Какой простор! Книга вторая: Бытие - Сергей Александрович Борзенко

мной в Свердловке, он говорил мне как-то, что ты осел в Одессе, командуешь дивизией, дружишь с Цатисом, переведенным с Балтики на Черноморье. Познакомился и с Ковалевым в Кронштадте, несгибаемый большевик… Не нравится мне, Арон, что ты не поехал тогда с нами в Кронштадт. И то, что ты любуешься Троцким, тоже не нравится.

— Помилуй, дорогой! Троцкий — предреввоенсовета республики, второй человек в стране. Им восхищается Ленин, — быстро сказал Лифшиц и, достав из кармана брюк перочинный ножик, принялся чистить ногти.

— Ну, насчет восхищения — это ты брось. Ленин много испортил крови в спорах с твоим Троцким. Стоит Ленину выдвинуть какой-нибудь жизненно важный дли народа или государства вопрос, как Троцкий тут же взвивается на дыбы. Странная у него позиция. Это уже начинает походить на контрреволюцию.

— Ну что ты, милый Саша! Мы с тобой люди верные, он наш начальник, наш вождь, нам не к лицу такие слова.

— Не знаю, как для тебя, а для меня вождь один — Ленин! — отрезал Александр Иванович, нахмурившись, наклонив лобастую голову, и даже кулак опустил на стол. — Я поражаюсь долготерпению Ильича, который так стоически сносит его фокусы.

— Вот и ты, не замечая этого, критикуешь Ленина. — Лифшиц закрыл нож, опустил его в карман, похрустел сплетенными пальцами.

— Я не критикую, я повторяю только то, что у нас в Свердловке говорят.

— Вот как? Значит, все-таки говорят! Волнуются, спорят… Ты меня обрадовал этим своим заявлением.

Спор принимал резкий характер. Даша накинула на плечи платок, отыскала огарок свечи и пошла к соседям просить огонька.

— Мы с тобой, Саша, не один пуд соли съели. Видели в жизни всякое: и плохое, и хорошее. Один Перекоп чего стоит. Я приехал к тебе из Одессы, чтобы уверить тебя, что ты неправ, нападая на Льва Давыдовича, — говорил Лифшиц, всматриваясь в механика. За эти годы высокий лоб Александра Ивановича словно стал шире, крупный нос с горбинкой заострился, полные, всегда добродушные губы стали тоньше. Человек потихоньку старел, из ушей торчали седые волосы, на виске появилась темная бородавка.

— Не я нападаю. Это твой фракционер Троцкий кидается на партию, и пора бы уже, говоря попросту, дать ему по зубам. Затеял дискуссию о профсоюзах, затем предложил строить заводы за счет эксплуатации и разорения крестьянства, потребовал в хозяйственных интересах закрыть Путиловский и Брянский заводы. Черт знает что такое!

— Мне не веришь, поверь центральному органу партии. Почитай в «Правде» от четырнадцатого марта статью Карла Радека «Лев Троцкий — организатор победы», — самоуверенно проговорил Лифшиц и вынул из кармана потертую на изгибах газету. — Вот, читай! Просвещайся!

Вошла Даша с зажженным огарком, воткнула его в горлышко пустой бутылки, поставила на стол. В комнате приятно запахло стеарином, у стены возникла ножная швейная машина, невидимая в темноте.

— Чай будете пить? — спросила хозяйка.

— Конечно, будем, русскому человеку без чая никак нельзя, — ответил Лифшиц, хотя вопрос относился не к нему, а к Иванову.

— Я живо сбегаю на кухню, титан, наверное, еще не остыл. — Даша взяла чайник и вышла из комнаты.

— Ну как же ты живешь, Саша? — спросил Лифшиц после затянувшегося тяжкого молчания и внимательно поглядел на Иванова. Руки механик сложил на животе, тесно сплетая пальцы. — Два года большой срок.

— Жизнь моя вся на виду, прятать мне от товарищей нечего. Днями и ночами учусь, жена тоже, мне в подражание, зачастила в вечернюю школу. Так и маемся вдвоем, точим зубы свои о гранит науки… Ты бы лучше о себе рассказал, Арон.

— Рассказывать, собственно говоря, нечего. Нэп выбил меня из седла. Все, за что мы с тобой боролись, во что верили, — все пошло прахом.

— Ну ты брось эти песни! — Иванов посмотрел на глаза Лифшица с покрасневшими белками. Арон устало прикрыл их веками, постучал пальцами по «Правде», лежащей на столе.

— На душе противно и грязно, застрелиться впору. Повсюду тон задают недорезанные буржуи.

— Ты ошибаешься, Арон… Партия видит далеко. Нэп — явление временное.

Но Лифшиц продолжал гнуть свое:

— Рабочие носят одежду из мешковины, а нэпмачи щеголяют в бобровых воротниках. Не могу с этим мириться. Комиссары обзавелись крашеными пишбарышнями, вместо оружия таскают брезентовые портфели. Черт знает что такое! Торжествуют дельцы, люди без совести и чести. Весь гнусный элемент вылез на поверхность. Только Лев Давыдович не сдал позиций и борется против нэпа.

— Теперь мне понятно, какая сила вывернула тебя наизнанку, Арон, — сказал Иванов.

— Много ты понимаешь! — огрызнулся Лифшиц, вытирая пот на землистом лице.

Он был начальник дивизии, ему было обидно, что командир полка, которого он считал ниже себя по должности, по образованию и развитию, разгадал его сокровенные цели. Вспомнились Мурованные Куриловцы, чахлый провинциальный городок на юго-западе Украины. Там, в маленькой кустарной мастерской, мальчишка Арон чинил замки, паял примусы, там он обучился несложному слесарному делу, оттуда начал свой путь в революцию. Заслышав быстрые шаги в коридоре, он произнес вяло:

— За торговыми вывесками красных знамен не видно.

Даша внесла синий эмалированный чайник, не спеша достала дешевые граненые стаканы, и по тому, как она хлопотала за столом, как ласково глядела в глаза своего мужа и вдруг, не стыдясь, поцеловала его бритую голову, Лифшиц понял: эта семейная пара обрела свое счастье, которое никакая сила не способна разрушить.

Он с любопытством присматривался к женщине. Перед ним была уже не та Даша, которую он знал по Чарусе и видел на Перекопе с винтовкой в руках. Она заметно располнела, смуглое лицо ее округлилось, у черных с косинкой глаз лучились едва уловимые морщинки. И хотя у нее были все те же густые ресницы и темные, словно нарисованные брови, она теперь не напоминала цыганку, не было в ней былой прыти, и ходила она не так легко, как прежде. Несколько седых нитей пробилось в ее черной прическе с пробором посредине. Александр Иванович погладил руку жены.

Торопливо проглотили по стакану остывшего чая. Лифшиц вслух прочитал заголовок в газете, лежавшей на столе, и низким поучающим голосом принялся говорить:

— Новая экономическая политика допускает образование в нашей стране смешанных акционерных обществ и концессий, сиречь некапиталистических предприятий, применение наемного труда, трудовую аренду земли. Как могли мы докатиться до таких безобразий! — Он нервно побарабанил пальцами по столу, его голос упал до шепота: — Я прихватил с собой сборник «Смена вех». Вышел летом 1921 года в Праге. Любопытная книжица. Тебе почитать полезно. В нем буржуазные политики возвещают, что нэп — не временная тактика большевиков, а внутреннее перерождение Советской Республики в буржуазное государство. Сменовеховцы призывают буржуазную интеллигенцию сотрудничать с советской властью для того, чтобы ускорить