенета, Урхон даже не сделал попытки подняться. Мальчик и девочка подошли к нему с обеих сторон и торжественно поклонились друг другу.

Поднялся неимоверный гвалт. Люди, едва не сбивая один другого с ног, ринулись к детям. Казалось, все вокруг сотрясается от хохота, с которым клан Седого Лиса поздравлял названых родителей с рождением первенца.

Дети отвечали на шутки и поздравления со сдержанным ликованием. Им не терпелось поскорее приступить к исполнению самой важной части своей роли.

Толай перевернул Урхона на спину. Урхон задумчиво задрыгал ногами.

– Хороший малыш, хороший, умница! – нежно ворковала девочка, наклонясь к Урхону.

Урхон шмыгнул носом, с трудом подтянул ногу ко рту и попробовал пожевать пятку.

– Не шали, – строго и наставительно произнес мальчик. – Ножку есть нельзя.

Урхон сморщился и захныкал: мальчик решительно вынул у него изо рта вожделенную пятку. Урхон заверещал что есть сил.

– Хороший ребеночек! – хохотали в толпе. – Сильным воином вырастет, дайте только срок! Ишь как вопит – аж уши заложило!

У Кенета от смеха заболели скулы. Окажись происходящее простым издевательством над Урхоном, и Кенет бы себя не помнил от стыда и гнева. Но никто ни над кем не издевался. Урхон веселился от души вместе со всеми. Долг, ведомый ему с колыбели, повелевал ему веселиться, рад не рад. Но Урхон не просто был человеком долга, он еще и радовался по-настоящему. Не каждому удается дважды родиться!

Кстати о колыбели. Ее спешно соорудили из больших санок: надо же как-то утихомирить вопящего бородатого младенчика. Пыхтя от натуги, названые родители толкали санки туда-сюда, пока Урхон, задрав ноги, не вывалился на снег. Толпа замерла в предвкушении. Урхон каверзно улыбнулся, засунул палец в рот и почесал язык.

– Ням-ням, – безмятежно произнес Урхон, набрал в легкие побольше воздуха и вновь истошно завизжал.

Кормление новорожденного кашей с ложечки протекало бурно. Урхон плевался кашей, то и дело норовил выхватить ложку и закинуть ее куда-нибудь подальше, мазал кашей “папин” нос и пускал пузыри. Когда же большая часть каши оказалась на снегу, а остальная – на физиономиях названых родителей, Урхон вытаращил глаза, посмотрел на мальчика замечательно невинным взором, вновь произнес: “Ням-ням!” – и мстительно икнул.

– Не капризничай! – просительно-строго произнесла девочка и вручила ему погремушку. Урхон незамедлительно принялся исследовать ее на вкус.

– Не так! Ручкой тряси, ручкой! – И девочка помахала рукой Урхона с зажатой в ней погремушкой. Урхон озабоченно посмотрел на погремушку, расплылся в улыбке и неистово затряс рукой. Потом он прицельно запустил погремушку Байхэйтэ в нос и залился радостным смехом.

– Вот погоди, – ворчал Байхэйтэ, потирая нос, – я тебе так всыплю, когда вырастешь…

Когда настала пора учить младенчика ходить, никто уже не мог смеяться – только стонать и всхлипывать. Урхон исполнял свою роль в обряде с превеликим тщанием: все-таки ему было свойственно огромное чувство ответственности. Он падал, едва сделав неуклюжий шаг, отказывался вставать, быстро-быстро полз задом наперед и вставал только после долгих уговоров, неизменно держась за руки названых родителей. Он измышлял все новые каверзы, и они доставляли ему не меньше радости, чем остальным присутствующим. Когда он с уморительной важностью прошел десять шагов подряд и победно оглянулся на Толая – знай, мол, наших! – Кенет уже попросту рычал от смеха.

Под вечер Урхону исполнилось годика три, никак не больше. Его отвели в дом и уложили спать еще задолго до наступления сумерек. На этом настояли его приемные родители: маленьким детям следует ложиться спать рано. Тут уж они отыгрались вовсю. Урхон брыкался и капризничал, но все же согласился быть хорошим мальчиком и закрыть глазки.

Не успел еще этот многотрудный день окончиться, а Байхэйтэ уже отправил гонцов. Им предстояло тайным спуском отправиться к Горячему озеру, а оттуда наикратчайшей дорогой – к родичам Урхона. Они несли с собой весть о мире и о втором рождении Урхона. Вернуться им предстояло как можно скорее, и не в одиночестве. Дважды рожденный и жизнь, предшествующую второму рождению, проживает дважды. Через день-другой повзрослевшему Урхону настанет пора жениться, а потом и порадоваться рождению сына. Гонцам предстояло торопиться изо всех сил, чтобы поспеть к сроку.

Они успели. Через два дня Алгур и его мать стояли перед Толаем и выслушивали его наставления.