Олигарх из будущего. Часть вторая. Удача любит смелых - Алекс Шу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Всё, уматывай отсюда, — обратился к грузчику Герман. — И чтобы духу твоего и твоих алкашей здесь не было, пока мы не уедем. Понял?
— Понял, — вздохнул мужик.
— Раз понял, иди отсюда, не задерживайся.
Семен Аркадьевич встал, сжимая в кулаке пятерку и, испуганно поглядывая в нашу сторону, быстро засеменил в сторону депо.
— Так, с одной проблемой разобрались, — вздохнул Герман. — Леха, что там у нас? Сколько осталось?
— Ещё девяносто три коробки, — бодро отрапортовал заместитель, стоящий рядом с машиной.
— За полчаса уложитесь?
— Минут сорок нужно ещё.
— Работайте.
— Хорошая у вас команда, — похвалил я. — Всё слаженно делаете, без лишней суеты и трепа.
— Парни армию прошли, за речкой побывали, — пояснил Герман. — Дисциплина в них кровью вбивалась. В Афгане раздолбаи быстро погибали и других подставляли. Там жизнь отучала херней маяться.
— Герман и на гражданке пацанам не дает расслабиться, — улыбнулся Денис. — Каждую операцию планирует до малейшей детали. Промахи и ошибки наказываются, и деньгами, и дополнительными нагрузками. С особо «отличившимися», командир спарринги проводит. В полный контакт. После этого желающих нарушать дисциплину и страдать раздолбайством не находится.
— Ого, — я с интересом глянул на невозмутимого Леопардыча. — Суровый у вас командир.
— А ты думал, — ухмыльнулся Денис. — Не подарок, однозначно. Зато никогда не предаст, не подставит и всегда поможет.
— Чего ты из меня монстра делаешь? — недовольно буркнул немец. — Спарринги я всего два раза устраивал. Но там без них никак нельзя было. Сильно парни накосячили.
— Зла не затаили? — полюбопытствовал я.
— Нет, — кратко ответил капитан. — Сами извиняться потом приходили, когда оклемались. С понятиями ребята. И вообще таких парней, как наши, только суровой дисциплиной можно удержать. Иначе никак. Стоит поблажку дать, всё развалится. Начнут бухать, драться в кабаках, на дисциплину забьют. Завалить кого-то в пьяной разборке могут. Афган — дело такое, убивать наши ребята научились, а вот к мирной жизни привыкают долго и трудно. За брошенный в их сторону матюк или косой взгляд некоторые искалечить могут. Государство ими почти не занимается, приходится мне. Если бы мы с барыгами не сотрудничали, для наших ветеранов и инвалидов деньги не зарабатывали, половина бы уже за решеткой сидела или погибла бы. А сейчас делом занимаются, смысл жизни появился, и боевое братство в мирной жизни не распалось. Все друг друга знают, ещё за речкой воевали и тут за товарища готовы жизнь отдать. Слишком пафосно звучит?
— Да нет, — пожал я плечами, — нормально.
— Так и есть, — убежденно сказал Герман. — Многих моих пацанов, осознание, что они нужны команде и помогают своим, от разного дерьма удерживает.
— Это, да, — согласился Сергей. — Люди у нас разные. Кто-то смог пережить и вернуться к нормальной жизни. Кто-то ещё кричит по ночам, способен сорваться и натворить дел из-за пустячного, на первый взгляд, повода. Не у всех психика справилась и могла адаптироваться. Но у всех в душе Афган остался незаживающей раной. И пока мы существуем, она будет болеть. А лица убитых, тела разорванных минами и гранатами пацанов, разбитая техника и горящие кишлаки — стоять перед глазами.
Помолчали пару минут, отдавая дань погибшим за речкой.
Денис вздохнул:
— А я, наверно, после Афгана жить как обычный человек никогда не смогу. Ходить каждый день на работу, получать зарплату, дети, семья, не мое это. Скучно так, что зубы сводит. Я кайф получаю, от чувства опасности, риска, боя, да такого, в котором пули рядом свищут, и каждый миг может стать последним. После того, как выжил, победил, вообще эйфория захлестывает. Никакой наркотик не сравнится.
Глаза Дениса лихорадочно блестели в полумраке.
Я усмехнулся и с выражением продекламировал:
«Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
— Здорово, — встрепенулся афганец. — Как точно сказано. Именно это я чувствую. Кто написал?
— Пушкин. «Пир во время чумы», — просветил я.
— Вернемся в Москву, обязательно заскочу в библиотеку, найду этот стих, — пообещал Денис.
В руке командира захрипела рация, прервав разговор.
— Первый, я второй. Как слышно? Прием.
— Второй, я первый. Слушаю тебя.
— Подъехало четыре машины. Вышло человек восемнадцать. У одного под пиджаком заметил приклад обреза. Второй охотничью двустволку из машины достал. Ещё парочка с дубинами. Другие тоже могут быть вооружены. Двигаются через лес. Минут через десять-двенадцать выйдут к вам. Жду инструкций. Как понял, первый?
— Понял тебя, второй, — Герман подобрался, посуровел, в глазах зажегся знакомый холодный огонек.
— Леха, сколько коробок загрузили? — крикнул он.
— Двести шестнадцать, ещё двадцать четыре осталось, — доложил заместитель.
— Отлично, ускоряйтесь, через пять, максимум, семь минут погрузка должна быть завершена, маскируйте груз, и пусть машина уезжает — распорядился немец. — Оставь Гришина считать и контролировать процесс, остальные ребята пусть с грузом помогут. Ты и Воха ко мне, со стволами. Парочку взрывпакетов в «шестерке» возьмите, они в сумочке под сиденьем водителя лежат. Там и «стечкин» с запасной обоймой находится. Леха у тебя ствол при себе есть, отдашь «стечкин» Вохе.
— Хорошо, — кивнул зам.
— Держи, — Леха передал блокнот с ручкой невысокому, юркому парню с
