Смута - Александр Зиновьев

Русский народ имел в своем распоряжении достаточно исторического времени и сил, чтобы распорядиться своею судьбою наилучшим для него образом. Он это и сделал фактически. То, что мы имели за годы прошлой советской истории, и то, что мы имеем сейчас, это и есть полное и свободное раскрытие нашего национального характера. Мы как народ ни на что другое вообще не способны. Но то, на что мы способны, мы не способны оценить по достоинству и сохранять как наше историческое достижение. Мы были способны на великие жертвы ради великих идеалов. Но мы оказались способными и на великие подлости и на беспрецедентное в истории человечества предательство в отношении самих себя. Русский народ покрыл себя неувядаемой славой, совершив величайшую в истории революцию и отстояв себя в величайшей войне против сильнейшего врага. Теперь русский народ покрыл себя неувядаемым позором на всю последующую историю. Нельзя во всем винить коммунистический строй. Коммунизм не успел проявить свои позитивные стороны. Но если мы продержались несколько десятков лет, то этим мы обязаны именно коммунизму и коммунистам. Отказываясь от коммунизма, мы обрекаем себя на историческую смерть.

Правящие верхи нашего народа и их идеологические холуи предали свою страну и свой народ, превратившись в пятую колонну Запада. Но происходило это предательство на глазах народа, при его попустительстве и даже с его одобрения. Народ как целое стал соучастником этого исторического преступления. Наш народ стал народом-предателем. Он предал свое прошлое, предал тех, кто принес ради него неслыханные жертвы, предал своих потомков, предал сотни миллионов людей на планете, смотревших на него как на образец, опору и защиту. Пройдут годы, может быть века, и наши потомки осудят нас как предателей, подлецов, дураков, шкурников, холуев, трусов, капитулянтов. И проклянут нас. И это будет справедливо, ибо мы заслуживаем такой суд.

Друзья

Чтобы оплатить перепечатку статьи на машинке и сделать десяток копий, Чернову пришлось продать на черном рынке последние книги. Он послал статью последовательно в основные газеты и журналы города, но вскоре получил отказ с одной и той же мотивировкой: концепция Чернова научно несостоятельна и идеологически порочна. Чернов недоумевал: какую идеологию они имели в виду?!

Потерпев такую неудачу, Чернов решил показать статью Белову и Миронову и попросить их помочь ее напечатать. Белов согласился на новую встречу с Черновым с большой неохотой: он боялся, что безработный Чернов будет опять просить его устроить на работу или попросит денег взаймы. Когда он узнал, что речь идет всего лишь о статье, он вздохнул с облегчением.

— Ты, кажется, поддерживаешь связь со Смирновым и с Петровым, — сказал Чернов. — Оба они издают свои журналы. Может быть поговоришь с ними насчет моей статьи? Им ничего не стоит напечатать.

Белов бегло проглядел статью. Заинтересовался. Вернулся к началу и перечитал ее более внимательно. Чернов следил за выражением его лица. Ему показалось, что Белов растерялся и даже был испуган.

— Ты это сам сочинил или скомпилировал? — спросил он, дочитав статью. Признайся, старик, ты решил меня разыграть?

— Мы с тобой знакомы не первый год, чтобы так оскорблять меня. По-моему, я не давал тебе повода для таких предположений.

— Одно дело — математика. А тут — социология, публицистика, политика. Ты же не специалист в этом.

— За последние годы я начитался настолько, что могу считать себя специалистом именно в этом. Математику я забросил.

— И напрасно! В математике ты — гений. А тут…

— Что тут?! Ты же сам решил, что я списал у какого-то профессионала.

— Как-то странно видеть тебя в новой роли.

— А в роли безработного тебе не странно меня видеть?

— Сейчас многие без работы.

— И многие сочиняют статьи для бесчисленных газет и журналов.

— Так-то оно так. Только со Смирновым и Петровым у меня теперь контактов нет. Они теперь важные персоны, до них не доберешься.

— Ладно, не хочешь — не надо. А что скажешь о статье?

— Статья, я бы сказал, несколько необычная. Я сомневаюсь в том, что такую статью кто-нибудь теперь напечатает.

— Но ты-то сам что думаешь? В чем ты видишь мои ошибки?

— При чем тут истины и заблуждения? Наши газеты и журналы — не бескорыстные искатели истины. Сейчас все стали политиками. И твоя статья выглядит не как претензия на истину, а как выражение определенной политики. Только какой?..

— Какой именно?

— Во всяком случае, я такую политику не принимаю. Хочешь знать, в чем состоит твоя ошибка с этой статьей? Ты по житейской наивности выболтал то, что общеизвестно, но что все скрывают. Ты нарушил одно из важнейших табу современности.

