Култи (ЛП) - Запата Мариана

Все, что я получила в ответ, это пустое выражение на лицах людей, надеющихся на что-то более драматичное. Если бы только они были рядом раньше, когда я получала от этого мужчины и дарила ему самые сладкие маленькие поцелуи в мире.

— Спасибо, что пришли, — сказала я и вышла, протискиваясь мимо членов семьи и фанатов других игроков, которые стояли рядом с прессой. Я пожала несколько рук, несколько раз обнялась и помахала знакомым.

Именно эту проклятую кепку я заметила первой, он стоял как можно дальше от прессы, рядом с ним были мои родители, Марк и Саймон. Папа первым увидел, что я приближаюсь. Он бросился ко мне, его лицо сияло. Папа крепко обнял меня и произнес слова, которые использовал каждый раз, когда я вызывала у него исключительную гордость.

— Ты могла бы забить еще как минимум два гола.

— В следующий раз, — согласилась я, обнимая его в ответ.

Следующей была моя мама.

— Ты не так часто оставляешь себя открытой. Хорошая работа.

Наконец, после того как мама отпустила меня, Култи сделал шаг вперед, прежде чем Марк или Саймон смогли это сделать. Он положил руку мне на плечо, не отрывая взгляд от моих глаз, и только слабый намек на улыбку появился на его губах.

— Да, о мудрейший? Какие у вас есть для меня советы?

Эта маленькая улыбка расцвела.

— Твои родители все сказали.

* * *

— Buenas noches, amores, — мама пожелала спокойной ночи нам обоим, прежде чем скрыться в моей спальне. Мои родители остались ночевать у меня.

Папа откинулся на спинку дивана и потягивал пиво, которое купил по дороге домой. Наша группа из шести человек зашла поесть в ресторан сразу же после игры. Он подождал, пока дверь спальни не захлопнулась, прежде чем сказать:

— Теперь ты можешь сказать мне, почему Култи не тренировал сегодня вечером?

Тот факт, что он продержался почти пять часов, пока, наконец, не сломался и не спросил, почему Немец сидел на трибунах, был удивительным. Я должна была отдать ему должное за то, что отец так долго держался и не задал этот вопрос, когда он, должно быть, пожирал его изнутри.

— Да.

Папа выдохнул, и мне пришлось бороться с желанием взять у него бутылку и сделать глоток.

— Он сегодня был на трибунах, чтобы я могла играть. Он будет сидеть и в финале, так что я тоже смогу играть, — медленно объяснила я. — Другие девушки жаловались на то, что он выбирает фаворитов, так что… — События последнего месяца моей жизни внезапно снова будто обрушились на мои плечи, и все, что я могла сделать, это беспомощно пожать ими.

Папа пристально посмотрел на меня, а потом еще немного пристальнее. Одно из его век слегка задрожало.

— Расскажи мне, что случилось.

Я так и сделала. Рассказала ему о том, каким образом мне снова разрешили играть, но как изначально отстранили.

В ответ папа выпил полбутылки. Он выглядел так, будто вот-вот лопнет. Если кто-то и понимал значение действий Култи, так это он.

— Сал…

— Да?

— Что ты собираешься делать?

— Я не знаю.

Он посмотрел на меня.

— Ты знаешь, что нужно делать.

— Я не знаю.

— Ты знаешь.

Боже, так вот на что был похож разговор со мной?

— Папа… Я... я не знаю. Я даже не знаю, что и думать обо всем этом. Мы в совершенно разных лигах. Я — это я, он — это он. Это никогда не сработает.

Он серьезно кивнул.

— Я знаю. Ты слишком хороша для него, но я не учил тебя быть такой тщеславной.

О, Боже. Почему я вообще пыталась с ним говорить об этом? Я начала хохотать.

— Я не это имела в виду, и ты это знаешь. Черт побери.

Папа улыбнулся и прижал прохладное стекло пивной бутылки к моему колену.

— Он знает о твоей маленькой одержимости?

Я одарила его взглядом «ты что, издеваешься?», который заставил его усмехнуться в ответ.

— Я хочу их увидеть.

— Увидеть что?

— Твои крылышки трусливой курицы, — невозмутимо произнес он.

Я простонала.

