Друиды - Морган Лливелин

Я тоже на это надеялся.

— Мудрая голова этот Верцингеторикс — одобрительно сказал кто-то в толпе.

Рикс воздел над головой меч отца.

— Этот меч принадлежал храброму воину Кельтиллу, — крикнул он. — Каждый из вас привел воинов, клявшихся вам на мечах. На этом мече сегодня я клянусь всем вам. Я буду бороться за вашу свободу до последнего вздоха. Меч теперь принадлежит мне, а я принадлежу вам!

Под лесными сводами прокатились ликующие возгласы. Я все еще слышу их сквозь длинный темный туннель памяти.

В конце совета каждый присутствующий дал клятву, принятую среди его племени. Люди клялись вести войну сообща. Все сделали надрезы на руках кинжалами и смешали свою кровь с кровью других. Союз галльских племен обрел реальность, скрепленный клятвой железа и крови.

Я обернулся к своим людям и подивился выражению лица Крома Дарала. Он почему-то выглядел виноватым. Но в чем его вина? Я помотал головой, стремясь избавиться от ненужных мыслей. Не хотелось ничем омрачать это великое событие.

Той ночью я занимался гадательными ритуалами, чтобы определить лучшее время для нападения карнутов на римлян. Рикс как обычно скептически наблюдал за моими занятиями.

— Самое лучшее время, это когда ты готов, Айнвар. Тебе нет нужды советоваться со звездами и камнями.

Я не ответил, но про себя улыбнулся, вспомнив, как он смотрел на кусок мха, будто пытаясь разглядеть в нем важную весть. Мы еще вернемся к этому разговору, подумал я. Все только начинается.

Глава тридцать первая

Вожди Галлии отправились готовиться к войне, и я покинул Рикса.

— Следующая наша встреча состоится на поле боя, — сказал я ему на прощание.

— Я хочу, чтобы ты был рядом, когда мы встретимся с Цезарем, — ответил Рикс. Его глаза горели от нетерпения. Он мечтал сразиться с Цезарем один на один, как подобает мужчине. Моей же задачей было перехитрить римлян.

Однажды я уже помешал их стычке. Но теперь видел, что она неизбежна так же, как неизбежна стычка двух оленей в лесу во время гона. Они обязательно сойдутся, рога в рога.

Я отправился на север, в Ценабум. Рикс, заручившись поддержкой тех, кого удалось уговорить, неохотно возвращался в Герговию.

— Вернулся мой дядя Гобаннитио, — рассказывал он. — И теперь отравляет воздух в крепости. Да, я тебе говорил, что Цезарь прислал еще один «подарок дружбы»? На этот раз — четыре отличных африканских кобылы. Гобаннитио сразу начал вещать на каждом углу, что дураками будут арверны, если не поддержат римлян, а галльский союз — дурная затея, и от нее будут одни неприятности. Можно подумать, что союз с Цезарем принесет нам одни удовольствия, — фыркнул он. — Цезарь оседлает нас, как лошадь. Вот уж радость-то! Но Гобаннитио уперся и не желает этого видеть.

— Но ты вернул лошадей? — с беспокойством спросил я. — Четверка — нехорошее число.

— Что я — с ума сошел? Конечно, оставил. Подарил их своему жеребцу, это же мой друг! Но проблемы Гобаннитио это не решило.

— Перережь ему горло, — усмехнулся я и дождался ответной улыбки Рикса.

Когда вдали показались стены Ценабума, я остановил отряд и приказал разбить лагерь в укромном уголке леса. Оттуда я послал гонцов в город. Теперь оставалось ждать... и присматривать за Кромом Даралом. С ним происходило что-то странное. Надо бы разобраться, но меня целиком поглощали мысли о Цезаре.

В назначенную мной ночь небо над крепостью озарилось светом пожаров. Я тут же приказал выступать. Ворота Ценабума стояли нараспашку. Стражей не было. Город освещался пламенем. Отовсюду неслись вопли, военные команды, и грохот рушащихся горящих домов. Я с трудом успокоил свою нервную лошадь и поехал по улице. Все встречные считали своим долгом сообщить мне: «Там римлян убивают!» Я только кивал. Так и должно было быть.

По моему приказу князья Котуат и Конконетодум очищали Ценабум от римлян, как дом от клопов. Перед рассветом торговцев вытащили из постелей, прикончили, а тела свалили в кучу на площади. Горожане добивали раненых камнями, вымещая все прошлые обиды. Не нашлось в городе человека, которого римские торговцы не обманули хотя бы раз. Теперь им мстили, поскольку никакая обида не пропадает бесследно.

Гаю Ците была уготована иная участь. Его судьба должна была уравновесить гибель вождя Акконы. Я вспомнил уроки Аберта, мастера жертв. Римского легата распяли на земле в виде звезды. Руки и ноги привязали к четырем кольям, голову — к пятому. На грудь положили широкую дубовую дверь и начали укладывать на нее камни. Работа шла неторопливо и закончилась лишь тогда, когда римлянин страшно закричал, а из всех отверстий его тела хлынула кровь. На запах крови сбежались все собаки Ценабума. Когда тело остыло, голову отрубили и подняли на длинном шесте. Я приказал воинам доставить шест в ближайший римский лагерь. Война объявлена.

Той ночью мы с вождями карнутов пировали в доме короля. Стены подрагивали от воинственных выкриков и грозных обещаний. Тут уж Конко с Котуатом постарались. Тем временем жители Ценабума успели разграбить дома торговцев и спалили их до тла. Когда я, наконец, добрался до постели, то моментально рухнул в сон и спал, как куча камней. Снов не видел. Потусторонний мир не счел нужным ничего сообщить мне, и я до сих пор недоумеваю по этому поводу.

Пока я спал, крикуны донесли известие о событиях в Ценабуме до земель арвернов. Рикс узнал о начале войны. Я возвращался домой, а в это время он уже призывал своих людей подниматься на бой ради свободы. Его дядя пытался спорить, но Рикс попросту выгнал его с немногочисленными сторонниками из крепости, а потом разослал гонцов во все племена свободной Галлии, напомнив о клятве верности. Он потребовал, чтобы каждое племя предоставило ему заложников и тех воинов, которые будут командовать отрядами под его началом. По примеру Цезаря, он проводил политику кнута и пряника. Во время подготовки Рикс хорошо изучил вопрос о том, сколько воинов и оружия может выставить то или иное племя, учел все ресурсы. Еще до прибытия в его распоряжение первого воина союзников, он точно знал, какова будет численность его всадников, и надо сказать, численность оказалась внушительной. Готовясь к близкой теперь войне, Верцингеторикс расцвел, как роза.

— Я люблю войну, — сказал он мне однажды. — Мне нравится