Вокруг трона Екатерины Великой - Зинаида Чиркова

Покормив своих левреток сахаром и печеньем из объёмистых корзинок, выпив крепчайший кофе со сливками и печеньем, Екатерина уселась в кресло возле окна. Сегодня она, несмотря на остро очиненные перья и аккуратные стопки белой бумаги, не могла писать обычные письма и разговаривать со своими корреспондентами в принятом иронически-шутливом тоне. Она всё думала о своём новом мальчике — Ланском, мысленно примеряла ему генеральский мундир в золоте и с бриллиантовым аграфом, тупоносые лаковые туфли с золотыми пряжками и представляла, как он будет выглядеть среди всей её раззолоченной придворной толпы.

Сегодня она не стала работать и с секретарями, срочных бумаг как будто не было, а другие могут и подождать, пока она не разберётся со своими чувствами. Раньше обычного она перешла в малую уборную, и её удивлённый куафёр Колов старательно причесал её длинные густые великолепные волосы, которыми так играл ночью Ланской.

Екатерина стремилась поскорее перейти в официальную уборную, потому что к её одеванию в ней уже собирались все, кому она была дорога, — дети, внуки, несколько близких друзей вроде Льва Нарышкина, и конечно же туда должен был подойти и Ланской. Если, разумеется, подумалось ей вдруг, он не проспит. Ах, какой славный мальчик, просто ребёнок, как нежен, как неистощим, как искренен! И Екатерина опять погрузилась в воспоминания об этой чудесной ночи...

В малой уборной ей уже принесли простое, свободное и очень открытое платье с длинными разрезными двойными рукавами и её любимые туфли на низком широком каблуке. Давно уже ей пришлось отказаться от высоких каблуков, в которых она так любила щеголять в молодости: болели ноги, и Екатерина боялась, что скоро ей придётся взять в руки палку и подпираться ею.

Она оделась и вышла раньше обычного в официальную уборную. Тут уже бегали Александр и Константин, великие князья и великие сорванцы, тут были князь Репнин и Нарышкин. Екатерина всё смотрела на дверь — ждала, когда придёт её новый фаворит.

Он вошёл несмело, робко, медленно, и она поманила его рукой и оставила стоять возле себя.

И снова умилилась она его виду — красивый, рослый, как прелестно выглядел он в генеральском мундире с бриллиантовым аграфом, и какие стройные ноги были у него в шёлковых чулках и башмаках...

   — Представляю вам, друзья... — сказала Екатерина трепетным голосом.

Даже имя его вызывало у неё дрожь — так любила она этого мальчика.

   — Представляю вам генерала Ланского, прошу любить и жаловать, — закончила она.

И сразу к Ланскому подошли мальчики — великие князья и стали рассматривать его бриллиантовый аграф и золотую прошивку и задавать кучу детских наивных вопросов.

Императрице принесли чашку со льдом. Екатерина брала куски льда и натирала им свои щёки. Больше никакой косметикой она не пользовалась.

И Ланской тщательно следил, как она это делает. Её белые щёки краснели от холода, и она казалась ему ещё обольстительнее, чем ночью...

Высокая причёска уже давно была закончена, и куафёр покрыл её маленьким тюлевым чепчиком.

Теперь императрица была совершенно готова, и все отправились к столу.

Екатерина рукой показала Ланскому его место — по правую руку от неё. Всё ещё робея и стесняясь, он сел на стул. Его волновало, что плечо Екатерины всё время было рядом, а он не мог его потрогать или поцеловать. Императрица понимала состояние Ланского, и снова в душе её вспыхнула бурная радость. Она продолжала говорить со всеми просто и весело, но постоянно чувствовала взгляд Ланского, и щёки её краснели теперь уже не ото льда, а от внутреннего жара.

Но даже посреди этих чувств, волнуясь и радуясь, она ни на одну минуту не изменила свой режим дня.

После обеда она поговорила с некоторыми из приглашённых и отпустила их, чтобы усесться за пяльцы в малой гостиной — она искусно вышивала, и ей очень хотелось, чтобы её новый избранник был поражён её мастерством.

Ланской сидел рядом с Екатериной, лишь односложно отвечал на предлагаемые ему вопросы и внимательно слушал старика Бецкого, который читал императрице какой-то длинный отрывок из новой французской книжки. Она меняла цвета ниток, откусывала кончик зубами, из которых правый передний уже давно выпал. Иголки так и летали под её рукой, она шила быстро, умело и ловко.

Ланской был действительно удивлён. Великая женщина, великая императрица, и вдруг какой-то гарус, какие-то нитки. Но стежки у Екатерины получались ровные и красивые, и он не преминул похвалить их.

Всё это время он был в большом напряжении — подходили слуги, наклонялись к уху Екатерины, и она шёпотом отдавала приказания, секретари ждали выхода императрицы. Она угадала, что в работе с секретарями ей не придётся пользоваться советами и подсказками Ланского — он ничегошеньки не понимал в государственных делах. «Ничего, — радостно думала Екатерина, — я научу тебя и в этом разбираться...»

Ланской терпеливо выслушивал доклады секретарей, сидел возле императрицы в кабинете, но не вмешивался ни в какие разговоры. Он молчал, когда дело не касалось его.

Он терпеливо ждал, когда Екатерина закончит работу. Он не покидал кабинета, он не оставлял императрицу ни на одну минуту, но ему уже было скучно, и он только рассматривал её и ждал, когда она обратит на него внимание, А она искоса следила за фаворитом, отмечала, что ему скучно, а когда он оживлялся, словно бы изучала характер человека; который будет составлять её ближайшее окружение на протяжении нескольких лет.

Наконец Екатерина отправила всех своих секретарей и должностных лиц, приходивших к ней с докладами, и повернулась к Ланскому.

   — Наш рабочий день закончен, — весело сказала она, — теперь мы будем развлекаться.

Ярким румянцем вспыхнуло лицо Ланского — она наконец-то перестала заниматься другими людьми и обратила свой взор на него. А её ласковый милостивый взор теперь составлял всё счастье его жизни.

Длинная стеклянная галерея, ведущая из Зимнего дворца в Эрмитаж, позволила им немного побыть наедине. Ланской подал руку императрице, она радостно оперлась на неё, и он успел коснуться губами её щеки.

Она отстранилась и укоризненно посмотрела на него.

   — Никто не должен забываться, — сказала она, — ведь на нас устремлены все глаза. И нормы морали должны быть соблюдены. Там, у себя, делайте, что угодно, а здесь, на людях, ведите себя прилично, но и весело, не кукситесь...

Ланской лишь посмеялся в ответ на эту тираду.

   — И весь день я не смогу поцеловать тебя? Ведь весь день с тобой целая свора людей. А я хочу любить тебя и целовать каждую минуту, каждую секунду...