Искры - Михаил Соколов

— Ничего я не боюсь, Яков, потому что верю вам. Вы помните, что говорили мне в хуторе, в панском саду, когда убили сову? Я все помню. Но я не сова, этого вы никогда не забывайте.

— Оксана! — взволнованно произнес Яшка. — Почему вы так держитесь со мной?

— А мне так нравится, нравится… — нараспев заговорила она и не успела сказать больше ни слова, как очутилась в могучих объятиях Яшки.

Лодка закачалась из стороны в сторону, от нее покатились к берегу волны и тихо зашелестели камыши.

— Яков, причаливайте к берегу! — испуганно сказала Оксана, еле переводя дыхание после поцелуя.

Яшка отвернулся, ответил:

— Не могу. Не хочу.

Он наклонил вихрастую темноволосую голову и задумался. «Ну, почему она такая непонятная, крученая, эта Оксана? Что я должен ублажать ее, как мальчишка? Нет, Оксана, так дело не пойдет. Я люблю делать все честь-честью, серьезно, а не играть. За игру со мной можно здорово поплатиться», — мысленно проговорил он и, решительно взявшись за весла, подогнал лодку к берегу и вытащил ее из воды едва не до половины.

— Идите, Оксана Владимировна, — сказал он и устало опустился на траву.

Оксана продолжала сидеть в лодке. Вдруг над молчаливым лесом, над тихой рекой серебряным колокольчиком зазвучал ее сильный голос:

Ой да папироска, друг мой неразлучный.Что же ты не тлеешь, что ты не горишь?Ой да добрый молодец, убит горем, скучный,Отчего не куришь, речь не говоришь?

Яшка тяжело вздохнул. «Не пойму! Ни черта не понимаю, куда она гнет и что думает», — с горечью сказал он себе.

Оксана, выйдя из лодки, села возле Яшки и продолжала напевать, но уже тихо, задумчиво.

— Оксана, — обратился к ней Яшка, — скажите мне честно, ведь мужик я в сравнении с вами?

Оксана приблизила к нему свое лице и, сверкая белками глаз, шутливо пропела:

Ведь я червяк в сравненьи с ним,В сравненьи с ним,С лицом таким,С его сиятельством самим…

Яшка еле владел собой. Хмельной, раздосадованный, он готов был грубо схватить ее. Но он резко поднялся на ноги, сделал несколько шагов и, обернувшись к Оксане, сказал:

— Я люблю вас, Оксана, честно говорю. Так скажите и мне честно, прямо: противна вам моя любовь? Не бойтесь, я найду в себе силы притушить свои чувства, если они противны вам, — выдавил он сквозь зубы.

Оксана встала, оправила платье.

— Яков, вы говорите вздор, — серьезно произнесла она, но Яшке опять почудилась в ее голосе насмешка.

Он шагнул к ней, но тотчас отступил, опустил голову;

— Уходите, Оксана. Уходите от меня сию секунду, прошу вас, — угрожающе проговорил он, окидывая Оксану угрюмым взглядом.

Она подошла к нему, погладила по горячей щеке.

— У-у, бука! А мне не страшно! И я не уйду-у, — протянула она с детским лукавством.

— Оксана, ты же любишь меня! — воскликнул Яшка, хватая ее за руки. — Скажи только одно слово! Только одно!

— Скажу, но не сейчас.

Яшка привлек ее к себе, стал целовать, приговаривая:

— Оксана, родная моя. Неужели?..

Оксана вырвалась, отбежав в сторону, закрыла лицо руками и, постояв так немного, побежала по берегу речки.

— Ален а-а! Аленушка-а! — покатился по реке ее звонкий голос.

Яшка бросился за ней, расставив руки, как ветряк крылья, но вдруг остановился и закружился волчком, обхватив ладонями голову.

«Любит! Любит!» — кричало все в нем.

Утром Яшка спросил у Алены:

— Ну, так на чем же ты порешила?

— Еду на завод к Леве и обвенчаюсь там.

Яшка зажег спичку, прикурил папиросу и, задумчиво посмотрев на огонек, спокойно сказал:

— В этом нужды нет, сестра! Мы вот как сделаем: отправимся в хутор, я помирю всех вас с отцом, а остальное пойдет, как по маслу.

— Мне в хуторе нечего делать, — возразила Алена. — Раз батя так поступил со мной, обойдусь и без его благословения.

— Благословение на шее не виснет, но оно нужно для порядка, — сказал Яшка. — Я даю тебе слово, что будет все устроено чин-чином и вы поженитесь.

Алена недоверчиво посмотрела на него:

— С кем?

— С Леоном, конечно, — усмехнулся Яшка, — раз этот разиня Андрей упустил такую невесту.

Через час Яшка отвез Оксану на станцию.

Глава девятая

Свадьбу Загорулькины устроили на славу.

