Жозеф Бальзамо. Том 1 - Александр Дюма

— Слышите, карета как раз подъезжает, — сообщила Шон.

— И даже останавливается, — подхватил Жан.

— Да, но не въезжает, — бросила г-жа Дюбарри.

— Не въезжает, это верно, — согласился Жан, но тут же метнулся к окну, распахнул его и заорал: — Бегом, черт вас возьми! Бегом, не то опоздаете! Да скорей вы! Мы должны хотя бы узнать, кто наш благодетель.

Все лакеи и слуги побежали сломя голову, но было уже поздно. У ворот стояла карета, обитая изнутри белым атласом и запряженная двумя великолепными лошадьми гнедой масти.

Ни кучера, ни лакеев на запятках не было, лошадей держал под уздцы обычный посыльный.

Человек, правивший лошадьми, дал посыльному шесть ливров, после чего убежал в направлении Фонтанного двора.

Принялись исследовать дверцы кареты, но гербы на них были кем-то наскоро закрашены, а вместо них изображены розы.

Похищение кареты и замена похищенной — все заняло не больше часа.

Жан велел завести карету во двор, самолично запер ворота, а ключ взял себе.

После этого он поднялся в туалетную комнату, где парикмахер готовился дать графине первые доказательства своего искусства.

— Сударь! — воскликнул Жан, сжимая руку Леонару. — Если вы не скажете нам, кто наш добрый гений, если не сообщите ему о нашей вечной благодарности, то клянусь…

— Осторожней, господин виконт, — спокойно прервал его молодой человек. — Вы оказываете мне честь с такой силой сжимать мою руку, что она может занеметь, а мне ведь предстоит причесывать графиню. Однако время нас торопит, пробило половину девятого.

— Отпустите его, Жан, немедленно отпустите! — закричала графиня.

Жан рухнул в кресло.

— Это чудо, поистине чудо, — пробормотала Шон. — Платье как будто на Жанну сшито… Только спереди на дюйм длинней, но за десять минут мы это исправим.

— А карета, как она? Приличная? — осведомилась графиня.

— В самом изысканном вкусе, — сообщил Жан. — Я влезал в нее, она обита белым атласом и надушена розовым маслом.

— Значит, все прекрасно! — воскликнула г-жа Дюбарри, хлопая в ладоши. — Приступайте, господин Леонар и, если вы хорошо причешете меня, считайте, что ваша карьера обеспечена.

Леонар не заставил повторять дважды, он завладел головой г-жи Дюбарри и уже первым взмахом гребня выказал незаурядный талант.

Исполняя сей важный труд, он продемонстрировал быстроту, точность, вкус, поразительное понимание соответствия душевных и физических особенностей.

Спустя сорок пять минут г-жа Дюбарри вышла из его рук стократ обольстительней богини Афродиты, поскольку, будучи не менее прекрасна, была не столь обнажена.

Вот он наложил последний штрих на свое великолепное произведение, проверил его прочность, попросил воды помыть руки, почтительно поблагодарил Шон, которая от радости прислуживала ему при мытье, словно монарху, и хотел уже удалиться.

— Знайте же, сударь, — объявил ему виконт Дюбарри, — я столь же упорен в дружбе, как и во вражде. Надеюсь, теперь вы соблаговолите сказать мне, кто вы.

— Вы уже все знаете, сударь: я дебютирую, а зовут меня Леонар.

— Дебютируете! Господи! Да вы уже превзошли мастера, сударь.

— Вы будете моим куафером, господин Леонар, — сказала графиня, любуясь собой в маленьком ручном зеркале, — и я буду вам платить за каждую парадную прическу пятьдесят луидоров. Шон, отсчитай господину Леонару сто луидоров, пятьдесят ему пойдут как наградные.

— Ваше сиятельство, я ведь вам уже сказал, что вы сделаете мне репутацию.

— Нет, нет, вы будете причесывать только меня.

— В таком случае, ваше сиятельство, оставьте себе ваши сто луидоров, — заявил Леонар. — Я предпочитаю свободу, ведь именно ей я обязан чести сделать вам сегодня прическу. Для человека свобода — первейшее из благ.

— Парикмахер-философ! — вскричала Жанна Дюбарри, воздев руки к небу. — Куда мы катимся! Господи Боже мой, куда мы катимся! Хорошо, дорогой господин Леонар, не намерена ссориться с вами, потому примите эти сто луидоров и свято храните свою тайну и свободу. В карету, графиня, в карету!

Слова эти относились уже к чопорной и разряженной в пух и прах графине Беарнской, которую извлекли из ее комнаты, как только покончили с туалетом г-жи Дюбарри.

— Осторожней, осторожней, — приговаривал Жан четырем лакеям, тихонько сносившим графиню Беарнскую по лестнице. — Если она хоть раз застонет, я из вас душу выну.

Пока Жан надзирал за этой тонкой и важной операцией, в которой Шон принимала участие в качестве лейтенанта, г-жа Дюбарри обернулась, ища Леонара.

Но Леонара нигде не было.

— Куда же он подевался? — пробормотала г-жа Дюбарри, которая еще не вполне пришла в себя после стольких чудес, одно за другим свалившихся на нее.

— Куда подевался? Исчез сквозь пол или потолок, как и положено духам. Берегитесь, графиня, как бы ваша куафюра не превратилась бы в паштет из дроздов, платье — в паутину, а мы не прикатили бы в Версаль в тыкве, запряженной парой крыс.

И, предостерегши таким образом г-жу Дюбарри, виконт Жан тоже влез в карету, где уже сидели графиня Беарнская и ее счастливая «крестница».

38. ПРЕДСТАВЛЕНИЕ КО ДВОРУ

Версаль прекрасен и всегда будет прекрасен, как все великое. Пускай его поверженные камни обрастают мхом, пускай его свинцовые, бронзовые и мраморные боги, сброшенные с пьедесталов, валяются в пересохших прудах, пускай давно не подстригаемые деревья на широких аллеях вздымают к небесам растрепанные кроны, — всегда, даже в руинах, Версаль будет казаться величественным и поразительным мечтателю или поэту, который с высокого балкона устремит взгляд к вечному небосводу, полюбовавшись сперва преходящим земным великолепием.

Но особенно величествен был Версаль в пору своего расцвета и славы. Когда безоружный народ, сдерживаемый цепью блистательных солдат, волнами бился о золоченые решетки, когда обитые бархатом, шелком и атласом кареты с горделивыми гербами катились по гулким мостовым, влекомые скачущими во весь опор горячими лошадьми, когда во всех окнах, освещенных, словно окна волшебного замка, виднелись люди, осыпанные бриллиантами, рубинами, сапфирами, и люди эти, повинуясь жесту одного-единственного человека, склонялись, как клонятся под ветром золотые колосья, среди которых виднеются белые маргаритки, пурпурные маки и лазоревые васильки, Версаль был поистине прекрасен, в особенности когда из его ворот мчались курьеры, направлявшиеся во все державы, когда по его бесконечным коврам и драгоценным мозаичным полам ступали короли, принцы, вельможи, военачальники и ученые всего цивилизованного мира.