Те же и Скунс - Елена Милкова

– И большой специалист по несчастным случаям, – напомнил Сергей Петрович. – Вроде инфарктов у вполне здоровых людей…

– Это вы на что намекаете?.. – оскорбился Дубинин.

– И очень хорошо информирован, – вставил Саша. – Знает, я думаю, кто из нас какую книжку на ночь читает.

– И вот этакий монстр, – подытожила «Пиночет», – вламывается в «Инессу», где ведёт себя, извините, как обкурившийся, не то попросту сумасшедший…

Женя тем временем беззастенчиво спекулировал на болезненной слабости и в дискуссии не участвовал по принципиальным мотивам, но тут едва не сорвался. Почти открыл рот, чтобы спросить: «Сумасшедший, да? А не стал бы меня отбивать, был бы нормальный?.. Так у вас получается?..» Он вовремя заметил устремлённый на него взгляд сапфировых глаз Лоскуткова. Командир группы захвата смотрел так, словно обмозговывал какую-то гипотезу и искал ей подтверждения. И ещё Женя понял, что на сказку про чёрную масочку Лоскутков отнюдь не купился. Равно как и на плещеевские утверждения, будто тогда в Токсове он-де тоже ничегошеньки не сумел рассмотреть.

Женя поспешно закрыл рот и замученно сморщился, поудобнее устраивая руку с толстой иглой капельницы, торчащей из вены. Пиновская наклонилась к нему, заботливо поправила одеяло. Краем глаза он видел, как Саша усмехнулся, отворачиваясь к окну.

Дубинин снял очки и принялся их протирать.

– Мы тут все люди взрослые, – сказал он затем. – И я решился бы поставить вопрос несколько по-другому. Нам-то что от него в данной ситуации надо? Скальп снять хотим или на чай с тортом пригласить? Надо бы определиться, ребята… И не смотрите на меня так, Мариночка, умоляю… Нет тут никаких подслушек, кроме тех, что я сам прилепил…

Когда эгидовцы проходили мимо поста, там вовсю очаровывал дежурную медсестру Андрей Аркадьевич Журба. Процессу немного мешал досаждавший тихвинцу отчаянный насморк. Зато на столе перед девушкой уже стояли красивые дорогие цветы, которых сорок минут назад не было и в помине, и распечатанная коробка шоколадных конфет.

– Сергей Петрович, моё почтение, – вежливо поздоровался Журба с эгидовским шефом. – Как здоровье ваше драгоценное? Марина Викторовна, Осаф Александрович… Александр Иванович…

Двое его подручных простуженно сопели в коридоре. Обоих, как и главаря, эгидовцы тоже знали отлично.

– Я-то, спасибо, в порядке, – ответил Плещеев. – А вы, не иначе, костоправам показаться пришли? Кто ж это вам, бедному, так личико разукрасил?..

В самом деле, Журба прикрывал тёмными, не по погоде, очками устрашающих размеров синяк. И, если Плещеев ещё не выжил окончательно из ума, видимыми повреждениями дело не исчерпывалось.

– Да так… – скромно потупился тихвинский лидер. – Поздновато вечерком возвращался… Шантрапы всякой на улице, знаете ли, развелось… Ну да ничего, отмахался… Я вообще-то здесь знакомого повидать, если не возражаете…

– Боже сохрани, зачем возражать, – пожала плечами Пиновская. – А кого, не секрет?

– Да какие у меня от вас, Марина Викторовна, секреты? – широко и обезоруживающе улыбнулся Журба. – Вы сами его только что допрашивали. Крылова Женю, шофёра шлыгинского. Надеюсь, можно к нему?

Теперь у молодого водителя был совсем не такой бравый вид, как на Таллинском шляхе, во время памятного выяснения отношений. Теперь он немногим отличался по цвету от казённой простыни, под которой лежал, только на лице и голых плечах выделялись страшные кровоподтёки. Были следы и похуже, но их скрывали бинты. И ему было страшно. То есть он, конечно, пытался не показывать виду, но у Журбы глаз был намётанный как раз на такие дела. Ишь, заметался, решил – кончать пришли… Андрей выложил на тумбочку большую кисть аппетитных спелых бананов:

– Ты не дрейфь, я достойных противников уважаю… – И стянул очки, хвастаясь великолепной отметиной: – А тебя, значит, вот как за верную службу отблагодарили?

– Ну… – всё ещё не слишком доверчиво кивнул Женя. – Базар я ихний случайно… Ну и…

– Вот с-суки..! – возмутился Журба. И даже пристукнул себя кулаком по колену: – Благотворители, бля!.. А ты, бездорожье, тоже нашёл, к кому…

– Михаил Иванович, покойник, комнатку мне купил, – насупился Женя. И неуклюже перекрестился забинтованной правой рукой.

– Ага, – кивнул Андрей. – А потом чуть шкуру не снял.

