В Дикой земле (СИ) - Крымов Илья Олегович

— Там… мать… иди! Я за… я за лекарем!

Она умчалась прочь длинными прыжками, неизящно, однако очень быстро. Тобиус вошёл в дом и вскоре нашёл старшую из хозяек в гостиной. Локра лежала на мягких подушках, скрючившись в позе эмбриона, и страдала от боли. Незаметно пробудились диагностические чары, позволившие волшебнику изучить состояние внутренних органов лекарши и через минуту у него был диагноз. Всё очень плохо.

Возложив на неё руки, маг подарил облегчение, утихомирил острую резь и уселся рядом на пол. Всё время, пока не вернулась девушка, он боролся с желанием достать из-за пазухи нож и быстро сделать дело.

Вифани привела с собой пожилого симиана и его молодого ученика, после чего человек тихо удалился за дверь и замер в коридоре на случай, если понадобится. Он рассеял обезболивающие чары, чтобы диагноз был поставлен правильно и некоторое время слушал ответы Локры, перебивавшиеся стонами и вскриками. Определившись во мнении, лекарь дал женщине усыпляющее зелье.

— Боюсь, ваше подозрение полностью верно, госпожа Вифани, — говорил он, выходя в коридор, — прискорбно, очень прискорбно.

Руки девушки были сцеплены на груди, необычайно бледная, она словно ничего перед собой не видела, но смогла ответить кивком.

— Не провожайте.

Лекарь, преисполненный сочувствием, вздохнул и направился к выходу, увлекая за собой помощника. Тобиус неслышно выпрямился за спиной Вифани и долго они стояли так, она — потерянная где-то, а он — в ожидании её возвращения. Наконец человек подошёл ближе.

— Мы можем поговорить?

Девушка вздрогнула, обернулась, вспоминая о его существовании и по тому, как изменилось её лицо, стало понятно, — это плач. Она тихо и бесслёзно плакала на его груди, дрожа всем телом, безуспешно пытаясь овладеть собой, пока Тобиус гладил скорбящую по спине.

— Прошу, послушай меня, это важно.

Он проводил Вифани в гостиную, где в медикаментозном сне лежала её мать, и усадил рядом с низеньким столом на подушки.

— Вы уже знаете, что это?

— Мы знаем, — ответила она, глядя на Локру, — воспаление гокара.

Маг кивнул:

— И как вы это лечите?

Вифани чуть вновь не зарыдала, но усилие воли сдержалась.

— Это не лечится.

Такого ответа рив и боялся. Лечить аппендицит медикаментозно либо при помощи заклинаний умели только лучшие целители человеческого мира. Парадокс, — волшебники одерживали победы над страшнейшими пандемиями, могли поднимать на ноги полумёртвых, отращивать утраченные части тел, а излечить воспаление маленького кусочка кишки без вскрытия, не могли.

— И что же теперь, она просто умрёт?

Руки девушки подрагивали то и дело.

— Не сразу. Пройдёт несколько мучительных дней, или недель, это всегда происходит по-разному. А потом быстрая, но болезненная смерть. Не выживает почти никто.

Он ощутил желание вспылить от этих слов. Взглянул на себя и на это желание со стороны, возвёл стену, отогнал эмоции. Не время. Совсем не время.

— Её можно спасти.

Красные глаза взглянули на него.

— Мы знаем эту болезнь тоже. Без правильной помощи всё будет так, как ты сказала, но если рядом вовремя окажется толковый лекарь…

— Такой как ты?

— Да, такой как я. Разреши мне, и я закончу за четверть часа.

— Что разрешить?

Его рука скользнула за отворот полумантии и вынырнула обратно, сжимая в пальцах ножны с атамом.

— Операцию.

Сказанное слово испугало её больше внезапно обнаруженного оружия, сама идея оказалась пугающей. Сару-хэм познали высокое искусство хирургии, однако если дело касалось операций на брюшной полости… табу. Абсолютный запрет. Именно из-за него Длиннохвостые с незапамятных времён выбрали своим главным оружием дробящие шесты и презирали Клыкастых с их рубящими тесаками.

— Хочешь вырезать из моей матери душу?!

Она взвилась, горя негодованием, подпитываемым болью, заранее глухая к любым доводам и объяснениям. И всё же, идти против ураганного ветра, — это ли не то, что должны уметь волшебники?

