Адский огонь - Нора Робертс

В этот момент они были целым миром в этой звездной темноте, в напоенном запахами лета воздухе.

Ее кожа, посеребренная луной, вся в ажурных пятнах света и тени, отбрасываемой листвой клена, как будто обволакивала его. Он задрожал всем телом от желания, когда она приподнялась и снова опустилась, окружая его собой.

Тихий, протяжный стон вырвался из груди Рины. Их глаза были полузакрыты, она следила за ним из-под опущенных ресниц, и Бо тоже следил за ней. Они следили друг за другом, пока их губы встречались, и дыхание смешивалось. Наслаждение и возбуждение нарастали, смешивались. Она использовала мягкое покачивание, чтобы довести и его, и себя до вершины. Это был медленный подъем, неспешный и нежный, нежный и неспешный, и спуск с вершины оказался таким же медленным и плавным, они как будто скользили по шелку.

— Ты хорошо работаешь, — прошептала она.

— Честно говоря, большую часть работы проделала ты.

Рина тихонько засмеялась и потерлась носом о его щеку.

— Я имела в виду качели.

К семи утра Рина уже разогревала в духовке хрустящий бекон и варила кофе. На столе уже лежали нарезанные бублики и все, что нужно для омлета.

Она чувствовала себя виноватой, но ей пришлось выставить Бо за дверь в половине седьмого, не дав ему ничего, кроме наспех поджаренного бублика. Но ей необходимо было поговорить с Джоном наедине.

Она уже была полностью одета, даже кобуру нацепила, чтобы бежать на работу сразу по окончании разговора.

Он пришел ровно в семь. Рина знала, что в этом на него можно положиться, впрочем, как и во всем остальном.

— Спасибо. — Она поцеловала его в щеку. — Я знаю, час ранний, но у меня смена с восьми до четырех. О’Доннелл прикроет меня, если я немного опоздаю. Сейчас угощу вас первоклассным омлетом за ваши труды.

— Не стоило так стараться. Мы можем обойтись одним кофе.

— Ни в коем случае. — Рина провела его в кухню. — Я еще раз прокрутила все в голове за ночь, и теперь мне хочется просто выплеснуть все это на вас. — Она налила ему кофе. — Хорошо?

— Выплескивай.

— Это уходит глубоко в прошлое, Джон.

Она рассказывала и готовила омлет. Он не перебивал, дал ей высказать все, как вспомнилось.

«Она движется, как ее мать, — думал Джон. — Плавно, текуче, с грациозными жестами, подчеркивающими речь. А думает, как коп». Он заметил это в ней, когда она еще была ребенком. Логику и наблюдательность.

— Мы проверяем драгоценности. — Рина поставила перед ним тарелку с омлетом и села напротив. Себе она взяла только половинку бублика и одну полоску бекона. — Возможно, они и не из Нью-Йорка, но мы найдем, где он их взял. Было бы здорово, если бы удалось получить под это дело ордер на его арест. Это был глупый ход, и хотя он не глуп, это очень похоже на него. Ему необходимо хвастать, надуваться сознанием собственной значительности. Поджигательство — одно из таких проявлений, — добавила она. — У любого поджигателя частью внутренней мотивации является стремление громко заявить о себе. Для него это дело принципа. «Мой отец это сделал, и я могу. Только еще грандиознее».

— Это еще не все?

— Да. Все эти пожары он устраивал из мести. Если я права. А я верю, что я права, Джон, я верю, что это он. Может быть, он работает вместе с отцом, а может, и в одиночку. Это их месть мне и моей семье, потому что в его глазах мы в ответе за то, что случилось с его отцом.

— Вряд ли он работал только здесь, против тебя. Уж больно он хорош, — заметил Джон. — Слишком хорошо подготовлен, организован, целеустремлен.

— Согласна. Может, он работает на «семью» из Нью-Джерси, а может, он «свободный художник». Он не боится ждать. Конечно, некоторые перерывы объясняются тем, что он отбывал тюремные сроки, но он не боится выжидать, выбирать нужный момент. Он ждал три месяца, когда дядя вышвырнул его из дома, прежде чем в отместку поджечь дом своего двоюродного брата. Это наверняка был он.

— С этим делом я могу тебе помочь. Я знаю людей в округе Фредерик.

— Я на вас рассчитывала. Впрочем, я в вас никогда не сомневалась. Мы заново открываем дело Джоша Болтона. — Рина отпила глоток диетической пепси. — Я уверена, что это опять окажется он. И я должна пригвоздить его хотя бы за это. За Джоша.

— Только не давай воли чувствам, Рина. Не позволяй себе этого. Иначе ты сыграешь ему на руку.

— Я знаю. Я над этим работаю. Он хочет, чтоб я знала, что это он. Как бы он ни устраивал поджоги, как бы ни маскировал их, как бы ни заметал следы, он хочет, чтобы я знала. Но почему именно сейчас? Зачем он ждал столько лет, почему начал действовать открыто только сейчас? Что-то произошло. Что-то подожгло его запал.

Джон кивнул, отламывая вилкой новый кусок омлета.

— Он держал тебя на своем радаре все это время, он сумел подобраться к тебе незамеченным и стал наносить удары. Может быть, ты сама как-то на него повлияла. Может быть, все дело в том, что ты купила этот дом. Завела роман с соседом.

— Может быть, может быть. — Но Рина покачала головой. — У меня были поворотные моменты в жизни и до сегодняшнего дня. Окончила колледж… а он получил школьный аттестат в тюрьме. Я получила полицейский жетон, а он, насколько нам известно, менял одно случайное место работы на другое. У меня и раньше бывали мужчины, а у него мы не можем найти никаких следов серьезной привязанности. Он не может залезть ко мне в голову и узнать, насколько серьезны были мои чувства к мужчинам, с которыми у меня была связь. Если смотреть со стороны, мои отношения с Люком выглядели серьезно. Да-да, — заторопилась она, опережая Джона, — он взорвал этот чертов «Мерседес», но он тогда мне не позвонил. Он не начал диалога.

— Может быть, все дело во времени. Прошло двадцать лет со времени пожара в «Сирико». Что ни говори, а круглая годовщина — это веха. Надо найти его мотив, это поможет тебе найти его самого. Мы должны его посадить до того, как ему надоест играть в прятки, и он придет за тобой. А ты ведь знаешь, что он за тобой придет, Рина. Ты знаешь, насколько он опасен.

— Я знаю, что он опасен. Я знаю, что он буйный социопат с женоненавистническими склонностями. Он никогда, ни за что не оставит ни одной обиды — реальной или воображаемой — не отомщенной. Но он еще не скоро придет за мной. Игра его слишком сильно возбуждает, делает его исключительным в собственных глазах. Но я допускаю, что он может нанести удар людям, которые мне дороги. И это приводит меня в ужас, Джон. Я боюсь за свою семью, за вас, за Бо.

— И опять ты играешь ему на руку.

— И это я тоже понимаю. Я хороший полицейский. Ведь я хороший полицейский, Джон?

— Ты хороший полицейский.