Джон Леннон - Альберт Голдман

Тем временем Джон буквально приплясывал от нетерпения в ожидании звонка от Леса. Наконец телефон зазвонил, и раздосадованный Джон узнал, что единственным судном, на котором можно было сочетаться браком, был большой океанский лайнер, который отправлялся уже через два часа. «Почему ты сразу не купил билеты?» – налетел Джон на растерявшегося шофера. Через несколько минут Лес перезвонил и сообщил, что с билетами они опоздали.

Джон приказал Лесу везти их прямо в Париж – идеальное место для медового месяца. Верный, но ворчливый шофер довез хозяина до ворот морского порта, и только тут выяснилось, что пассажиры не захватили с собой паспорта. Вне себя от разочарования Джон позвонил в офис и заявил Питеру Брауну, что желает обвенчаться в течение получаса! Браун лихорадочно шевелил мозгами: единственным местом, где эту проблему можно было решить без промедления, был Гибралтар. Но Джон не хотел в Гибралтар, он хотел в Париж. Тогда, арендовав частный реактивный самолет, он отправился в Ле Бурже.

Вероятнее всего, внезапное желание Джона Леннона жениться на Йоко можно объяснить бракосочетанием Пола Маккартни и Линды Истман, о котором пресса сообщила за два дня до этого. Событие оказалось неожиданным даже для самых близких друзей, но, учитывая тот факт, что Линда была уже на четвертом месяце беременности, они отнеслись к решению Пола с пониманием. И хотя Пол стал уже третьим Битлом, совершившим «правильный поступок», никто из группы не присутствовал на церемонии, состоявшейся в Мерилбоуне. Газеты не преминули бы сообщить об этом на первых полосах, однако в тот день разразился скандал: Джордж и Патти Харрисон были арестованы за хранение сигарет с марихуаной. Джон объявил бракосочетание Пола «пробным камнем» к его собственной свадьбе. Как это часто бывало и раньше, оба одновременно совершили одинаковые поступки, потому что давно уже плыли в одной лодке. (Когда Пол исполнил «Hey, Jude», Джон воскликнул: «Кллласс! Это мое!» Пол от удивления широко раскрыл глаза и запротестовал: «Да нет же! Мое!») Как и прежде, симметрия была идеальная.

Линда Истман, как и Йоко Оно, происходила из среды крупной буржуазии. Она жила в Скарсдэйле и посещала колледж Сары Лоуренс. Как и Йоко, она была разведена и имела шестилетнюю дочь от первого брака. Как и у Иоко, в ее жизни было много известных молодых мужчин, в свое время она была рок-фотографом и даже просто групи. Ей, как и Йоко, пришлось немало попотеть, чтобы заполучить себе Битла. (Когда осенью 1968 года она переехала к Полу в Сент-Джонс-Вуд, тот говорил Майлзу: «Надеюсь, теперь проблем не будет, а то когда она приезжала сюда в прошлый раз, мне пришлось выкинуть ее чемодан через ограду».) Ирония судьбы заключалась в том, что с самого начала Линде больше нравился Джон, тогда как Иоко позднее утверждала, что могла бы запросто отхватить себе Пола.

Джон и Йоко тайно пробыли в Париже четыре дня, а затем позвонили Элистеру Тейлору в «Эппл» и сообщили, что им нужны деньги и транспорт до Гибралтара. Тейлор встретился с ними в Ле Бурже, у трапа зафрахтованного самолета. Когда Питер Браун и его друг Дэвид Наттер – будущие свидетели на церемонии бракосочетания – прибыли в бюро регистраций, они застали Джона и Йоко облаченных в девственно белые наряды: на Джоне был белый свитер, брюки, длинный белый пиджак из рубчатого вельвета и теннисные туфли, а на Иоко – ослепительно белый трикотажный костюм с мини-юбкой и огромная шляпа с мягкими полями.

