Рукопись, найденная в Сарагосе - Ян Потоцкий

В те времена у евреев был обычай брать греческие или персидские имена. Меня назвали Агасфером. Именно под этим именем в 1603 году в Любеке я познакомился с Антонием Кольтерусом, как можно в этом убедиться из писаний Дудулеуса; это же имя я носил также и в 1710 году в Кембридже, как это доказывают творения ученого Тензелиуса.

— Сеньор Агасфер, — сказал Веласкес, — упоминание о тебе имеется также в «Театрум Эуропеум».[198]

— Весьма возможно, — отвечал Агасфер, — ибо я почти везде известен с тех пор, как каббалистам пришла идея вызывать меня из глубин Африки.

Тогда я вмешался в разговор и спросил Агасфера, почему ему особенно пришлись по душе эти пустынные края.

— Потому что я не встречаю в них людей, — ответил он, — если же порой встречаю заблудившегося странника или какую-нибудь кафрскую семью, тогда, зная логово львицы, кормящей своих детенышей, я привожу заблудившихся к ней на растерзание и с наслаждением гляжу, как она пожирает их на моих глазах.

— Сеньор Агасфер, — прервал его Веласкес, — ты кажешься мне человеком недостойного образа мыслей.

— Я предупреждал вас, — молвил каббалист, — что это — величайший на свете негодяй.

— Если бы ты, так же как я, прожил восемнадцать веков, — возразил бродяга, — то, конечно, был бы не лучше меня.

— Я надеюсь жить дольше и гораздо пристойней, — прервал каббалист. — Но оставь эти грубости и рассказывай дальше о своих приключениях.

Агасфер не возразил на это ни слова и продолжал свой рассказ.

Старый Деллий остался с моим отцом, на которого сразу свалилось столько забот. Они по-прежнему жили вместе в своём убежище, когда Седекия, лишившийся из-за смерти Ирода поддержки, в тревоге разузнавал о нас. Боязнь, что мы приедем в Иерусалим, постоянно его терзала. Он решил поэтому пожертвовать нами ради собственного спокойствия, и все, казалось, благоприятствовало его намерениям, ибо Деллий ослеп, отец же мой, будучи к нему искренне привязан, уединился более, чем когда-либо прежде. Так прошло шесть лет.

Однажды нам сообщили, что какие-то евреи из Иерусалима купили соседний дом и что там поселились люди, которые выглядят, как убийцы. Мой отец, по своей натуре любящий одиночество, воспользовался этим обстоятельством и вовсе перестал выходить из дому.

Тут какой-то неожиданный шум прервал рассказ странника, который воспользовался этим и исчез. Вскоре мы прибыли на место ночлега, где нашли уже приготовленный ужин и накрытый стол. Мы ели, как и подобает путешественникам, а когда убрали со стола, Ревекка, обращаясь к цыгану, сказала:

— Если я не ошибаюсь, в тот момент, когда нас прервали, ты говорил, что две женщины, убедившись, что никто за ними не следит, быстро перебежали улицу и вошли в дом кавалера Толедо.

Цыганский вожак, видя, что мы жаждем услышать продолжение его истории, начал такими словами:

Я догнал обеих женщин, когда они поднимались по лестнице и, показав им лоскутки, сказал о поручении, данном мне ревнивцем, добавив:

— А теперь, сеньоры, войдите в церковь, я же тем временем сбегаю к мнимому любовнику, который, как мне кажется, одной из вас приходится мужем. Как только он вас увидит, то, не желая, конечно, показать, что следил за вами, непременно уйдет, и тогда вы сможете отправиться туда, куда вам заблагорассудится.

Незнакомки послушались моего совета, я же сбегал в винную лавку на углу и сообщил ревнивцу, что обе женщины в самом деле отправились в церковь. Мы пошли вместе с ним, и я показал ему две бархатные юбки, подобные образцам, какие я держал в руках.

Казалось, что он все ещё сомневается, но вдруг одна из женщин повернулась и, как бы невзначай, откинула край вуали. Тут супружеская радость озарила физиономию ревнивца, он быстро смешался с толпой и вышел из церкви. Я выбежал за ним на улицу, он поблагодарил меня и дал мне ещё один золотой. Совесть не позволяла мне принять награду, но, не желая выдать себя, я вынужден был спрятать в карман. Ревнивец удалился, я проследил за ним взглядом, а потом пошел за этими двумя женщинами и проводил их в дом кавалера. Та, что была красивей, чем другая, хотела дать мне золотой.

— Прости, госпожа, — сказал я, — совесть повелела мне предать твоего мнимого любовника, ибо я узнал в нём мужа, но нечестно было бы принимать плату от обеих сторон.

Я вернулся к порталу святого Роха и показал два золотых. Мои приятели вскричали от удивления. Им часто давали подобные поручения, но никто и никогда их так щедро не награждал. Я внес золото в общую кассу; мальчишки пошли за мной, желая натешиться изумлением торговки, которая и в самом деле необыкновенно изумилась, увидав такую кучу денег. Она поклялась, что не только даст нам столько каштанов, сколько мы сами захотим, но сверх того оделит нас прямо-таки сказочными сосисками и всем, что нужно, чтобы их поджарить. Надежда на подобный пир донельзя обрадовала юных попрошаек из нашей ватаги, только я один не разделял эту радость и решил в будущем подыскать себе более изысканного кулинара. Тем временем мы набили карманы каштанами и возвратились на паперть святого Роха. Утолив голод, я завернулся в плащ и уснул. На следующий день одна из женщин, с которыми я накануне познакомился, подошла ко мне и передала письмо, прося, чтобы я отнес его кавалеру. Я пошел и отдал письмо его камердинеру. Вскоре меня ввели в комнату. Наружность кавалера Толедо произвела на меня прекрасное впечатление. Нетрудно было понять, почему его так балуют женщины. Это был молодой человек необыкновенно приятной наружности. Ему не нужно было улыбаться, ибо веселость проступала в каждой черте его лица, причем все его движения были исполнены какого-то обаяния: можно было только догадываться о легкости и непостоянстве его нрава, что, без сомнения, вредило бы ему у женщин, ежели бы каждая не была убеждена, что сумеет привязать к себе наиболее легкомысленного мужчину.

— Друг мой, — сказал кавалер, — я уже знаю о твоей сообразительности и порядочности. Хочешь, я возьму тебя в услужение?

— Это невозможно, — ответил я. — Я рожден дворянином и не могу исполнять обязанности слуги. Я добровольно избрал положение нищего, ибо положение это никому не приносит бесчестья.

— Отменно сказано! — воскликнул кавалер — Вот ответ, достойный настоящего кастильца. Скажи мне, что я могу для тебя сделать?

— Сеньор кавалер, — ответил я, — я люблю своё положение, так как оно вполне достойное и дает мне средства к существованию, но признаюсь тебе, что кухня у нас не наилучшая. Поэтому, если ты, сеньор, пожелаешь мне позволить, чтобы я ел с твоими людьми, я буду считать это величайшим для себя счастьем.