— Я делал это уже не раз…

— Блажь!

— Никто не умирал, худшие последствия, — проблемы с пищеварением…

— Это богохульство!

— Нет же, я не отрицаю существования души, я лишь говорю, что она не в животе…

— Прекрати! Я не позволю тебе резать мою мать!

— Но я мог бы спасти её…

— Или убить!

— Говорю же, Вифани…

— Хватит, Тарка! Хватит! Наши народы разделяют тысячелетия! — вскрикнула девушка. — У нас разная физиология! Посмотри на себя! Короткие ручонки и ноги-ходули! Ты всегда готов нырнуть в воду, всё время ищешь острых специй, которых мало кто ест! Чем ещё мы отличны? Ты знаешь?! И я не знаю! Так что я не позволю рисковать душой моей матери! Как бы сильно ни желала ей долгих лет, слышишь?!

Его ладони сжались в кулаки, а на вспотевшем лбу проступила жилка. Бывали времена, не часто, но всё же бывали, когда Тобиус сомневался. В своей вере. Греховность сих сомнений не подлежала обсуждению, и всё же…

Волшебники редко тянулись к религии, ибо они знали, а знание несовместимо с верой. Волшебники знали о богах, они знали, как можно говорить с богами, заключать договоры, вести дела. Не с Ним, конечно, Он не нуждался в их помощи, Он затмевал своей мощью всех прочих, но всё же, вопреки всем догмам Амлотианства, Он был не единственным, и Тобиус, опалённый амлотианин, под гнётом знаний и таких жизненных обстоятельств как нынешние… сомневался.

Вера являлась его выбором, утолением нужды, которая возникала не в каждом сердце, и, бывало, она требовала слишком многого, слишком властно. Церковь двигала вперёд науки, пестовала светлых разумом мужей в монастырях, но при этом запрещала многие благие дела, которые могла бы воплотить магия. И порой Тобиус… сомневался.

Церковь извела всех люменомантов, убила одно из сокровищ Валемара, просто потому что никто и ничто не может быть настолько же чистым, как Господь, никто и ничто не имеет права воскрешать мёртвых, и не служить Господу. Временами Тобиус… сомневался в целесообразности религии как таковой, и ныне, находясь так далеко от ближайшего амлотианского храма, он видел, что не только его родная вера могла стать помехой на пути к заветной цели. Даже на таком коротеньком, таком простом пути.

Серый волшебник вышел вон, взобрался на крышу и уселся там на прогретой черепице в тени листвы. Подтянув колени к подбородку, словно незрелое дитя в минуты душевных терзаний, он просидел так много часов, слушая шум листвы. В голове гудели пчёлами, сталкиваясь друг с дружкой мысли о вере и о болящей женщине внизу, которой было так легко помочь. И так трудно. Магия открывала великий набор возможностей, давала власть неописуемую для обычного смертного. И всё было не то.

Он мог… что? Усыпить Вифани и провести операцию так, что не останется даже тоненького шрама? Он мог это сделать, несомненно, нарушая все принципы этики. Но что тогда? Что он мог знать о живых душах и о том, как с ними потребно обращаться? Эта магия была утрачена вместе с величайшими волшебниками прошлого. Вера формирует реальность, — это он знал точно. Вера мага в свою магию позволяла ему ею пользоваться. Вера тысяч людей в бога, сосредоточенная в клирике, могла дать последнему власть над силами природы, наделить даром целить или сокрушать, повелевать животными, чудовищами и даже нежитью. Насколько сильно верили симианы в местоположение своих душ? Достаточно ли, чтобы их вера определила реальность?

Но что тогда? Всё изменить? Он ведь и это мог. Его маяк, его медная обезьяна, была в городе, находилась выше, в том большом дворце, куда маг наведывался пару раз ночами. Она так понравилась городским старшинам, что её не пустили на переплавку, и оставили на видном месте, в каком-то, возможно, зале совета?.. Тобиус мог начать вещать через неё в любой момент. Он мог объявить незнакомым с магией существам от имени их бога, что душу так просто не потерять, что хирургия брюшной полости больше не табу, возрадуйтесь… Обманом перевернуть устои части самобытной цивилизации ради того, чтобы получить возможность спасти одну жизнь и невзирая на то, что в будущем такое изменение породит ещё много религиозных войн, в которых будет утрачено много иных жизней… этика, проклятая ты сука, иди вон!