Во время церемонии, продолжавшейся ровно три минуты, Джон стоял с сигаретой во рту, засунув одну руку в карман, в то время как Иоко смущенно поеживалась. Наттер беспрерывно щелкал фотоаппаратом. Через семьдесят пять минут после прибытия в Гибралтар мистер и миссис Джон Леннон уже летели обратно в Париж. Французская пресса пронюхала об этом событии, и поэтому по прибытии в аэропорт Джона и Иоко обступила многочисленная толпа. «Мы оба – страшные романтики, – провозгласил Джон. – Мы очень желали, чтобы нас обвенчал архиепископ Кентерберийский, но это невозможно, поскольку он не венчает разведенных». – «Я только что пережила удивительные ощущения, – подхватила Иоко, – когда Джона спросили: „Согласен ли ты взять эту женщину себе в жены?“ Брачная церемония – это так старомодно. Это все равно, что надеть старинное платье».

Вскоре после этого, когда парочка, отобедав с Сальвадором Дали, возвращалась в отель, на Леннонов налетела стайка визжащих девиц, которые так и норовили потрогать и поцеловать Джона. Иоко в ужасе выскочила из машины и закричала. Она пыталась объяснить им, что они уже не могут так себя вести, ибо отныне Джон Леннон принадлежит только ей.

Через несколько дней Ленноны внезапно объявились в Амстердаме, где в номере отеля «Хилтон» состоялось их первое «постельное интервью». Идея использовать рекламную волну, вызванную собственной свадьбой, в целях пропаганды мира оказалась разумной – после того как Джон несколько раз объяснил это в прессе. Сам по себе замысел явился остроумным примером отношения Леннонов к жизни как к искусству и к искусству как к жизни. «Эти ребята расталкивали друг друга, пытаясь проникнуть к нам в спальню первыми, – вспоминал Джон о первых „постельных интервью“, – они думали, что мы будем заниматься любовью прямо у них на глазах: голые, в постели, Джон и Иоко, секс» Но когда журналисты приближались к постели, их взорам открывались лишь два неподвижных тела, одетых в белое, словно пациенты на больничной койке. «На самом деле, – говорил Джон, – мы обращаемся с посланием ко всему миру, в основном к молодежи, ко всем, кто готов к протесту против любой формы насилия». В конце Джон резюмировал свою мысль одной, ставшей позднее крылатой фразой: «Дайте миру шанс!»

Джон всегда считал, что массовое сознание легко поддается воздействию зрительных образов и лозунгов. Он был убежден, что за годы существования «Битлз» он в совершенстве овладел техникой манипулирования средствами массовой информации, а кроме того, приобрел очень способного партнера в лице Иоко Оно, которая всю жизнь только и занималась тем, что рекламировала себя. Собственные усилия во имя дела мира Ленноны организовали по образцу ежедневной сетки программ какой-нибудь теле– или радиостанции. Каждое утро после завтрака – чашки чая с тостами – они выходили в эфир с десяти утра до десяти вечера с десятью одночасовыми программами, которые прерывались только тогда, когда горничная-португалка приходила менять в номере белье, причем эта операция была неоднократно запечатлена фотографами и нередко транслировалась по телевидению.

Каждый час в «студию постельного мира» допускалась новая группа журналистов, которые рассаживались на полу или выстраивались у стены и записывали радиовыступления. Джон и Иоко брали слово по очереди, оставаясь при этом совершенно бесстрастными, так как чаще всего находились под действием наркотиков. Даже при ближайшем рассмотрении они больше походили на персонажей из черно-белого фильма, нежели на живых людей из плоти и крови. И хотя они провели не одну сотню часов за рассуждениями о мире, ни Джону, ни Иоко так и не удалось сказать по этому поводу чего-нибудь заслуживающего внимания. «Когда нацизм обрушился с преследованиями на еврейский народ, – вещала Иоко, – это было не просто преступление Гитлера или Германии, это отображало стремление каждого отдельного человека, который сочувствовал преследованию евреев, – вы понимаете?.. Если где-то внезапно вспыхивает война, мы все виноваты в этом». Должно быть, голландцы извлекли из этих речей немало поучительного!