Жизнь и гибель Николая Курбова. Любовь Жанны Ней - Илья Эренбург

— Эй вы, дядя Южень, что за шум под окном?

Обращение было более чем наглым. В обычное время Южень ответил бы на него только негодующим молчанием, но сейчас он нервничал. Поэтому с нескрываемым удовольствием он ответил:

— Это устанавливают «вдову».

(Так называют в стране, наклонной к поэтической меланхолии, гильотину.)

— Да, это устанавливают «вдову». Завтра утром отрежут голову одному номеру из четвертого корпуса.

— Сволочи!

— Вы не ругайтесь. Он человека зарезал. Восемьсот тысяч украл. Это доброе дело отрезать такому номеру голову. Иностранец. Не то Цислас, не то Лебеф. Кажется, русский.

Южень Петфор мог раскаяться в своей необычайной болтливости. Номер сорок семь, услыхав его последние слова, окончательно взбесился. Он, правда, не смеялся и не пел. Он даже не ругался. Но он рычал. Он стучал в дверь. Он кричал:

— Прокурора! Сейчас же прокурора!

Это было очевидным сумасшествием. Может ли арестант в девять часов вечера требовать к себе господина прокурора? Но номер сорок семь не утихал. Он стал громко вопить. Это обрадовало Юженя. Если арестант буйствует, Южень Петфор имеет право, даже здесь, даже в этом сентиментальном втором корпусе, отвести его в карцер. А кто усомнится в том, что это очень приятно — запереть номер сорок семь в темный, вонючий карцер? Южень самым любезным образом предложил сумасшедшему номеру:

— Вы еще покричите или сломайте что-нибудь, тогда я вас отведу в карцер.

Пуатра затих. Он стал думать. Действительно, глупо попасть в карцер. Стоит там просидеть до утра, и все пропало. Андрея припутали к какому-то чужому делу. Восемьсот тысяч, ведь это же те самые!.. Но что теперь делать? Если бы выиграть два дня. Послезавтра кончается срок Пуатра. Послезавтра он будет на воле. Тогда он сможет сам пойти к прокурору. Он подымет всех товарищей на ноги. Да, но как это сделать? Знает ли, по крайней мере, его подруга обо всем? Пуатра обратился к Юженю:

— Послушайте, дядя Южень, вы, кажется, злой человек. Но все же вы человек, черт вас побери! Здесь собираются казнить невинного человека! Вы должны сделать доброе дело. Вы должны помочь мне. Через четверть часа смена. Поезжайте сейчас же в два места: к прокурору республики и потом к друзьям этого человека. Где живет прокурор, это вы знаете лучше меня. А друзья его живут на улице Тибумери, в доме номер семнадцать. Это возле городских боен. Там во дворе, третья дверь налево. Ее зовут Жанна. Или сестричка ее, слепая. Фамилии их я не знаю, да вы найдете. Слепую в доме, наверное, все знают. Скажите и им и прокурору, что этот Цислас невиновен. Скажите, что я знаю, откуда у него восемьсот тысяч.

Южень растерянно глядел в волчок.

— Собственно говоря, почему же я должен это сделать? Этого нет в правилах. Это даже запрещено правилами.

— Я же сказал вам: вы должны сделать доброе дело.

Какое странное совпадение! Почему у Юженя заболел Пополь? Почему номер сорок семь повторяет глупые слова госпожи Терезы Петфор? Или все они в заговоре против Юженя? Надзиратель только мрачно заметил:

— Это ведь не одно, это целых два добрых дела.

И по его тону Пуатра увидел, что надзиратель согласен на все. Пуатра несколько успокоился, у него ведь был хороший характер. Он неизменно верил, что в этой жизни все идет к лучшему.

Но Пуатра ошибся. Сменившись, Южень еще сам не знал: согласен он или не согласен? Он даже повернул налево на бульвар Араго, намереваясь сыграть с приятелем партию в шашки. Но суеверный страх остановил его. Кто знает, а вдруг она права, эта глупая баба? Вдруг, если он не сделает доброго дела, Пополь действительно умрет? Пополь тогда не будет больше хвастаться высокими баллами. Пополь никогда не станет надзирателем четвертого корпуса. Лучше на всякий случай сделать это проклятое «доброе дело»! Но только одно, а не два. Одного за глаза хватит. Идти к прокурору он боялся. Это рискованное предприятие. Об этом все узнают. Он может потерять место. Но если он снимет форму и отправится в штатском к этим женщинам, то дело сойдет. Ведь не написано же у него на лбу, что он тюремный надзиратель? Это вполне безопасно. А доброе дело он все-таки сделает.

И, переодевшись, Южень Петфор поехал на улицу Тибумери. Он ехал долго. Он истратил четырнадцать су на метро. Но он был горд. Он не только самый исправный надзиратель тюрьмы Санте, он еще человек, способный на настоящее доброе дело.

