Время побеждать. Беседы о главном - Михаил Делягин

Понимание этого вынудило массы либералов, подобно стае леммингов, нестись к финансовой пропасти 1998 года и в итоге увлечь за собой страну.

Классовые интересы, какими бы самоубийственными они ни были, всегда доминируют над индивидуальным пониманием членов класса: даже если все лемминги без исключения увидят, что несутся в пропасть, — будучи объединенными в социальный организм, они не смогут и даже не захотят остановиться. Таков важнейший практический урок дефолта. Применительно к современной ситуации он означает бессмысленность разъяснительной работы среди членов правящего класса: они прекрасно понимают характер и последствия своей деятельности. Периодически наиболее совестливые (или наименее аккуратные) не выдерживают и уезжают за границу, «на пенсию» (или выбрасываются на обочину конкурентами); это ведет лишь к передаче их полномочий другим, менее задумывающимся и потому более удачливым членам этого класса.

Леммингов нельзя остановить — их можно лишь увести в сторону; но это требует переубеждения «главного лемминга», непосредственно направляющего процесс и задающего его рамки. Некоторые сдвиги в поведении российских властей (назначение ряда разумных министров, перевод С. Глазьева из Таможенного союза в помощники В. Путина, поручение Академии наук разработать нелиберальную экономическую программу) вызывают слабые надежды. И все усилия по повышению адекватности высшего российского руководства (которое в Смуте ждет либо камера в Гааге, либо шариатский суд в Чечне) полностью оправданы.

Вот только надеяться на то, что эти усилия заставят перейти от уничтожения страны к ее развитию, не стоит: вероятность отлична от нуля, но не очень сильно. Ведь развитие страны означает сокращение воровства, то есть подрыв благосостояния правящего класса. И руководителю, который всерьез озаботится нормализацией России, предстоит объявить войну не на жизнь, а на смерть собственной опоре — тому правящему классу, который создан и выстроен его усилиями, в соответствии с его предпочтениями. А новую опору, новую социальную базу придется создавать на пустом месте, голыми руками в условиях войны со своими вчерашними друзьями и подельниками — и совсем не факт, что ее удастся создать. Более того: развитие России превратит осуществляющего его руководителя в лютого врага Запада и Китая, так как создаваемые производства будут ограничивать импорт — и перекладывать прибыли (все более ценные по мере приближения глобальной депрессии) иностранных производителей в карманы российского бизнеса.

Важно и то, что деньги, выводимые сегодня из России и поддерживающие финансовую систему Запада, начнут возвращаться обратно. Это будет рассматриваться Западом как диверсия — и караться соответственно, вне рамок какого бы то ни было законодательства. Таким образом, решиться на отказ от комфортного скольжения в пропасть ради нормализации ситуации в России трудно и страшно: с точки зрения личного благоденствия руководителя страны это будет означать отказ от гипотетической катастрофы в неопределенном будущем в пользу немедленной и понятной катастрофы прямо сейчас. Поэтому всерьез надеяться, что «верховный лемминг» озаботится своим долгом и кардинально изменит свою политику, не стоит.

Но стараться и прикладывать для этого все силы необходимо, ибо в истории иногда срабатывают и крайне низкие вероятности. Кроме того, прелесть общественных наук — в принципиальной невозможности знать многое из того, что происходит прямо сейчас: многое становится понятным лишь с большим опозданием. Этот «принцип неопределенности» и обусловливает огромную роль личности в истории — и мы не должны опускать руки, так как на карту поставлено слишком многое. С другой же стороны, в точках исторических переломов даже самое слабое воздействие может оказаться решающим. Каждый из нас может стать соломинкой, ломающей спину верблюда, — и мы обязаны использовать все имеющиеся или кажущиеся возможности до последней.

Хотя бы потому, что альтернатива слишком ужасна.

Сторонники лозунга «чем хуже, тем лучше» отличаются либо надежным гнездышком в фешенебельных странах, либо альтернативной интеллектуальной одаренностью, позволяющей не обращать внимания на неизменную чудовищность российских смут, сопровождаемых голодом и массовым истреблением людей. Лозунг «пролетариату нечего терять, кроме своих цепей» не выдержал проверку гражданскими войнами, голодом, эпидемиями и геноцидами: его авторы жили слишком цивилизованно для понимания того, что даже у последнего бедняка можно отнять жизнь. Смута в завтрашней России будет означать не только социальный и политический, но и этнический конфликт. Поэтому максимальное сокращение ее длительности и разрушительности — категорический императив для всех, кто пытается жить в нашей стране.

С экономической точки зрения задачи предотвращения и прекращения Смуты почти не различаются: базовые меры примерно одинаковы (хотя, конечно, осуществлять их вне хаоса, при сохранении единства страны неизмеримо проще). Главным дефицитом в условиях глобальной депрессии и распада мирового рынка на макрорегиональные фрагменты будет спрос; единственный способ выживания в этих условиях — развитие не внешних связей, но собственной экономики с максимальным использованием своих ресурсов.

В отличие от многих стран, Россия может развиваться на собственной базе — за счет модернизации инфраструктуры. Неминуемое при срыве в глобальную депрессию удешевление сырья ставит крест на идеологии «энергетической сверхдержавы» (о которой и так стараются не вспоминать после начала «сланцевой революции» в США) и создает реальную возможность ее переработки в идеологию «инфраструктурной державы». С точки зрения отдельной фирмы вложения в инфраструктуру невыгодны, так как окупаются долгие десятилетия (именно поэтому так износилась со времен Рейгана инфраструктура США). Поэтому развитие за счет модернизации инфраструктуры возможно, лишь исходя из интересов общества — с учетом всей совокупности выгод от роста деловой активности.

Различие в подходах колоссально: с точки зрения фирмы, первая ветка Транссиба окупилась через полвека — уже во время коллективизации; а с точки зрения общества — примерно за десять лет. Это значит, что главным субъектом экономического развития России сегодня и завтра может быть только государство, причем служить оно должно интересам своего народа, а не чужого глобального бизнеса (интересы которого остервенело отстаивают либералы).

Модернизация инфраструктуры требует резкого ограничения коррупции (иначе деньги будут украдены и уйдут на Запад) и произвола монополий (иначе будет, как с медведевским «доступным жильем»: вместо новой инфраструктуры возникнет новый уровень цен). Вопреки насаждаемым либералами представлениям ни в том, ни в другом нет ничего принципиально сложного; заботящиеся о своих народах государства давно отработали соответствующие технологии. Чтобы модернизация инфраструктуры развивала российских производителей, а не их иностранных конкурентов, нужен разумный протекционизм — хотя бы на уровне Евросоюза. Это означает как минимум пересмотр кабальных условий присоединения России к ВТО или выход из этой организации (бесполезной для страны, экспортирующей сырье и оружие).