Успех или борода - Пенни Рид

правду. Ну, почти всю, за исключением уголовных моментов. На самом деле никто не ждет, что ты ответишь на все их вопросы.

Не глядя на брата, потому что я как бы с ним не разговаривал, я продолжал:

– Я разочарован. Вернее, я взбешен. Мы же с ней договорились, а она возьми и сделай… то, что сделала. И теперь начнется как раз то, чего я всячески старался избежать.

– Ну, за это ты должен ее наказать.

Я моргнул и поглядел на Клета:

– Не собираюсь я ее наказывать, о чем ты болтаешь?

– Если она тебя разочаровала, ей нужно преподать урок.

– Сиенна не ребенок, Клет. Она сама принимает решения и делает то, что считает правильным. Если она выложила репортерам правду, значит…

Тут до меня дошло, что Клет еле сдерживает улыбку. Я пригляделся и понял, что братец меня разыграл. Подвел, так сказать, к воде, чтобы я сам решал, пить или нет.

Я засмеялся и покрутил головой:

– Во ты засранец!

– Да, – пожал он плечами, тоже смеясь. – Я такой.

Мы долго сидели так вместе, думая каждый о своем. Я соображал, как поступить со слетевшимися репортерами, как расположить их к себе, проявив себя просто находкой для моей женщины. Я решил держаться дружелюбно, но твердо. Я приглашу их поговорить (не в дом, хватит с них и крыльца), представлюсь и постараюсь понравиться.

Я заставлю их полюбить меня.

– Если он попытается навредить тебе или Сиенне, я его убью, – небрежно сказал Клет. Складка рта у него выглядела угрюмой, взгляд острым, а глаза почти болезненно яркими.

– Кого?

– Даррела. Он не станет вам докучать, не беспокойся. Он знает – пока он в тюрьме, я легко до него доберусь.

Я, открыв рот, глядел на брата где-то с минуту. Адское пламя ненависти в глазах и холодная решимость, написанная на лице, делали его черты брутально-жесткими. Такого выражения лица у Клета я не видел очень и очень давно.

– Клет, ты не убийца. Ты этого не сделаешь.

Он криво улыбнулся и завел мотор. На секунду мне показалось, что рядом со мной сидит незнакомый человек.

– Это будет не преднамеренное убийство, а самозащита, большой брат. Я позабочусь, чтобы это выглядело именно так.

Да что за…

Я не сводил с Клета глаз, пока он выводил пикап с парковки на шоссе. Ледяная решимость и раскаленная ненависть постепенно сменились обычной Клетовой миной отстраненной своеобычности.

– Мне поехать через долину? Или по Мотыльковой просеке быстрее доберемся? – без всякой надобности спросил Клет приятным непринужденным тоном.

Признаться, в тот момент мне было некогда ломать голову над словами Клета и гадать, действительно ли у него есть возможность добраться до нашего папаши на нарах и покончить с ним и его угрозами: дома меня ожидала целая толпа газетчиков, надо было не ударить лицом в грязь.

Но когда эта медиашумиха с Сиенной поутихнет, мне придется серьезно вправлять Клету мозги. Наша семья и так натерпелась от папаши – не человек, а чума, ей-богу. Болезнь. Пятно на наших детских воспоминаниях. Я знал, что и Клету в свое время доставалось еще как. Даррел Уинстон обокрал и его юность, пусть и иначе, чем мою.

Я невольно задумался, чего конкретно лишился Клет. Должно быть, чего-то существенного, раз в нем горит такая неугасимая ненависть.

Впрочем, не имело значения, считает ли братец свои действия, реальные или потенциальные, обоснованными. Я не мог допустить, чтобы и Клет потерял свою душу.

* * *

Когда мы свернули на подъездную аллею, я еще раз попробовал дозвониться Сиенне. Она не взяла трубку.

Уже издали я разглядел, что наш двор беспорядочно заставлен незнакомыми машинами. Вокруг толклись журналисты, держа фотокамеры и куря сигареты. Я насчитал пять машин – четыре фургона местных новостей и одна вроде взятая напрокат в аэропорту. Едва Клет остановился, репортеры напали на нас, как блохи на собаку. Облепив машину, они выкрикивали мое имя и стучали по стеклам с обеих сторон.

– Это сумасшедшие! – Клет запер двери, с ужасом глядя на меня. – Зачем они стучат? Что они себе думают? Что мы нуждаемся в их подсказке, где нам следует находиться – в машине или снаружи? Паразиты!

Я улыбнулся брату, будто ничего особенного не происходило.

– Ты, главное, молчи. Говорить буду я.

– Я ничего не говорю и даю тебе возможность вести беседу, – повторил Клет на свой манер и вынул ключ из зажигания, затем повернулся к лицам, чуть ли не расплющенным у стекол, и помахал ручкой, чтобы акулы пера отступили: – Хорошо, хорошо, я знаю, вы хотите говорить с моим братом, но я не могу выбраться из машины, пока вы стоите вплотную к дверце, гении!

Я опустил стекло, и мне в лицо немедленно ткнули два микрофона.

– Что вы скажете о сегодняшнем заявлении Сиенны Диас?

– Она знает о вашем криминальном прошлом?

– А что думает о происходящем ваша семья?

– Вы используете Сиенну, чтобы прославиться?

Я не мешал им вопить свои вопросы, упорно сохраняя выражение лица спокойным, а улыбку непринужденной – каждая фотовспышка старалась поймать любую мою неприятную гримасу. Я понимал, что стану человеком, обманувшим Сиенну Диас, любимицу Америки, если не разыграю эту партию правильно или если позволю себе хотя бы сморщить нос.

Когда газетчики немного выдохлись, я заговорил, перекрывая их голоса:

– Послушайте, я с радостью отвечу на ваши вопросы. Но я хотел бы сделать это на моем крыльце, в тени, а не на солнцепеке, если вы не против. Стульев хватит на всех, а в кулере у меня лимонад. Сейчас жарко, я бы не отказался выпить чего-нибудь холодненького.

Всеобщий ажиотаж (или страх, что я запрусь в доме и вызову копов, обвинив журналистов в нарушении границ частной собственности) заметно поутих после моего предложения. Репортеры исподтишка переглянулись, а потом молча и довольно дружно отхлынули от пикапа, и мы с Клетом смогли вылезти наружу.

Я улыбнулся каждому недоверчивому лицу и обратился к Клету, который обошел капот и направился к