Через неделю Чернов наконец-то получил аудиенцию у… Миронова. Тот держался очень важно: его избрали лидером их новой партии. Уже партии! Чернов поинтересовался, сколько человек в его партии и какие слои населения она представляет.

— Трудно сказать, — ответил Миронов. — Теперь все происходит так стремительно. Неделю назад было двести человек. Теперь — пятьсот. Кто знает, может быть на той неделе будет десять тысяч. Мы изменили нашу программу. Знаешь, массовость вынуждает. Теперь мы называемся Партией демократов-социалистов, сокращенно — ПДС. А что касается слоев населения, интересы которых мы представляем, так это — устаревший взгляд на партию. Ну, покажи, что ты там такое состряпал!

Миронов начал бегло просматривать статью. Чернов следил за выражением его лица. Ему заранее стало ясно, что может сказать этот новоиспеченный глава новоиспеченной партии.

— Ну, что тебе сказать, — начал Миронов, проглядев последнюю страницу. — Честно говоря, мне жаль тебя. Но, как говорится, друг Платон, а истина дороже. Скажу тебе откровенно, как старому другу. Что такое народ как реальность, а не как миф? Сборище ничтожеств, которое служит пьедесталом и средство для немногих ничтожеств жить так, как будто они на самом деле венец творения. Чтобы это положение сохранить, эти немногие исключительные ничтожества изобрели миф народа, с помощью которого они одуряют народ. Ты этот миф разрушаешь. К тому же политика есть политика. Что такое наш народ всем очевидно. Семьдесят лет воспитывали, и все впустую. Теперь поманили его всякие подлецы и демагоги антисоветскими и антикоммунистическими лозунгами, и наш народ готов растоптать все прошлые достижения, готов продать все идеалы. А что сделаешь?! Сказать, что народ — сборище глупцов, подлецов и прочей мрази? Это равносильно самоубийству. А ты говорить это почти без прикрас.

— Можешь не продолжать, — оборвал его Чернов, — Извини, что побеспокоил, оторвал вождя большой партии от сверхважных дел эпохального масштаба.

— Твоя ирония неуместна. Сейчас действительно решаются проблемы эпохального масштаба. Решается судьба коммунизма.

— Ты прав. И знаешь, в чем состоит самый важный результат истории коммунизма?

— В чем же, если это не секрет?

— В том, что он породил многие миллионы всякого рода подлецов. От этого он и погибнет. Туда ему и дорога!

Новый самиздат

В 1986 году освободили студентов, выпустивших первый самиздатовский номер Гласности. Они решили продолжить свое дело, наивно полагая, что теперь их журнал признают официально, дадут средства, помещение, бумагу, множительные аппараты. Но ничего подобного не случилось. Появились другие журналы и газеты, выпускаемые более ловкими и предприимчивыми дельцами. Они захватили все легальные и нелегальные средства публикации. Журнал Гласность так и остался нелегальным. Людей, делавших его, и авторов статей не преследовали: не до этого было. Да и журнал на фоне других изданий, ринувшихся разоблачать и поливать грязью все советское, стал выглядеть чуть ли не как орган консерваторов. Это впечатление усиливалось тем, что журнал уже с третьего номера занял критическую позицию по отношению к перестройке, вернее — стал разоблачать деятелей перестройки.

Одним из первых объектов критики в журнале стала Маоцзедунька. В одной из статей говорилось, что целый Троицкий (бывший красноармейский) район превратился в прямом смысле слова в вотчину Маоцзедуньки. Клан Елкиных, их родственников и друзей стал полновластным владельцем экономики района. При общем катастрофическом положении с продовольствием эти люди сосредоточили в своих тайных и явных частных складах огромные запасы мяса, молочных продуктов и овощей. Больше половины людей, торгующий на партградских рынках, суть люди из мафии Маоцзедуньки. Ими подкуплены милиция, КГБ и все городские власти. Как-то в пьяном виде Маоцзедунька хвасталась, что у клана Елкиных денег больше, чем в государственном банке города.

Этот номер журнала Гласность попался на глаза Юрию совершенно случайно: его сравнительно дешево продавал пьяный забулдыга в пешеходной зоне. Прочитав его, Юрий, захватив статью, пошел по адресу, указанному в журнале. Редакция помешалась в необычайно захламленной двухкомнатной квартире в полуразрушенном доме на окраине города. Повсюду валялись газеты, журналы, книги, пустые бутылки, грязная посуда, тряпки, окурки. Накурено было так, что Чернова с непривычки затошнило. В квартире крутилось человек десять мужчин и женщин, вполне под-стать виду квартиры.