Смута - Александр Зиновьев

— Преподавание марксизма-ленинизма отменили, — сказал Макаров. — Меня сразу же на пенсию отправили. А что такое теперь профессорская пенсия!.. Вот продаю книги. Не думал, что так придется заканчивать жизнь. Ну, а Вы как живете?

— Безработный. Продаю последние книги.

— Ясно. Можете не продолжать. А вот мой сын нанес мне удар в спину. Вышел из партии. Участвует в антисоветских и антикоммунистических митингах и демонстрациях. Ударился в частный бизнес.

— Извините за бестактность. Но, как говорится, что посеешь, то пожнешь.

— Вы правы. Должен сознаться, что мы плохо воспитывали молодежь. Слишком много давали, слишком мало требовали.

— Я что-то не заметил, чтобы мне слишком много дали.

— Так Вы и не оказались в лагере перестройщиков. А главная беда, Чернов, заключается в том, что мы не сумели в полной мере воспользоваться возможностями, заложенными в нашем социальном строе. Мы их просто прошляпили, если не употреблять более точные, но неприличные выражения. Если у Вас есть свободное время, а оно должно быть у Вас как у безработного в избытке, зайдемте ко мне домой. Тут недалеко. Жена чаем нас напоит. Поговорим.

Чернова удивило, что Макаров жил в маленькой двухкомнатной квартире. Он сказал об этом хозяину. Тот рассмеялся.

— Сейчас вовсю муссируются легенды, будто бы все члены партии имели привилегии сравнительно с беспартийными, а партийные идеологи будто бы жили в дворцах. Неплохо было бы проверить, как жили и живут сами сочинители этих легенд. А профессор… Что такое теперь профессор? Сколько их теперь? Это раньше профессор что-то значил.

Пока жена Макарова накрывала на стол, Макаров показывал Чернову семейные фотографии. Их было совсем немного — поколение Макарова фотографировалось редко.

— Это перед отправкой на фронт в 1941-году, — сказал Макаров. — Ваш отец служил в армии в войну?

— Да, — ответил Чернов. — Всю войну был на фронте. Несколько раз ранен. Больше десяти наград.

— Значит, он рассказывал Вам о войне?

— Нет. Он умер, когда мне еще не было года.

— Извините, я не знал. Но Вам, надо думать, приходилось читать или слышать о том, что творилось в начале войны.

— Да.

— Нынешнее положение у нас напоминает мне первые месяцы войны в 1941 году. Мы почему-то оказались безоружными. Куда-то исчезли командиры. Появились вражеские диверсанты. Многие дезертировали. Кое-кто перебежал к противнику. Не известно, где находился враг и где следовало занимать оборону. Ходили слухи, будто остались считанные дни до падения Москвы. Люди шептались: Неужели это конец?! Конец! Прошло почти пятьдесят лет после этого. Я просматриваю газеты и журналы, слушаю радио, смотрю телевизор, слушаю речи докладчиков и случайных собеседников. Хотя я не слышу артиллерийской канонады, разрывов бомб, скрежета танков и прочих звуков войны, я испытываю то же ощущение, что и в начале войны с Германией в 1941 году. Есть, правда, одно отличие. Тогда было ясно, кто враг. Враг шел с открытым забралом и громогласно заявлял о своих намерениях. Теперь же такой ясности нет. Враг принял обличие освободителей народа от брежневской и сталинской тирании, спасителя от пут коммунизма. Любой может стать и становится так или иначе пособником врага. Фронт борьбы проходит через умы и души всех советских людей.

Макаров говорил. Чернов молча разглядывал тусклые и потрепанные фотографии. Вот молодой капитан Макаров с очень миловидной девушкой, с будущей женой. Тогда, в 1944 году, он лежал в госпитале в Партграде, а Танечка (так звали ее) была медсестрой. Вскоре они поженились. В мае 1945 года у них родился сын. В 1946 году Макаров демобилизовался из армии и поселился в Партграде. Вот их группа в университете. Почти все бывшие фронтовики. Как жили, лучше не воспоминать. Если бы не Танечка, не вытянули бы. Но жизнь была все равно радостной. Все понемногу улучшалось. Учились. Перспективу видели… А это — в колхозе. Да, Макаров по призыву партии пошел добровольно в колхоз, председателем. И между прочим, за короткий срок удалось тогда поднять уровень жизни в деревне.

— А Вы в самом деле верите в хороший коммунизм, как теперь говорят — в коммунизм с человеческим лицом? — спросил Чернов, когда жена Макарова пригласила их к столу.

