Анатомия любви - Спенсер Скотт

– Ты искала Карла Кортни.

– И нашла его! Он живет в Черри-Хилл. Это, оказывается, чудесный пригород Филадельфии, хотя по названию больше похоже на квартал красных фонарей. Женат на уроженке Чикаго. У них шестикомнатная квартира в кондоминиуме, дом только что построили. У них там прачечные на каждом этаже и… в общем, похоже на гостиницу. Если кто-то позвонит, а жильца нет дома, то трубку возьмет портье внизу, которому можно оставить сообщение. Дважды в неделю им меняют постельное белье. Есть собственный медперсонал. Для так называемых людей старшего возраста.

– Как у деда во Флориде, – заметил я.

Роуз покачала головой, ответив не сразу.

– На самом деле не совсем. Кажется, у Карла все иначе. – Она поглядела в зеркало заднего вида. – Хотя кто знает? Никогда нельзя утверждать наверняка. Они переехали туда только из-за жены Карла, которой уже исполнилось шестьдесят пять. Самому Карлу всего шестьдесят. И он настоящий подкаблучник. Его жена яростная сионистка. Они подумывали перебраться в Израиль, но вместо этого купили жилье в Черри-Хилл.

– И каково было поговорить с ним спустя столько лет? – спросил я.

И снова Роуз помолчала, прежде чем ответить.

– Здорово, – ответила она, как будто подводя итог. Но затем продолжила: – Мне показалось, он был несколько потрясен, услышав мой голос. Было уже довольно поздно, когда я решилась позвонить. Я забыла о разнице во времени, на востоке был уже час ночи. Я его разбудила. Ты ведь знаешь, как иногда реагируют люди со сна, ничего не соображая. Карл не сразу понял, кто звонит. Хотя, может быть, притворился, если они с женой спят в одной комнате, может быть, сделал вид, чтобы она не устраивала ему сцен. «Не падай в обморок, – сказала я ему. – Я звоню просто так».

– Ты, должно быть, нервничала. Для такого звонка требуется собраться с духом.

– Как ни странно, нет. У меня перед глазами был твой пример и пример твоего отца. Можно делать что угодно, нисколько не смущаясь, если делаешь это… во имя любви. Я и не подозревала, что жизнь настолько проста. – Она испустила долгий вздох.

– Ты увидишься с ним?

– С Карлом? А зачем? Я любила его за красоту, а красоты, как мне кажется, уже не осталось. – Роуз засмеялась, и машина вильнула вправо, грузовик рядом с нами протяжно, оглушительно загудел, предупреждая об опасности.

– Ты ни слова не сказал о том, что мы с твоим отцом снова живем под одной крышей, – заметила Роуз через минуту. – Я думала, ты выскажешься по этому поводу.

– Ну, если честно, я удивлен.

– Я так и знала! Я знаю, что ты думаешь о матери.

– Нет, не знаешь.

– Ты удивлен, что отец вернулся домой?

– Нет. Я удивлен, что ты пустила его.

– Та женщина умерла. Дети переехали к ее сестре, и он остался совсем один. Он позвонил мне с месяц назад, притворялся, будто хочет поговорить о тебе, мы вместе поужинали, он спросил, можно ли ему вернуться, и я сказала, что ничего не имею против. У меня не было причин мучить его, затевать какие-то игры. Мне плевать, что скажут люди. Я всегда такой была. Независимой. Когда к матери приходил соцработник с пособием, я обычно плевала ему прямо на его красивые коричневые ботинки. Мать так боялась, что нас лишат пособия, но мне было до лампочки. Никто не лишит меня достоинства и самоуважения. Никто. Ни служба соцобеспечения, ни копы, ни ФБР, ни Совет по образованию, ни твой отец и ни ты. Никто! – Она секунду помолчала. – Мне нравится жить с Артуром. Он мой лучший друг. Он мой муж. И ты знаешь, как он любил меня когда-то. Боготворил меня! Честное слово, боготворил. Он, словно сомнамбула, часто ходил за мной по квартире с вытянутыми руками. Но все изменилось. Быт заел. Я уже не была такой хорошенькой, как прежде. Обиды копились. В этом нет ничего необычного. Он использовал тебя в войне против меня, и это все испортило. Но и так тоже бывает. Поверь мне, Аксельроды не единственная семья, совершающая ошибки. Мне кажется, мы даже справились лучше многих. Мы с отцом хотя бы сохранили свои идеалы. И я горжусь этим.

– И правильно, – заметил я. – В нашей стране трудно оставаться социалистом.

– Ты чертовски прав! – воскликнула мать с жаром. – И никто не скажет тебе спасибо. Дети той женщины? Мальчик хочет служить в армии, но для начала пару лет проучится в колледже, чтобы стать офицером. Хочет отправиться в Азию, жечь напалмом желтокожих. А дочка собирается стать манекенщицей. Только на это негры и способны. Не знаю, во что там верила их мать, но уж точно не в прогресс и справедливость.

Мы свернули со скоростного шоссе и поехали по улицам гетто. Некоторые дома до сих пор были заколочены или лежали в руинах еще со времени ареста Мартина Лютера Кинга. Это наводило на мысль, что большинство из них уже никогда не будет восстановлено: зажатые между прошлым и будущим, мы жили в собственной археологии.

– Посмотри вокруг, – сказала Роуз. – И это в богатейшей в мире стране. Дверь с твоей стороны заперта? Нищета… – Она замолчала, прибавляя скорость, чтобы успеть на зеленый свет. – Люди очень серьезно воспринимают собственные переживания. Я стараюсь так не делать. Люди преувеличивают свои чувства, и этого я тоже стараюсь не делать. Я знаю Артура больше тридцати лет, и когда он пришел и со слезами на глазах спросил, можно ли ему вернуться, я могла бы ответить «да» или же «нет», но я сказала «да». И это было хорошо. И становилось все лучше. Мне кажется, мы могли бы даже полюбить друг друга. Я хочу сказать, полюбить снова. Но потом позвонил ты… Я не собираюсь тебя винить, Дэвид. Я рада, что ты дал знать о себе. Если бы только это случилось пораньше. Но ты все-таки позвонил, и вот у Артура сердечный приступ. Я тебя не виню. И надеюсь, ты тоже себя не винишь. Может, он терпел и позволил себе заболеть, зная, что теперь тебе сообщат. Может, держался до поры. Может, он держался бы вечно, если бы ты не позвонил. Как тут узнаешь? Но я рада, что ты позвонил. Надо было бы раньше, но хорошо, что хотя бы теперь. И он поправляется, как я тебе уже говорила. Мозг не пострадал. Все функции сохранены. Только незначительное повреждение тканей сердца. Он отлично выглядит. Лучше, чем до приступа. А всего-то и потребовалось поспать ночью и отлежаться. Просто поразительно. Я так перепугалась вчера вечером. Какое счастье было увидеть его сегодня утром. Я ушла от него только перед твоим прилетом. Но теперь я снова боюсь. Поэтому и еду так медленно, поэтому сама не своя. Я знаю короткую дорогу, можно было бы сэкономить пятнадцать минут, но я немного боюсь везти тебя к отцу. У меня нехорошее предчувствие, что при виде тебя ему может стать хуже, может быть, даже приступ повторится. Ты не мог бы пообещать мне кое-что? Если покажется, что он устал, если я подам тебе знак – потому что я могу заметить то, чего не заметишь ты, – ты просто встанешь и выйдешь из палаты, не спрашивая, зачем да почему. Обещай.