Улыбка Амура - Ирина Леонидовна Касаткина

− Еще немножко, и все проблемы разом исчезли бы, − весело сказал мужчина. − Не стоит так погружаться в них на дороге.

− Ой, спасибо! − Настя на мгновение представила свое растерзанное тело на мостовой и содрогнулась. − Спасибо, вы спасли мне жизнь!

− Конечно, спас, − согласился мужчина. − И за это позвольте перевести вас на ту сторону, пока кто-нибудь не сшиб. Такие красивые девушки редкость, их надо беречь.

Держа Настю под руку, он по зебре перевел ее через широкую магистраль. Полосатую дорожку большинство автомобилистов игнорировало, но Настин провожатый еще издали показывал им большой кулак, и те недовольно притормаживали. Когда они ступили на тротуар, незнакомец галантно поцеловал ей руку и откланялся, посоветовав впредь быть внимательнее.

Если бы не он, меня бы уже не было, думала Настя, с благодарностью глядя вслед удалявшемуся спасителю. Просто чудо, что этот человек в то мгновение оказался рядом. А может, это судьба? Может, моя жизнь все же на что-то нужна, для какой-то цели? Нет, все! − теперь буду осторожней. Ну его, этого Вадима, из-за него чуть жизни не лишилась. Буду жить для себя и для родителей − для тех, кто меня действительно любит. И внезапно повеселев, она понеслась домой, чувствуя себя почти счастливой, оттого что по-прежнему живет, дышит, видит небо и солнышко, которых только что могла так страшно и навечно лишиться.

Настя была права, когда думала, что Вадим решил прервать их отношения, − не тревожить ее звонками и больше не искать встреч. И склонил его к этому отец, мнение которого для него было непререкаемым. В минуту откровенности Вадим рассказал тому о своей любви к юной лицеистке. Отец отнесся к словам сына со всей серьезностью, на которую был способен этот много повидавший в своей жизни человек.

− Сын, рассуди здраво: она ведь еще ребенок. Судя по твоим словам, девочка чистая, с ней негоже поступить нечестно, − говорил отец, строго глядя сыну в глаза. − Тебя ведь не устроят чисто платонические отношения, они не могут длиться долго. Но что ты можешь ей дать? Вам обоим еще учиться и учиться! Тем более, что тебе, вероятно, придется возвращаться в Питер, − я здесь задержусь надолго, а у мамы проблемы с психикой, сам знаешь. Все-таки там ее сестра. Поэтому, пока у вас далеко не зашло, оставь девочку в покое. Есть же у тебя совесть.

Чего-чего, а совести у Вадима было с избытком. И поэтому с доводами отца он грустно согласился. Он и сам все прекрасно понимал, − помнил, как со страшной силой потянуло его к ней у него дома. И как больно было ему, когда заметил настороженность и даже страх в ее глазах. Нет, лучше прекратить все это сразу, − иначе потом будет еще труднее. Жениться он не может, а поступить, как с Аней, − нет, с Настей так не годится. Его до сих пор из-за Тенчуриной совесть мучает. По возможности избегать встреч, тем более, что весь ближайший месяц ему предстояло каждый день ездить к матери в психиатрическую лечебницу, располагавшуюся далеко за городом. В деканате знали о его проблеме и к пропускам занятий отнеслись лояльно: студентом он был прилежным и обещал все подогнать.

Несколько дней мысли о Вадиме больше не мучили Настю, и она тихо радовалась этому. Но однажды, проснувшись ночью, вдруг обнаружила, что ее подушка мокрая от слез. Боль утраты внезапно возвратилась с такой силой, что она заплакала теперь уже наяву. А утром приняла решение несмотря ни на что выяснить все до конца. Но как? Спросить самого Вадима? Нет, это слишком больно. Тогда она решила позвонить Ляльке, которая однажды уже помогла ей прояснить ситуацию с Анечкой. Лялька выслушала ее с сочувствием и пообещала узнать, почему Туманов уходит с занятий и что вообще происходит. Через пару дней она позвонила Насте.

− Новости неутешительные, − услышала Настя, замирая от дурного предчувствия. − У него мать в психушке. Это за городом, и он будет весь месяц туда мотаться, возить ей какие-то снадобья и помогать с процедурами. А относительно тебя, − по-моему, Настя, это все! Нет, он ничего такого мне не сказал. Но все время прятал глаза. Он же знает, что мы с тобой приятельницы, и, конечно, понял, почему я к нему подошла. Настя, не знаю, в чем дело, но, похоже, он решил с тобой порвать. Хотя у него никого нет, это точно. Тут какая-то другая причина. Настя, я очень хорошо тебя понимаю, сама такая. Но ты все же пересиль себя. Постарайся его забыть. Хотя, конечно, советовать легко.

И Настя стала стараться забыть. Погрузилась в учение по уши и гнала все посторонние мысли прочь. Но чем больше она старалась, тем труднее становилось их отгонять. Чтобы побыстрее выветрить из памяти мучительный образ, она порвала на мелкие кусочки их единственную фотографию и выбросила в мусорное ведро − правда, потом полдня металась, проклиная себя за содеянное. Чувство тоски порой становилось невыносимым, и тогда она ложилась на диван, зарывалась лицом в подушку и позволяя себе вдоволь нареветься. А потом засыпала и еще долго всхлипывала во сне.

К счастью, родители полностью перестали приставать к ней с советами и расспросами. Отец с утра уходил на работу, являясь иногда поздно вечером. На вопросы матери отвечал, что сильно устал, наскоро ужинал и ложился спать. Мать тоже особенно не докучала: работа и занятия с учениками отнимали у нее все силы. Изредка она интересовалась успехами дочери в лицее, и, узнав, что все в порядке, успокаивалась.

Так продолжалось довольно долго. Они жили рядом, виделись каждое утро и по вечерам, о чем-то разговаривали, но души их оставались наглухо застегнутыми, − и уже никого не интересовало, чем живет другой.

Глава 41. На концерте

Однажды на улице Настя встретила Соколову. Они давно не виделись − еще с весны. Ирочка похвасталась, что в школе у нее одни пятерки, идет на медаль, и в личном плане тоже все замечательно: Саша сказал, что любит только ее и что после школы они поженятся.

− А как у тебя? − участливо спросила Ирочка. − Кто-нибудь появился?

− Нет. − Насте совсем не улыбалось с ней откровенничать и, чтобы изменить тему, она спросила: −Ты не знаешь такую − Башкатову? Она, кажется, из твоей бывшей школы.

− Конечно, знаю! Это же подружка той гадины, которая чуть Сашу у меня