Адмирал Ее Величества России - Павел Нахимов

Торжественно было последнее шествие победителя при Синопе, среди рядов войск, в сопровождении его сподвижников. Его снесли в могилу на Городской высоте и положили вместе с незабвенными для каждого из русских адмиралами: Лазаревым, Корниловым и Истоминым. Суда, стоявшие на рейде, спустили флаги; раздались салюты с корабля «Великий князь Константин». Во все продолжение печальной церемонии неприятель не сделал ни одного выстрела, как будто бы уважая наше горе и постигшую нас потерю.

Оборона Севастополя выказала России и всему свету доблесть многих людей, которая не могла бы проявиться в обстоятельствах не столь чрезвычайных; но потеря Нахимова все-таки была невознаградима. Его мужество, деятельность, самоотвержение – не имели предела. Ежедневно объезжал он опаснейшие пункты оборонительной линии, с хладнокровием, доходившим до равнодушие к жизни, до презрения к смерти.

И все это делалось просто, скромно, без желания произвести какой-либо эффект, с высокою целью поддержать дух своих подчиненных. «Берегите Тотлебена и Васильчикова, – говаривал он, когда ему напоминали о необходимости беречь себя, – а таких, как мы с вами, найдется довольно». Будучи сам фаталистом, веря слепо в неизбежность судьбы, он поселил свое убеждение в защитниках Севастополя до того, что матросы и солдаты считали его как бы застрахованным от всевозможных опасностей.

В продолжение девяти месяцев он являлся в огне, под пулями метких стрелков, неизменно в костюме, отличавшем его от всех прочих офицеров гарнизона, и во все это время ни разу не ложился спать раздетым. Строгий к самому себе, неумолимый враг всякого педантства и бюрократической деятельности, Павел Степанович был приветлив и прост в обхождении со своими подчиненными, но требовал от них точного исполнения служебных обязанностей, и потому порой казался крутым и суровым, несмотря на доброту своего характера.

Наблюдая и поддерживая собственным примером дисциплину, он отдавал справедливость рыцарскому характеру князя Горчакова и боевым заслугам графа Остен-Сакена и, безусловно, во всем поддерживал Тотлебена и князя Васильчикова, уважая в первом интеллектуальную силу обороны Севастополя, а в другом ценя благородство души и то, что Васильчиков, князь, случайный человек, приехал в осажденный город и подвергал себя опасностям наравне с простыми солдатами.

Адмирал Нахимов, справедливо считая дисциплину душою благоустроенного войска, не ограничивал ее соблюдение внешними служебными обрядами чинопочитания, а требовал, чтобы каждый из военных чинов был готов всегда кинуться на явную гибель по приказанию начальника. Тем не менее случалось и ему отступать от строгого соблюдения военных законов. Однажды на 3-м бастионе вдруг исчез отличный комендор.

Заподозрить его в дезертирстве – никому не пришло в голову; все сослуживцы комендора приписывали его отсутствие какому-то чуду. Прошло несколько дней; внезапно бравый комендор снова появляется на своем бастионе. «Где это ты пропадал?» – спрашивают его и начальники, и товарищи.

«А вон там!» – отвечает он, указав на английскую батарею. «Да как ты попал туда?» – «А вот видите ли как. Здесь, у нас, мне сделалось так скучно, что, пожелав отвести душу, я, выйдя с бастиона, побрел куда глаза глядят и очутился на английской батарее». – «Что же ты делал там?» – «Меня заставили присягнуть Виктории, потом велели стать к орудию». – «И ты стрелял?» – «Стрелял, да так, что меня хвалили англичане». – «Да ведь ты, дурак, стрелял по своим!» – «Что же делать? Я и сам рассудил, что дело плохо, да и ушел к вам».

Само собой разумеется, что раскаявшийся беглец подлежал расстрелянию, но Нахимов судил иначе и, обругав его, приказал ему снова идти на бастион; там он уже более не скучал и, спустя несколько дней, был убит.

Раненые и больные пользовались особенным покровительством и заботами адмирала об их нуждах. Во время осады Севастополя какой-то поэт прислал Нахимову стихотворение, в котором воспевал его подвиги. «Если этот господин хотел сделать мне удовольствие, – сказал Нахимов, – то лучше бы уж прислал несколько сот ведер капусты для моих матросов».

Здесь, кстати, заметим, что Павел Степанович, которого душа была проникнута поэзией (если поэзия есть выражение всего выходящего из тесного круга обыденной жизни), нередко говорил, что ненавидит поэзию: это говорил тот самый человек, который во время болезни Тотлебена, удовлетворяя благородные побуждения своего нежного сердца, постоянно заботился, чтобы постель раненого защитника Севастополя была окружена живыми цветами.

Бескорыстие Нахимова равнялось его щедрости. Не имея семейства, живя с простотою и умеренностью философа, он употреблял свое, довольно умеренное, содержание на пособие страждущим и часто прибегал к кошельку своих адъютантов для пособия матросским семействам. Под градом бомб, при гнете многоразличных служебных занятий, он находил досуг посылать раненым офицерам разные лакомства, которые нелегко было доставать в Севастополе. Когда после штурма 6 июня Нахимов удостоился получить значительную аренду, он сказал: «Теперь нам бомбы нужнее денег».

Отдавая должную справедливость мужеству и самоотвержению защитников Севастополя, нельзя не сознаться, что эти доблестные качества отчасти возбуждались и поддерживались примером Нахимова. Будучи в продолжение осады произведен в адмиралы, он в приказе по Черноморскому флоту выразил уверенность, что Севастополь вскоре будет освобожден, и что тогда флот выйдет в море. Так писал он официально, но в действительности не имел надежды на счастливый исход осады и не скрывал своего убеждения.

Если кто-либо из моряков, утомленный тревожной жизнью на бастионах, заболев и выбившись из сил, просился хоть на время на отдых, Нахимов осыпал его упреками: «Как-с, вы хотите-с уйти с вашего поста-с, – говорил он, – вы должны умирать здесь; вы часовой-с, вам смены нет-с и не будет: мы все здесь умрем-с; помните-с, что вы черноморский моряк-с, и что вы защищаете родной ваш город-с; мы неприятелю здесь отдадим-с одни наши трупы и развалины; нам отсюда уходить нельзя-с; я уже себе выбрал могилу-с, моя могила уж готова-с; я лягу подле начальника моего-с, Михаила Петровича; Корнилов и Истомин уже там лежат-с; они свой долг исполнили-с; надо и нам его исполнить-с».

Когда начальник одного из бастионов, при посещении его части адмиралом, доложил ему, что англичане заложили батарею, которая будет поражать бастион в тыл, Нахимов отвечал: «Ну, что ж такое? Не беспокойтесь, мы все здесь останемся». Узнав о намерении главнокомандующего устроить мост на рейде, Павел Степанович, опасаясь, чтобы это не поселило в гарнизоне мысли об оставлении Севастополя, сказал И. П. Комаровскому: «Видали вы подлость? Готовят мост через бухту». – «Ни живым, ни мертвым отсюда не выйду-с», – повторял он – и сдержал слово.