Холодные деньки - Джим Батчер

Последовало нерешительное молчание, затем она ответила:

— Я поняла.

— Здесь есть еда в холодильнике, — крикнула Молли, — и вы можете поспать в моей комнате, если вы устали. Дверь закрывается на замок.

Ответа не последовало.

— Выдвигаемся, — сказал я Молли. — Я хочу кое-куда заглянуть прежде, чем мы выследим их.

Парень из службы безопасности остановил нас прежде, чем мы ушли, и сообщил нам, что моя машина была отремонтирована и доставлена, так что они подгонят её для меня. Молли и я обменялись взглядами.

— Эм… Вы уверены, что машина безопасна? — спросила Молли.

— Мистер Этри лично потребовал проверки безопасности, — ответил охранник. — Она уже просвечена на наличие оружия, взрывчатки, токсинов и любых заклинаний, мисс Карпентер. Прямо сейчас её прогоняют под струями воды, чтобы избавиться от любых возможных следов заклятий. Точно так же мистер Этри защищает свои собственные машины, мисс.

— Кто привёз её? — спросила Молли.

Охранник достал из кармана маленький блокнот и проверил:

— Местный механик по имени Майк Атаджи. Кажется, здесь была фотография… — Он перелистнул несколько страниц и достал вложенную в блокнот цветную фотографию. — Вот он.

Я склонился вперед, чтобы посмотреть фото. Да, это был мой старый механик, прохиндей Майк. Майк был чудесным работником, когда необходимо было починить «Голубого Жучка», его работа была почти что волшебством, когда он снова и снова возвращал машину из мёртвых.

— Он сказал, кто доставил машину к нему? — спросил я.

Охранник проверил записи:

— Вот. Она уже была в его мастерской, когда он пришёл, вместе с задатком и срочным заказом, гласящим: «Почини это для Гарри Дрездена и верни по следующему адресу, или пострадаешь, смертный кузнец».

— Кот Ситх, — сказал я. — Что ж, по крайней мере, он не сидел, сложа лапы, пока мы были на острове.

Послышался низкий рокочущий звук, и из гаража выскользнул Монстромобиль, капли воды на его мерцающей поверхности делали его похожим на всплывающего из глубин левиафана с фарами на лбу. На нём всё ещё оставалось несколько вмятин и царапин, но лобовое стекло было заменено, а двигатель работал просто прекрасно.

Что сказать, я не автомобильный фанат, но моей голове зазвучали гитарные рифы из «Bad to the Bone».[10]

— Колёса, — сказал я. — Отлично.

Монстромобиль плавно подъехал и остановился возле нас, с него всё ещё стекала вода; из него вышел второй охранник и оставил дверь водителя открытой, потом обошёл машину и открыл пассажирскую дверь для Молли.

Я тронул Молли за плечо, останавливая её, и спросил как можно тише:

— Как сильно ты доверяешь своему другу мистеру Этри?

— Этри запросто может выступить против тебя, — ответила Молли. — Может переломать тебе кости. Он может перерезать твоё горло, когда ты будешь спать, или может заставить землю поглотить тебя. Но он никогда не будет скрывать свои намерения. Он не мой друг, Гарри. Но он мой союзник. И он хороший.

Я хотел сказать что-то хитрожопое на тему: «Не доверяй никому, кто живёт рядом с королевствами Феерии», но сдержался. С одной стороны, паранойя свартальвов выродилась в вид искусства, и я не сомневался, что они будут подслушивать всё, что кто-либо сказал на их счёт и не находился при этом на своей личной территории. Было бы глупо оскорбить их. С другой стороны, у них была абсолютно непробиваемая репутация чести и нейтралитета. Никто даже на шишечку не наезжал на свартальвов, хотя они очень редко давали повод для этого. Из-за этого у них была целая баржа уважения.

Они также отличались особым отношением к обещаниям, сделкам и правилам. Или только к букве таковых.

— Как звучало ваше соглашение? — поинтересовался я, направляясь к водительской двери.

— Я получила квартиру. В смысле — она моя. Я — владелец. Они обслуживают её в течении пятидесяти лет, и пока я нахожусь в пределах их собственности, я считаюсь гражданином их нации, со всеми входящими правами и привилегиями.

Я присвистнул. Мы сели и захлопнули двери.

— И что они получили взамен?

— Их честь. А ещё, может, и разрешённую для них проблему с этой нашей бомбой.

— Адские колокола, — сказал я. — Гляжу я на тебя — и вижу, что ты стала совсем взрослой.

— Ты и смотрел на меня, — парировала Молли. — Весь день смотрел.

Я попытался сделать взгляд не слишком виноватым:

— Угум.

— Знаешь, — продолжала она, — я чувствую давление внутри тебя.

— Это крепко застёгнуто, — ответил я, когда мы тронулись. — Не волнуйся. Я не собираюсь позволить этому… я буду держать это подальше от тебя.

Молли сложила руки на коленях и уставилась на них. А потом тихо произнесла:

— Если это даровали тебе, предложили открыто — у тебя этого уже не отберут. Всё, что ты должен сделать — это принять этот дар.

Часть меня ощутила, как что-то разрывается у меня в груди — так больно было слышать надежду и неуверенность в голосе Кузнечика.

Но другая часть меня хотела завыть и наброситься на неё. Взять её. Прямо сейчас. Эта часть даже не хотела дожидаться остановки машины. И в обычной ситуации у меня не было бы никаких причин не поддаться этому порыву, ну, если не считать возможности попасть в аварию. Молли теперь была взрослой женщиной. И исключительно привлекательной. Я однажды видел её обнажённой, и она была действительно хороша. И она хотела этого… даже страстно желала. И я доверял ей. Я многому научил её за все эти годы, и кое-что из этого было очень интимным. Отношения между чародеем и ученицей едва ли были чем-то неслыханным среди чародеев. Некоторые даже поощряли это, потому что тёмная сторона секса могла нести в себе чертовски больше опасного, чем развлекательного. Они считали обучение физической близости чем-то столь же неразрывно связанным с магией, как и с самой жизнью.

И возможно, если смотреть на это с точки зрения чистого, незамутнённого разума, в их подходе и был какой-то резон.

Но иметь резон здесь было недостаточно. Я знал Молли, когда она ещё носила подростковый лифчик. Мы с ней как-то болтали в её домике на дереве, когда она пришла домой из школы. Она была дочерью человека, которого я уважал больше всех на свете, и женщины, которой я меньше всего на свете хотел перечить. Я считал, что люди, обладающие авторитетом и влиянием — особенно те, которые выполняли роль наставника и учителя — имели гигантского уровня обязанность поддерживать баланс в своём влиянии на менее опытных людей.

Но главным образом я не мог этого сделать потому, что она сохла по мне с четырнадцати лет. Она была влюблена в меня, или, по крайней мере, думала, что была… а я не отвечал взаимностью. Было бы несправедливо воспользоваться её чувствами. И я бы никогда, никогда не простил бы себе, если бы причинил ей боль.