В конторе было темно и пусто. Со дня убийства господина Нея крыс развелось еще больше. Крысы чувствовали себя еще привольней. Среди крыс бродила одинокая, забытая Габриель. Днем в конторе шла обычная работа. Днем к Габриели приходил Гастон. Он шептал «молчи!» и сдавливал при этом больно ее руку. Габриель знала, что Гастон теперь заменяет Халыбьева, и Габриель молчала. Последние дни Гастон стал еще настойчивей. Неделю тому назад, как раз накануне суда, случилось давно жданное событие: госпожа Пу не подвела доктора, она наконец-то умерла. Через месяц Габриель станет законной супругой провалившегося носа. Он уже сообщил ей об этом, гнусно посмеиваясь. Он был счастлив: не для всех жизнь тяжела. Пусть Андрей ждет смерти в тихой камере четвертого корпуса, пусть Жанна в отчаянье идет по шумному Курфюрстендамму, пусть плачет слепая Габриель — каждому свой удел. Провалившийся нос через месяц получит содержимое несгораемого шкафа. Провалившийся нос знает, что жизнь — это радость.

Габриель бродила одна в темном лабиринте, среди крыс. Она вспоминала ту ночь, липкую лужицу, мокрые губы отца. Она бродила и беззвучно плакала. А крысы вокруг нее нагло пищали.

Войдя в контору, Южень зажег спичку и поморщился. Лампы не было. Зачем слепой лампа? Только изводить керосин. Он оглядел темные закоулки и девушку, в старом, порванном платье. Нет, здесь было не лучше, чем в карцере тюрьмы Санте. Впрочем, Юженю до этого нет никакого дела. Каждый живет по своим средствам. Он кратко сказал Габриель:

— Вы слепая? Да? У вас сестра Жанна? Превосходно. Номер сорок семь просил передать вам, что убийца невинен. Его не должны казнить. Номер сорок семь знает, откуда у него восемьсот тысяч. Поезжайте сейчас же к господину прокурору республики и сообщите ему об этом.

Юженю Петфору было совсем нелегко произнести подобную речь. Ведь он не верил ни одному слову. Как может быть убийца невинен? Вздор! Им всем следует отрезать головы. Но он все же произнес это. Потом, помолчав с минуту, он добавил:

— Это я не ради денег. Это я делаю одно доброе дело.

Глава 44

ЧЕМ ЖИВ ЧЕЛОВЕК

Эта книга переведена на все языки мира, даже на чувашский, даже на короткий пронзительный язык племени геру, которое живет в дебрях Срединной Африки. Это старая, очень старая книга. Ни одна книга не выдержала столько изданий. Ее читают все, добрые и злые, бородатые начетчики и школьники. Не на ней ли строились и великие империи, и семейный уют бакалейного лавочника? Она равно зажигала и вдохновенные сердца, и зловонные костры Толедо. Большая книга, тяжелая книга! Как и все книги, она написана людьми, самыми обыкновенными людьми, вероятно старыми евреями, или чересчур хитрыми, или чересчур простодушными, скорей всего, она написана простодушными хитрецами. Она написана, как все книги, это писание, но в отличие от прочих люди называют его «священным». В сказки Перро могут верить только дети или слепая Габриель, но в это «священное писание» должны верить все. И что же, если можно заставить человека плакать только потому, что натянутые туго бараньи жилы издают при прикосновении к ним пронзительные звуки, если можно заставить человека умирать за дырявый лоскут, гордо назвав его «знаменем», если человек действительно такое способное существо, почему же нельзя заставить его верить большой старой книге? Вы тоже, может быть, верите ей? Не верьте же! Сожгите ее, старую лгунью в шагреневом платье. Вы только послушайте!

Было четверть одиннадцатого, когда Габриель наконец добралась до прокурора республики, господина Анри Белье. Она ведь не могла ходить по тротуарам: ей нужен был провожатый, а на улице Тибумери все были заняты своим делом, никто не хотел зря тратить вечер. Габриель вышла одна. Она не умела ходить по улицам. И когда она переходила какую-то площадь, сама не зная, куда она идет, ее чуть было не раздавил автомобиль. Шофер стал ругать девушку. Но Габриель сказала ему, что она слепая. Она сказала также, что ей нужно спасти одного человека. Она попросила помочь ей. Она верила, что все шоферы такие же добрые, как тот, что катал ее когда-то вместе с Жанной. И слова ее подействовали на шофера. Он согласился довести слепую до дома, где жил прокурор республики.

Вы, может быть, недоумеваете? Значит, старая книга не лжет? Обождите! Если шоферы и добрые люди, то они управляют только своими автомобилями. А людьми — и шоферами, и всеми другими людьми — управляют совсем не шоферы.