Три дня подряд на огромном дворе Нефеда Мироныча, как на мельнице, толпился народ. Три дня и три ночи прошенные и непрошенные гости ели и пили у Загорулькиных и гуляли, сколько душе хотелось, прославляли Нефеда Мироныча, весь род его, и все ходили то от Загорулькиных к Дороховым, то обратно, пели и плясали, кто как умел, притопывая седыми от пыли сапогами, наряжаясь — мужчины в женское, женщины в мужское и украшая себя, чем кому вздумалось.

Нефед Мироныч кричал на весь хутор:

— Пей, веселись, люди добрые! У Загорулькиных хватит на всех!

И Кундрючевка веселилась.

Яшка смотрел на все это и думал: а не слишком ли он щедро обставил в сущности не такое уж большое событие? Добро бы еще все это происходило на глазах у Оксаны, но к началу занятий она уехала на курсы в Петербург, не дождавшись свадьбы Леона.

Чургины приехали к концу свадебного пиршества. Яшка встретил их с радостью и с беспокойством: как посмотрит Чургин на него, на отца? Но Чургин смотрел на всех приветливыми, даже веселыми глазами, тепло поздравил молодоженов и подарил Алене красивый чайный сервиз. Яшка облегченно вздохнул. Ну, если уж этот непримиримый шахтер приехал в их дом, значит его, Яшкины, дела не так уж плохи. Но он любил знать все точно и решил выудить то, что ему надо было, у Игната Сысоича.

Улучив момент, он пожаловался ему:

— Не цените вы мою помощь, сват. И Алена теперь ваша, и земли отец дает вам, и денег, — всего. А вы и не спросите даже, кто все это устроил.

— И-и, Яша, сваток мой бесценный. Все я знаю, все чисто, и нечего спрашивать. Тебе Аксюта нужна? С дорогой душой. Хоть нынче за руки и под венец. Как тогда говорил тебе, так и сейчас. Как бы ж она не в Петербурге была! Да мы ее и оттуда вытребуем, если хочешь, и никто против моего слова не может стать, — говорил, еле ворочая языком, Игнат Сысоич.

— Сват Илья станет.

— Илюша? Ни в жизнь, это я тебе говорю! — ткнул себя в грудь Игнат Сысоич. — Я потолкую с ним. Хочешь, я его позову? Илюша!

К ним подошел Чургин.

— Сынок, зятек мой дорогой, — обратился к нему Игнат Сысоич. — Скажи этому дураку, свату Яшке: станешь ты промежду ними с Оксаной? А? Да с какой стати! Ну, скажи ему, окажи, — строго приказал Игнат Сысоич.

Чургин, поняв, о чем они говорили, пожал плечами:

— А чего ради я буду становиться между ними? Я еще чарку выпью, если дело до свадьбы дойдет, — по-простецки ответил он, и Игнат Сысоич торжествующе поднял палец:

— Во! Слыхал? А я тебе как говорил? Чтобы Илюша, зять мой дорогой! Да ни в жизнь! Эх, ты! — ткнул он Яшку в плечо и чуть не упал.

Яшка, притворяясь сильно пьяным, обнял обоих.

— Спасибо, вот спасибо! — проговорил он растроганно и воскликнул: — Эх, сваточки мои разлюбезные! Выпьем? Выпьем за Оксану — гордость нашего хутора, всей области Войска Донского! — А про себя подумал: «Посмотрю я потом, как вы откажетесь от своих слов. Душу вымотаю».

Разговор этот был в передней. А в горнице, за столом, пьяный атаман Калина распекал Нефеда Мироныча:

— Брешешь, кум, бог свидетель! Ты раньше как обзывал Левку? A-а, молчишь? Дурак ты, кум! Она его любит, Аленка? Любит. Если ты не отдал бы — убегла бы? Убегла бы и в тайности обвенчалась. А тебя палили два раза? Пали-или. Вот ты и раскинь пьяной своей башкой: надо ли натравлять на себя людей, чи лучше своего человека промежду ними, мужиками, завесть? Леон парень серьезный, может большими делами ворочать — дай только ему подмогу. А ты кочевряжился. Эх, кум, не умеешь ты государственные расчеты строить! Видит бог, ума у тебя для этого нехватает. Это я тебе говорю, — атаман и кум твой! Чья, к примеру, теперь родичка Оксана, племянница помощника наказного? Твоя родичка.

— Сам знаю, все знаю, кум. Ты чисто как шило все одно: подкалываешь и подкалываешь, — недовольно гудел Нефед Мироныч.

— A-а, знаешь? Брешешь, сейчас только узнал. Яшка тебе открыл глаза. О-о, у тебя это не сын, а сундук с золотом. Налей м-мне за умные речи. Стакан налей, а не рюмку!

В доме стоял такой шум, что его слышно было на улице, но Чургин уловил смысл разговора атамана с Нефедом Миронычем и сказал Леону.

— Калина учит старого Загорульку уму-разуму, советует приспособить тебя для кундрючевских дел. Чудаки! Сокола думают сделать вороном. Как ты думаешь, брат?

— Нужда велит сидеть с ними за одним столом. Ну, да это в первый и в последний раз.