– Он не…

– Вот так и поймёшь, почему нас, русских, отовсюду гоняют, – обречённо вздохнул Журба. – Шлыгин его, видите ли, лично зажигалкой не жарил, а надо бы… В общем, слушай сюда. У тебя врач кто? Если лекарствие какое, пусть только на бумажке напишет разборчиво. А немножко оклемаешься – и к нам. Работу подберём и в обиду никому больше не дадим…

Женя ответил улыбкой – робкой и слабой, но понимающей:

– К вам, это куда? В ГАИ?.. А спросить кого, капитана Астафьева?

– Ага!.. Его самого!.. – захохотал Журба, однако тут же скривился, прижимая рёбра ладонью. – И попутчиков своих приводи, если вдруг случайно заглянут… Конкретная публика, нам такие нужны…

Снегирёв шёл через Литейный мост, глубоко засунув руки в карманы и отворачиваясь от ветра. Его лицо очень редко доставляло ему какое-либо беспокойство, ибо являлось шедевром замечательного хирурга. Но того непотребства, в которое он вляпался двадцать седьмого числа, не выдержал даже шедевр: на нём проступили и двое суток были видны чёткие красненькие полоски. Тётя Фира, конечно, заметила их, но не стала делать никаких комментариев, только выставила из шкафа баночку мази «календула». Потом подумала ещё немного и как бы невзначай разложила в пределах видимости косметику, помнившую фараонов и египетский плен. Алексей улыбнулся, вспомнив об этом.

Посередине моста он решил не хорохориться попусту. Поднял воротник, стянул на глаза лыжную шапочку и, точно кисейная барышня, прикрыл нижнюю часть лица краем шарфа: холодный ветер всё ещё причинял натуральную боль. Мост под ногами тяжело содрогался и громыхал, пропуская с берега на берег транспортные потоки. Ветер нёс мельчайшие капельки влаги, и вокруг фонарей, отражаясь в чёрной воде, дрожали светящиеся ореолы. Сквозь окна троллейбусов и трамваев наружу смотрели люди, едущие с работы.

Снегирёв, если можно так выразиться, тоже возвращался с работы. У него ещё держалась высокая температура, когда он от нечего делать включил свой компьютер… и почти сразу выловил из сети сообщение от Аналитика. Закодированное послание могло растрогать не то что наёмного убийцу, но даже и Медного Всадника. Аналитик клялся «дорогому другу» в вечной любви, а заодно от имени Француза и иных порядочных людей приносил ему глубочайшие извинения за достойный всяческого сожаления инцидент с дядей Кемалем. Серьёзные авторитеты, отлично знавшие, чем чревата попытка обманывать Скунса, были очень заинтересованы в продолжении сотрудничества. Снегирёв снял это письмо с сервера, физически находившегося в Новой Зеландии. Оно было довольно давнишнее, но отправители, по-видимому, не теряли надежды.

Часы, помнится, показывали три сорок ночи. Скунс усмехнулся и отстучал: «Здравствуйте, Аналитик…». Прочувствованный ответ пришёл через пятнадцать минут, и Скунс обнаружил, что обзавёлся новым Доверенным Лицом. Его это позабавило. «До сих пор у нас с Вами не было недоразумений», – отбил он и предоставил Аналитику понимать эти слова так, как ему заблагорассудится.

Собственно, он мог и далее общаться с ним исключительно через сеть, но по давней и вполне дурацкой привычке назначил личную встречу. Аналитик начал было объяснять, как до него добраться. «Я знаю», – уведомил его Скунс. Он действительно знал. Как и то, что новое Доверенное Лицо передвигалось исключительно на инвалидной коляске. С другой стороны, Ивану Борисовичу Резникову тоже было отлично известно, что в случае чего Скунса это не остановит и не смутит.

По счастью, следовало надеяться, что никаких «случаев чего» не произойдёт. Работа с Аналитиком обещала совсем иной уровень, непохожий на кустарные поползновения покойного Сиразитдинова. Да и Француз, в отличие от дяди Кемаля, был не дурак и даже не пытался. установить наблюдение за подходами к даче…

В общем, Снегирёв благополучно съездил туда и назад и теперь шёл с Финляндского вокзала домой. Поел относительно тёплой электрички на ветру было совсем пакостно, и он, срезая дорогу, свернул с Захарьевской во дворы. Несмотря на близость Большого дома, во дворах можно было дождаться на свою голову приключений. До приключений Снегирёв был не любитель, но и обходить по собачьему холоду лишних сто метров никакая перспектива встречи с хануриками заставить его не могла. Ну и что, ханурики… То есть он, конечно, слышал краем уха, будто какие-то люди боялись ещё лягушек и пауков…

Как скоро выяснилось, на лягушек и пауков было наплевать не только ему. Едва ли не в первом же дворе его глазам предстала бетонная загородка с двумя железными контейнерами внутри. В одном контейнере бодро шуровал палкой обтерханный бомж, чей возраст затруднился определить даже многоопытный Скунс. Из другого доносилось слабое царапанье.