Сборник летописей. Том I - Рашид-ад-дин

Они дошли до Сангуна и начали строиться к битве, но, не сразившись, вернулись назад. Сангун тоже двинулся и вступил в [район] стены Уткух. [Найманы] тем временем, совершили волхвование[1813] с тем, чтобы пошел снег и поднялся буран. Сущность волхвования заключается в следующем: читают заклинание и кладут в воду различного рода камни, [вследствие чего] начинается сильный дождь. [Однако] этот снег и буран обернулись против них [же]. Они захотели повернуть назад и выбраться из этих гор, но застряли в местности, называемой Куйтэн.[1814] Общеизвестно, что в этой местности у Буюрук-хана найманского и у [выше]упомянутых племен монголов, объединившихся с ним, от жестокости стужи отморозились руки и ноги. Буран же и мятель были таковы, что множество людей и животных поскатывались с высот и погибли. Чингиз-хан и Он-хан остановились стойбищем на краю Арала,[1815] что значит остров. В это же время прибыл и Джамукэ вместе с Буюрук-ханом и с теми людьми, которые его избрали на гурханство. Так как их положение стало таким [плачевным], он [Джамукэ] вторично склонился на сторону Чингиз-хана, разграбил жилища [ханэ] тех племен, которые возвели его на царствование, [и] явился к Чингиз-хану с проявлениями рабской покорности. Чингиз-хан и Он-хан, пройдя [район] стены [Уткух], зазимовали на том зимнем стойбище [замистангах], название которого Абджикэ-котэгэр.[1816] Некогда эта зимовка принадлежала племени кунгират; в то время, когда между Кубилай-кааном и Ариг-Букой была война, они сражались в этой местности. Земля ее — безводная пустыня [чул], и жители этого места довольствуются снегом.

В ту зиму Чингиз-хан сосватал для своего старшего сына, |A 53б, S 163| Джочи-хана, сестру Сангуна, Чаур-беги,[1817] а Он-хан для сына Сангуна, Тус-Бука,[1818] сосватал дочь Чингиз-хана, Худжин-беги.[1819] Однако это дело не состоялось и не осуществилось, вследствие этого между ними появилась некоторая натянутость. И все!

Рассказ о поездке Джамукэ к Сангуну, сыну Он-хана, о привлечении последнего к враждебным действиям против Чингиз-хана и к союзу с ними и другими племенами и о сражении Чингиз-хана с ними в местности Калаалджит-Элэт.[1820]

Так как прежде всего Джамукэ был завистником и зложелателем Чингиз-хана и крайне коварен и безнравствен по природе, то в этот удобный момент он отправился к Сангуну и сказал [ему]: «У моего старшего брата Чингиз-хана один язык и сердце с вашим врагом Таян-ханом, и он непрерывно посылает к нему послов!». Жарким дыханием он вложил эту мысль в сердце Сангуна; тот по [своему] простодушию счел это за истину и определенно сказал ему: «Как только Чингиз-хан выступит в поход, наши войска появятся с [разных сторон], и мы его разобьем!».

Так как дядя [по отцу] Чингиз-хана, Даритай-отчигин, и его двоюродные братья: Алтан, сын Кутула-каана, и Кучар, сын Нэкун-тайши, как упоминалось [выше], вследствие того, что они, вопреки постановленному во время войны с татарами, взяли добычу прежде [установленного срока], а Чингиз-хан [ее] от них отобрал и они рассердились на него, — то [теперь] они [все] также согласились с этими речами. И Тагай-Кулакай[1821] из племени мангут и Мукур-Куран,[1822] глава племени хадаркин из нирунов, все объединились с тем сборищем, чтобы разбить Чингиз-хана. Между тем Сангун, откочевав, подходил отдельно от отца к местности, называемой Элэт.[1823] Он послал к отцу послом одного из своих эмиров, по имени Сайкан-Тодээн,[1824] а [сам], устроив так, что Чингиз-хан и его войско располагались [на стоянках] вперемежку с Сангуном и его войском, искал удобного, случая для [задуманного] нападения и совещался с Джамукэ. Джамукэ же называл Сангуна побратимом [андэ] и с Чингиз-ханом он также был побратим. [Сангун] через [вышеупомянутого посла дал знать [Он-хану]: «Этот человек претендует на твою дружбу и любовь. Сын Оэлун-экэ, иначе говоря Чингиз-хан, замыслил такое-то предательство, мы же думаем опередить [его замысел] и разбить его!». Он-хан счел эту речь весьма неправдоподобной и достойной порицания и сказал: «Джамукэ — человек-пустослов, не внушающий доверия, неблагонадежный, и речам его не следует внимать!». Тем временем в течение нескольких дней Чингиз-хан отделялся от них [на стоянках] и располагался поодаль. [Так продолжалось] до тех пор, пока опять весною года свиньи, соответствующего месяцам 599 г. х. [1202-1203 гг. н.э.], Сангун не послал к отцу посла с весьма настойчивым заявлением: «Как люди умные, здравомыслящие и проницательные не внимают подобным говорящимся им словам?». Он-хан, услышав эти настойчивые речи, сказал: «Мы стали с ним [Чингиз-ханом] побратимами [андэ], и он неоднократно проявлял по отношению к нам великодушие, помогал нам скотом и всякой всячиной, как же можно покуситься на него и замыслить [злое] против него? Что мне делать? Сколько я ни запрещаю вам [делать это], вы не слушаетесь меня! Пусть мои кости [хоть] в пору старости обретут покой! Теперь вы не слушаетесь! Когда это дело вы сможете [осуществить], то, бог даст, они перенесут [все это]».[1825] Он произнес эти слова и крайне опечалился.

Тогда они тайно подожгли пастбища, где находился Чингиз-хан, так что ему осталось неизвестным, как это случилось, и надумали [следующее]: «Перед этим он сосватал для своего сына Джочи нашу дочь Чаур-беги, а мы [ее] не отдали. Теперь же мы пошлем [к нему] и скажем, что мы отдаем девушку, с тем, чтобы он приехал и устроил той, вы же дайте сговорный пир,[1826] с тем чтобы мы поели. А когда он приедет, мы его схватим!».

По этому важному делу они послали [человека], по имени Букадай-кичат.[1827] Первоначально на языке найманов и некоторых монголов букаула называли кишат, а монголы говорят кичат. Когда [упомянутое] известие дошло до Чингиз-хана, он отправился вместе с двумя нукерами. В пути он остановился в доме Мунлик-беки-эчигэ из племени конкотан,[1828] который был отцом Тэб-Тэнгри, и заночевал там. На утро, посоветовавшись с Мунлик-беки-эчигэ, он [не поехал дальше] и послал [такой] ответ: «Наши кони отощали, мы их откормим, а пошлем одного человека устроить той и съесть сговорный пир».[1829] Затем Чингиз-хан вернул посла и прибыл в свой дом.

После этого Он-хан и Сангун задумали выступить в поход на войну с Чингиз-ханом, а он о том не знал. Один из старших эмиров, принадлежавших Он-хану, по имени Екэ-Чэрэн,[1830] придя домой, сказал |A 54а, S 164| своей жене, по имени Алак-Нидун:[1831] «Если бы кто-нибудь пошел и поставил в известность Чингиз-хана о имевшем место происшествии, то последний наверняка оказал бы ему много милостей