Реальность и мечта - Михаил Ульянов

Мы по-прежнему ищем. Ищем в драгоценных кладовых русской классики, в современной драматургии. Наша цель — отстоять театр как храм культуры. Уловить душевное тяготение зрителя — в этом залог успеха. И все театры сегодня находятся в поисках того, может быть, очень простого сценического действия, которое приведет в зрительные залы людей, жаждущих понять, кто мы сегодня, что нам нужно, чтобы почувствовать свою человеческую высоту, свою необходимость в жизни. Мне думается, что и литература, и театр, и вообще искусство нужны сами по себе для того, чтобы увеличить, прибавить количество доброты на свете. Чтобы люди могли черпать из этого источника правды и справедливости, веры и любви кто сколько может.

Когда думаешь о том, что же самое главное в искусстве театра, понимаешь, что это — мастерство, профессионализм, ухо, которое слышит сегодняшнее время, голос, который может о времени рассказать.

Этим мастерством должен обладать в первую очередь режиссер. Создавая спектакль, он становится всем: актером, художником, музыкальным оформителем, волшебником, творцом, лгуном, фантазером — всем! Наконец, он выпускает спектакль, и тот живет уже сам по себе, независимо от своего создателя.

Сегодняшняя проблема с режиссурой заключается в том, что возник некий «гамак», провисание между когортой великих знатоков театра 20—30-х годов прошлого века — Станиславским, Немировичем-Данченко, Вахтанговым, Мейерхольдом, Таировым, их учениками Рубеном Симоновым, Завадским, Охлопковым, Акимовым, Лобановым, Товстоноговым — и современными режиссерами.

Поколение «учителей» не вырастило свою смену, что ощутимо сказывается на режиссерском поле. Ощущаю неправомерность этого своего упрека: вырастить режиссера из человека, у которого нет к тому природного дара, все равно что вознамериться научить кого-то стать большим писателем. Георгий Александрович Товстоногов заявлял прямо: «Режиссер не может воспитать преемника, потому что это художественно невозможно». А уж ему ли не знать все лоции режиссерского дела.

Современные режиссеры в своем большинстве взросли не естественным путем «постепенного созревания», а накачали себе мускулы. «Качки» много ставят, они энергичны, мастеровиты, в незнании своего дела их обвинить нельзя, но отсутствие школы сказывается на их работах. Философского осмысления темы, духовности и убедительной жизненной «оснастки», которая присутствовала в спектаклях известных режиссеров недавнего прошлого, исходивших в своем творчестве из глубинной сущности театрального искусства, очень не хватает нынешним постановкам.

Обо всех судить не могу, говорю, исходя из собственных наблюдений художественного руководителя театра. По тому, что приносят нам молодые режиссеры, я вижу: это «мозговые», холодновато-расчетливые профессионалы. В этом не их вина: они живут в эпоху, когда в театре сломаны прежние понятия и привычные категории, да и в обыденной жизни человек не всегда ощущает твердую почву под ногами. Тут, что называется, не до духовного постижения и взирания в небеса, тут многие подумывают о том, как устроиться в этом сумасбродном мире, за что зацепиться в этом «броуновском движении», в творящейся кутерьме. И режиссеры приносят в театр именно эту кутерьму. А духовное постижение прекрасного требует покоя и творческого досуга. Но в погоне за материальным ни того, ни другого ни для кого сегодня не существует. К сожалению, изменились и зрительские потребности: набегавшись по делам, современная публика в большинстве хочет одного от любого срежиссированного действия — возможности выпустить пар. Вот идет по телевидению ток-шоу «К барьеру». Ведет его талантливейший журналист Владимир Соловьев, он умело манипулирует действиями самых влиятельных политиков страны и просто известных людей. Они — его актеры. Но что решает его передача? Ничего! Это все пустые разговоры, возгласы настаивающих на своей правоте сценических марионеток, но никто из них никого не слушает. В какой-то мере участникам ток-шоу это выгодно — так они привлекают к себе общественное внимание. А что получает зритель? Усталость, утомительную сказку на ночь, порцию своеобразного снотворного и — одновременно — допинга с замедленным действием, приняв который через несколько часов отдыха можно снова сломя голову броситься в сутолоку дел. Вот и говори теперь о том, что режиссеры — жрецы прекрасного…

Такая же картина в современной драматургии: пьес вроде бы много, но все они говорят об одном и том же — как нам сегодня плохо и как будет хорошо, если мы сделаем то-то и то-то. Вот уж чем зрителя не удивишь!

В этой связи мне почему-то вспомнился спектакль «Полонез Огинского» Романа Викгюка. Там был показан всеобщий развал. И что мне открыл этот спектакль? Что мир сошел с ума? Я и так это знаю. Что люди через соблазны превращаются в скотов? В своей жизни я нередко наблюдал такое. Что они не знают, куда идти? Я порой это и по себе ощущаю. Так зачем такой спектакль, если мне не подсказывают выхода? Если в нем даже просвета нет? Зато соль на раны мне в нем сыплют и сыплют! Для чего?

Настоящий театр не успокоительный наркотик, но он же и не психотропное средство для того, чтобы взбудораживать покоробленные души. Я бы сказал, что он — образец более нормального, более умного и цельного мира, чем тот, что зачастую остается за порогом зрительного зала. Идеального мира? Вполне возможно, коль скоро искусство — это почти всегда стремление к идеалу.

Да, театр должен быть современным, но зрителю, да и актеру, больше нужны фигуры и коллизии, которые содержат вневременные ценности. А ценностями они остаются потому, что в них всегда есть перекличка с тем, что происходит сегодня. Но и напоминание, что жизнь — это не только курс доллара и оперативные сводки милиции. Однако мы, находясь в бурлящем котле повседневности, далеко не всегда можем ухватить суть происходящего, а потому и не можем сами ответить на вопросы, которые ставит перед нами действительность. Тогда на помощь приходит классика. В ней заложены вечные духовные богатства — ответы на вопросы человеческого бытия, а значит, в ней опора всем ныне живущим.

Представить невозможно, что бы мы делали сегодня без Островского, Гоголя, Достоевского, Чехова, Шекспира! Но классику сегодня просто так не поставишь. Она должна в каждую новую эпоху, на каждом новом повороте времени прочитываться заново. Ведь все постоянно меняется. Что-то отмирает и нарождается в обществе. Меняется человек, его мироощущение, вкусы. Обновляется эстетика. А спектакль должен органично вписываться в наш «безумный, безумный, безумный мир». Нельзя же благодушествовать, за чашкой чая с вареньем, на фоне нарисованного деревянного Замоскворечья из XIX века, когда за стеной строятся небоскребы из стекла и бетона.