Том (5). Льды возвращаются - Александр Казанцев

Меня стало трясти.

– Голубушка, да что это вы? – забеспокоилась старушка няня.

Она взяла у меня одну руку Бурова, другую я продолжала сжимать. Мне казалось, что она холодеет.

– Нет пульса, – отрывисто сказала старушка и нажала красную кнопку медицинской тревоги.

Мое кресло откатили.

Перед глазами у меня плыли круги. Говорила ли я что-либо Бурову или мне только казалось это?

В палату вошли два врача. Они бросились к кровати.

Обо мне забыли. Я слышала отрывистые слова:

– Шприц… Кислород… Искусственное дыхание… Бригаду реанимации сюда!..

Входили и выходили люди. Белые халаты, высокие белые шапочки.

Сердце резанула короткая фраза:

– Клиническая смерть.

Он умер!.. Умер у меня на руках, улыбнувшись мне глазами, быть может, даже услышав обо всем…

Вкатили стол на колесиках. Быстро положили на него Бурова… Боже мой!.. На него положили труп Бурова и куда-то повезли…

Уже в морг? Почему такая спешка? Мне хотелось сидеть около него, по-бабьи выть или причитать, плакать как жене…

Я увидела «лейтенанта». Он стоял лицом к окну и украдкой смахивал слезы. Потом, спохватившись, бросился ко мне:

– Так ужасно, что вы были здесь.

– Нет, – покачала я головой. – Так было нужно. Я успела ему все сказать…

Я смотрела неподвижными сухими глазами перед собой.

– Вы его любили, – сказал он. – Это сразу видно. И мы… мы тоже… Правда, не так, как вы… Но мы работали с ним еще до вас. Сегодня была моя очередь дежурить около него.

Я смотрела на него и думала, что лейтенанты не плачут.

– Вы сильная, – сказал мнимый лейтенант и покатил мое кресло.

Я не таилась от него. Я рыдала.

Мне еще предстояло найти силы, чтобы написать обо всем».

Глава третья. Миллиард трещин

«Я получил вызов в чрезвычайную комиссию американского сената. Каждый американец отлично понимает, что это значит. Не могу сказать, чтобы я испытывал особо приятное чувство. Слава государственного деятеля быстро померкла в моих глазах, и отважная душа моя изменила свое местопребывание, избрав для этого ту часть моего бренного тела, которая считалась уязвимой даже у Ахиллеса.

Чрезвычайная комиссия была создана в связи с оледенением Земли. Возглавлял ее красный сенатор Рыжий Майк, то есть мистер Майкл Никсон, что не предвещало для меня ничего хорошего, так как одновременно со мной туда были вызваны и руководители Организации «SOS» – мистер Ральф Рипплайн и мистер Джордж Никсон. В отличие от меня они в предвидении такой возможности предусмотрительно оказались в Африке, где сооружалась столица будущего малого человечества – Рипптаун.

Естественно, что хозяева Рипптауна не собирались являться в комиссию американского сената для дачи показаний, которые «могут быть использованы против них», или для проявления неуважения к сенату при отказе от показаний, что, как известно, карается тюремным заключением.

Я всячески уважал сенат и совсем не уважал тюремное заключение, имея в виду свое собственное. И потому я почтительно явился на вызов.

Мы приехали с Лиз в Вашингтон и поселились все в том же отеле «Лафайет». Надо думать, что мне сейчас меньше всего подходило сравнение с государственным деятелем…

Лиз с ходу потащила меня делать визиты каким-то влиятельным сенаторам. Их офисы помещались в Капитолии, украшенном снаружи величественным куполом, а внутри скучными бюстами когда-то заседавших здесь сенаторов. Каждому живому сенатору, кроме будущего бюста, полагалось по две комнаты и по одной секретарше. Сенатор сидел в одной комнате, а секретарша в другой, уверяя звонивших по телефонам просителей, что мистер сенатор на заседании, что у него важное совещание, что он… быть может, у самого президента или хотя бы у государственного секретаря, в то время как ее шеф просто пил бренди с другим своим скучающим коллегой, с которым они принадлежали к разным партиям, смертельно враждовали в зале заседаний и всегда вместе ездили на рыбную ловлю.

Сенаторы важно выслушивали нас с Лиз, сочувственно кивали мудрыми головами с зачесами жидких волос и выражали сожаление, что сами они не входят в «ледяную комиссию». Словом, они могли помочь в моем деле не больше, чем заклинания шамана.

Явиться мне надлежало не в Капитолий, а в какое-то серое здание на Конститьюшин-авеню, где помещался один из второстепенных департаментов, кажется, Управление федеральных резервов.

Под стражу меня не взяли, а предложили войти в пустую серую комнату с жестким стулом перед столом, за которым в креслах непринужденно восседали сенаторы, курили, пили содовую и перелистывали зловещие серые папки.

По-видимому, я чего-то недооценил… Или того, что в «ледяной комиссии» председательствовал Рыжий Майк, или отзвука, который был вызван моими с Лиз начинаниями… Оказалось, что председатель «ледяной комиссии» сената меньше всего придавал значения моим двусмысленным репортерским стараниям. Комиссия проявила живой интерес к моей теперешней деятельности и к «плану Петрарки», как я назвал замысел превращения Юпитера во второе Солнце.

Узнав, что немалые капиталы семейства Морганов, которыми распоряжалась моя жена, направлены уже на выполнение «плана Петрарки», сенаторы произнесли краткие речи о конструктивном величии частной инициативы даже в самые грозные часы для существования человечества.

Председатель комиссии по этому поводу ничего не сказал. Он только заметил, что моему размаху следовало бы позавидовать джентльменам, сидящим в Белом доме и около него.

Однако вызвал меня Рыжий Майк совсем по иному поводу. Он был хорошо осведомлен о моих отношениях с Джорджем Никсоном и Ральфом Рипплайном. И, оказывается, он был высокого мнения о некоторых моих способностях.

Он спросил, возьмусь ли я за выполнение государственного задания? Волей или неволей, но я превращался-таки в государственного деятеля!..

Речь шла о Бурове, о моем африканском приятеле Сербурге, о болезни которого я узнал недавно от самого президента. Президент, помню, горестно вздохнул, ну а Майкл Никсон предпочитал действовать. Он сказал мне на заседании «ледяной комиссии», что помощь Бурову – долг всего человечества, избавленного им от ядерных войн. Мы, американцы, не можем остаться в стороне, а помочь больному раком может только профессор Леонардо Терми, который близок к решению проблемы.

Терми находился в Рипптауне. Майкл Никсон считал, что достать его оттуда мог только я. Я получал специальные полномочия американского президента и должен по поручению «ледяной комиссии» отправиться с чрезвычайной миссией в Рипптаун.