В ответ он начал кудахтать.

— Я всегда знала, что ты сумасшедший.

Папа фыркнул.

— Я думал, ты тигрица, hija mia (исп. дочь моя).

Вот так он заговорил об этом. Мой отец заговорил именно о том, о чем я беспокоилась. Неужели я действительно потеряла мужество?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я не знаю, как ему сказать. Я даже не знаю, почему он думает, что у него есть чувства ко мне, папа. И что мне теперь делать? Он делает все эти вещи и говорит всякую ерунду, хотя никогда раньше даже не давал мне понять, что думает обо мне как не просто о друге. И что мне теперь делать?

Отец бросил на меня взгляд, говоривший, что он явно не впечатлен тем, что я спрашиваю его мнение.

— Ты действительно хочешь, чтобы я тебе сказал?

Я кивнула.

— Когда встретил твою маму, я точно знал, кто она. Все знали, кто она. Я уже говорил тебе, что не я заговорил с ней первым, она сама подошла ко мне. Мне нечего было ей предложить. Я даже не закончил среднюю школу, а твоя мама была дочерью Ла Кулебры. Не имело значения, сколько раз я говорил ей, что она может найти кого-то получше, она никогда не уходила. Если для нее не имеет значения, что мы никогда не разбогатеем, то почему я должен ее отталкивать? Я любил ее, и она любила меня, а когда у тебя есть любовь, ты находишь способ заставить все работать. — Он снова прижал бутылку к моему колену. — Ты можешь получить все, что захочешь. Все, что ты когда-либо хотела. Ты много работала для этого, и я знаю, что ты это знаешь. «Я могу и сделаю», помнишь?

— Вот что я тебе скажу. Я знал, что что-то происходит, когда ты появилась с ним в моем доме. Ни один мужчина не поедет навещать твою семью, потому что ему скучно. Никто не стал бы проводить с тобой столько времени, если бы не хотел большего, а мой день рождения был несколько месяцев назад, Саломея. — Он указал на свою грудь, где билось сердце. — Думай сердцем, а не головой. Я никогда не видел, чтобы ты отказывалась от любой возможности, которая тебе представлялась. Не начинай и сейчас.

Глава 26

— А где тренер Култи?

— Он в отпуске до конца сезона, — ответил Гарднер, прежде чем уйти.

Я вытянула руки над головой, чтобы хорошенько размять мышцы плеч, которые у меня всегда ныли. Все это время я делала вид, что не слышу, о чем разговаривает группа девушек в нескольких метрах от меня.

— Он провел здесь весь сезон, а теперь решил взять отпуск?

— Я не удивлена.

— Я не могу в это поверить.

— Держу пари, Сал знает, что происходит.

— Да, она точно знает. Уверена, они провели прошлую ночь вместе.

Пара девушек из команды захихикали. Шлюхи.

— Знаешь, я слышала, что она заходила к Кордеро, и он поставил ей ультиматум: прекрати встречаться с ним, или он ее продаст.

— Не может быть! Что она сказала?

— О, я понятия не имею, но, думаю, именно поэтому они планировали оставить ее в запасных на игре в полуфинале. Если бы это мне сказали, что я не вхожу в основной состав, я даже не знаю, что сделала бы. Но не Сал, она просто стояла. Я не видела, чтобы она и глазом моргнула.

— Точно, она никогда не расстраивается. Я думаю, она ничего не чувствует. И я никогда не видела ее плачущей.

Да, я все еще не смотрела на них.

— Я тоже. Вся ее жизнь вращается только вокруг игры. Она типа робота или что-то в этом роде.

И это стало той самой точкой, когда я поняла, что мне нужно абстрагироваться от них. Не обращать внимания ни на одну из девушек, которым я в тот или иной момент помогала, включая Женевьеву.

Робот. Они думали, что я робот.

Я перевела дыхание.

Все прекрасно.

Мне оставалось сыграть только один матч. Вот и все. До конца сезона осталось только пять тренировок.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Как там говорится? «Когда жизнь дает тебе лимоны, иди в палатку с тако».

* * *

Когда я въехала на подъездную дорожку, там стоял горный велосипед, а рядом с ним — Немец. «Ауди» нигде не было видно.