Звездные самураи - Кен Като

Я слышал, что Маскулл погиб во время взрыва в ходе операции на Парацелле, подумал Шадболт, но по-видимому это не так. Если эти новые слухи верны, и Маскулл действительно движется сюда с солидными силами, то каньцы к моменту его появления обязательно захотят овладеть Форт-Бейкером.

Снова взглянув на сканеры, Шадболт вдруг почувствовал жар в животе. Черт бы побрал наши разногласия с Истманом, подумал он. Меня все еще выводит из себя то замечание, которое он сделал полчаса назад — совершенно дурацкий спор, кажется по поводу натуральной пищи. И с чего это он вдруг стал так горячо отстаивать достоинства дуврской пищи? И какого лешего я с ним сцепился? Вообще, после того праздника мы с ним только и делаем, что спорим. Да, именно вечеринка стала поворотным пунктом в наших с ним отношениях. В тот вечер он перестал быть тем Барбом Истманом, которого я знал. Тогда я увидел в его глазах что-то ужасное. Нечто такое, о чем бы я с радостью предпочел забыть, но не могу.

Он внезапно огляделся. Но ведь я совершенно уверен, что это не из-за него у меня по спине бегают мурашки, это что-то другое. У меня такое чувство будто за мной кто-то наблюдает — как будто кто-то целится в меня.

Он вздрогнул. Рука его снова опустилась было к карману где была фляжка с пятизвездочным, но он сдержался. Ему показалось, что в наушнике он услышал какой-то щелчок, похожий на интерференцию, выдающую попытки создать ложный сигнал на интерпретаторе. Он подавил порыв остановиться и повторить сканирование и направил сканер на почти завершенные артиллерийские позиции, проверяя, подтверждаются ли его предположения.

Но там внизу ничего не изменилось.

Он встал. Подошел к своим подчиненным и заглядывая им через плечо проверил чем они занимаются. Они были хорошими ребятами, отлично знающими свое дело. Услышав его шаги, они оторвались от экранов. Если там в этой мешанине черных теней вдруг появится что-либо заслуживающее внимание, его востроглазая команда обязательно это заметит. Полковник Лоутон велел им быть особенно внимательными в эту вахту.

Он сделал замечание третьему оператору, корейцу, за то, что ремешок фуражки слишком слабо затянут.

— Ки о цукете кудасай, — мягко заметил ему Шадболт. Будь внимательнее. Оператор тут же выпрямился в своем кресле и Шадболт двинулся дальше.

По словам Истмана, полковник Зевания Лоутон был армейским ветераном, который за рекордно короткое время дослужился от рядового до офицера. В возрасте двадцати лет он получил назначение в 512 тактический полк генерала Клейтона с его зловещим девизом «Смерть или Слава». Он служил на Соломоне II и на Хива Оа и дослужился до полковника. Затем МеТраКор назначил его на пост командующего гарнизоном Каноя-Сити вместо умершего майора Куинси с окладом в двести пятьдесят тысяч кредитов в год. Удивительно, подумал Шадболт, что МеТраКор вдруг решил воспользоваться услугами столь преданного и способного солдата, когда все, на что его хватало в прошлом — это нанять жалкую кучку макоу-калифорнийских пьяниц и отщепенцев, собранных из всех злачных мест родного сектора. Это показывало что на Либерти было известно о каких-то грядущих политических событиях.

Истман нашел в Лоутоне родственную душу. Казалось, он готов поручить ответственное дело любому, кто заслуживает доверия и готов работать, а Истман разумеется отвечает обоим этим условиям. Если бы полковник видел то, что довелось увидеть мне в вечер праздника, он возможно еще подумал бы… ну вот, легок на помине…

Шадболт увидел направляющегося к нему Истмана. Он снова вспомнил темную страсть охватившую Барба Истмана после праздника: после разговора с Аркали он вернулся один и залпом выпил подряд несколько стаканов стрейкеровского пунша перед тем как удалиться в поисках компании, подходящей к его состоянию души.

Начал он с того, что подсел к нескольким аристократического вида флотским офицерам, игравшим за столом в карты. Они видели что этот сукин сын пьян как сапожник и нарывается на скандал. После игры настало время рассчитываться.

— А я говорю сыграем еще один последний раз по двойной ставке! Или у вас во Флоте не любят риска?

Офицерам его замечание пришлось явно не по душе, но она из них все же решила спустить дело на тормозах.

— Да брось ты, сумма-то ерундовая, — сказала она. — Всего каких-то тринадцать сотен. Плати, МеТраКор, и продолжим.

— А по мне так вовсе не ерундовая.

— Плати, кому сказано, и дело с концом. Что такое несколько кредитов для человека в красном кителе? Мы тут все американские офицеры — так или иначе.