— А что такое человеческое лицо? — заговорил Макаров после некоторого раздумья. — Коммунизм вообще есть общество с человеческим лицом, если не идеализировать человека. Сталин ведь тоже человеческое лицо. И Брежнев. И Елкина. Дело в том, что не бывает абсолютно идеальных обществ. В любом обществе кому-то плохо, кому-то хорошо, в каком-то отношении плохо, в каком-то хорошо. В любом обществе за хорошее нужно сражаться ежеминутно, а не формальными кампаниями. Хорошее не дается само собой. А мы пустили все на самотек. Уговорами занимались. Думали воздействием на сознание заставить людей поступать так, как нужно. А сознание оказалось самой ненадежной нашей опорой. К тому же наше руководство совершило фундаментальную ошибку.

— Какую?

— Направило страну сначала на путь соревнования с Западом, а затем — на путь подражания Западу. Мы были уверены, что наше население имело иммунитет против тлетворного влияния Запада. Мы совершили грубую ошибку. На деле вышло наоборот: Запад приобрел иммунитет против коммунистической заразы, а мы оказались беспомощными против заразы капитализма.

— И что же дальше?

— Сражаться.

— За что?

— За коммунизм. Против капитализма.

— Если коммунизм у нас рухнет, Вы считаете это потерей?

— Самой большой потерей за всю историю человечества. Тогда капитализм станет бесконтрольно хозяйничать в мире и приведет род людской к гибели. Но коммунизм не рухнет. Мы выстоим. Помяните мое слово, будет у нас свой, новый Сталинград. А Вы, Чернов, определили свою позицию? На чьей Вы стороне?

— А как бы Вы вели себя на моем месте? Мой отец, герой войны, был арестован в 1946 году по клеветническому доносу и был осужден на 25 лет лагерей строгого режима. В 1955 году его освободили, но оставили в Атоме, где он стал жертвой атомных экспериментов. У него вследствие этих экспериментов родился сын урод. Сам он преждевременно умер в страшных мучениях. Где, по-Вашему, должно быть мое место в происходящей борьбе?

— Не хочу читать Вам проповедь на эту тему. Это дело Вашей совести. Для моего поколения в такой ситуации проблем не было и нет: на первом месте для нас стояли интересы Родины.

— Про Родину и нам все уши прожужжали с детства. Но жизнь складывалась так, что у моего поколения развивался скорее антипатриотизм. Мы вырастали либо равнодушными к тому, что называлось словом Родина, либо пораженцами.

— А Вы лично?

— Не знаю. Я пока еще не ощутил того, что такое Родина. Я ощущал в себе ненависть к сталинизму и к брежневизму. Теперь я вроде бы остыл к ним. Потом я стал ощущать в себе ненависть к горбачевцам, ельцинцам и вообще к реформаторам, перестройщикам. Но никакого чувства уважения или любви к тем, против кого они воевали, у меня не появилось. А теперь я начинаю остывать и к ним.

— Да, Вам не позавидуешь. Вам предстоит решить теперь главную проблему Вашей жизни, хотите Вы этого или нет, — проблему, на чьей стороне Вы окажетесь, — на стороне капитализма или коммунизма. Это, Чернов, проблема века. Наша коммунистическая революция не в прошлом, она продолжается. Мы все равно победим.

— Кто мы?

— Коммунисты, разумеется. А главная наша ошибка, Чернов, заключалась в том, что мы проявили слабость в отношении диссидентов и прочей нечисти такого рода. Мы были уверены в окончательной победе и расслабились. Когда мы восстановим коммунистический порядок, мы примем самые суровые меры к тому, чтобы очистить страну от такой мрази и не допустить ее появления вновь.

— Опять ГУЛАГ?

— ГУЛАГ был необходим для выживания страны. И он будет необходим вдвойне.

— Я бы пошел с вами, но мне такая перспектива не подходит.

Раскол перестройщиков

20 января (в воскресенье) 1991 года в Москве произошла демонстрация на Красной площади. В ней приняли участие более 300 тысяч человек. Организовали демонстрацию радикалы (или демократы). Демонстрация была антигорбачевской. Демонстранты несли транспаранты, на которых были слова Горбачев — кровавый палач (как протест против действий Горбачева в Прибалтике) и Горбачев-реакционер (как протест против горбачевской политики контрперестройки). Перед Черновым возникла новая проблема: горбачевцы фактически переняли функции бывших консерваторов, а радикалы (демократы) теперь будут постепенно лишаться фактической власти и оттесняться в оппозицию. Их лидеры так и заявили 20 января, что они создают новую партию Демократическая Россия как оппозиционную по отношению к КПСС политическую партию.

21 января в Партграде на площади Ленина состоялся митинг демократов в поддержку московской демонстрации. Маоцзедунька произнесла пламенную речь, в которой обвинила Крутова и прочих партийных руководителей в измене делу перестройки и заявила о своем выходе из КПСС.