— Может вы и офицеры, — с вызовом возразил Истман, — но только вот американцами вас назвать трудно.

При этих словах все разом перестали улыбаться, но Истман продолжал говорить в наступившей тишине, вполне сознательно нагнетая обстановку. Он ткнул пальцем в одну из них.

— Можете отправляться прямо к дьяволу, леди.

— Слушай, ты, шут гороховый, давай плати и отваливай, понял?

— А я говорю, она мухлевала.

Лейтенант с «Айзека Халла» восприняла его оскорбление серьезно. Она заговорила холодно и резко.

— Вы отдаете себе отчет в том, что если вы немедленно не возьмете свои слова обратно, мне останется только одно?

Истман сидел развалившись на стуле до тех пор, пока ему не был брошен вызов. После этого он упрямо заявил:

— Что ж, отлично. Здесь и сейчас.

Я просто не мог не вмешаться, подумал Шадболт, вспоминая эту сцену. Если бы я не вмешался, я бы никогда себе этого не простил. Ведь кроме всего прочего он был на три четверти пьян. Даже в тот момент в его глазах было что-то такое, что испугало меня до смерти. Какая-то пугающая пустота.

— Барб! Ради пси, дружище! Позволь мне рассчитаться за тебя.

— Не лезь не в свое дело.

Как я мог сказать такое? Конечно же они мошенничали! Это было ясно как божий день. И все отлично знали, что именно эти офицеры занимаются шулерством. Они были широко известны как очень опасные и всегда готовые на риск картежники и буквально нежились в лучах такой славы. Он нарочно вклинился в их игру, прекрасно зная, чего можно от них ожидать. Так что Истман совершенно сознательно пошел на конфронтацию с ними. Совершенно один и на неприятельской территории он практически дал их лидеру прилюдную пощечину. И поэтому они просто не могли не ответить на вызов. Конечно, вопрос был чисто формальный, и касался он в основном их довольно странных понятий о чести. Так что вызов был совершенно неизбежен.

Но даже при этом, то как подобные вещи обычно происходили как правило являлось вопросом хвастовства и бравады, которые в конце концов могли ни во что и не вылиться. Блеф, блеф и еще раз блеф до тех пор пока тем или иным образом вопрос не будет улажен. Но здесь блефовал сам Истман. Он бросил вызов лейтенанту Кин с «Айзека Халла» и сомневаться в этом не приходилось.

Они незаметно покинули личные тропики Рохана и нашли тихое местечко в четырнадцатом отсеке. Обратной дороги не было. Миром уже ничего уладить было невозможно. Теперь впереди была только грязная игра. Неразрешимый спор. Твердый как железо. Смертельный поединок воли с волей. Бледная как полотно лейтенант, как лосось попавшаяся на крючок собственной несгибаемой гордости и офицерской чести, вынуждена была браться за бластер в темном пульсирующем пространстве в самой глубине станции. Истман, с его вызывающим поведением, полностью настроившийся либо на самоуничтожение, либо на убийство, чтобы освободить себя от мучающей его страсти. И ему было безразлично чем закончится поединок. Это становилось совершенно ясно, стоило лишь взглянуть на него. О, они совершили серьезную ошибку, приняв его за тихого метракоровского мальчишку, а напоролись на сущего маньяка. Какая оплошность. Мне еще никогда не доводилось видеть подобных глаз. Совершенно пустых. Затянутых пеленой какого-то дьявольского радиомолчания.

Шадболт вытер внезапно вспотевший лоб, вспоминая как он тогда повел себя. Наверняка пот прошиб меня как раз из-за воспоминания о той сцене, подумал он. Он почувствовал соль в уголках глаз. Но это показывает насколько быстро алкоголь и заносчивость может превратить человека в труп. Ведь еще за какие-нибудь пару часов до того, он как бабочка порхал вокруг Аркали Хавкен. А я в это время как мог наслаждался праздником, устроенным комендантом, хотя и страшно переживал нашу с Барбом ссору и его дурацкие угрозы. Затем буквально через несколько минут вечер превратился в какой-то кошмар. Он перешел в пси-дуэль в темном отсеке.

Он отправился в эту ледяную дыру, зная что просто должен, ради Истмана, попытаться найти возможность примирить противников. Но там не было ничего такого. Никакого Дуэльного Кодекса. Никаких Правил маркиза Квинсберри.

Все произошло очень быстро. Истец и ответчик достали свои бластеры и произвели в них строго запрещенные но общеизвестные изменения, превращавшие «вессоны» в дуэльные пистолеты. Потом они разошлись, в указанном месте Истман развернулся и выстрелил из своего отрегулированного на стрельбу одиночными выстрелами бластера.