Элегии и малые поэмы - Публий Назон

        Жить, ничего не боясь и о тревогах забыв,

        Тем, что всегда мне был по душе, наслаждаться досугом,

        Тешить изнеженный ум делом любимым подчас,

        В доме смиренном моем обитать подле древних Пенатов,

10   Между наследственных нив (отнят хозяин у них!),

        И среди милых внучат, у жены любимой в объятьях

        Стариться в отчем краю, мирный приют обретя.

        Прежде надежда была, что так пройдет моя старость:

        Годы преклонные я так провести заслужил.

15   Но рассудилось иначе богам: проскитавшись немало

        По морю и по земле, я к савроматам попал.

        В доки уводят суда, когда расшатала их буря, —

        В море открытом тонуть их не оставит никто;

        Чтобы побед былых не срамить внезапным паденьем,

20   Щиплет траву на лугу силы утративший конь;

        Воин, когда по годам он уже не годится для службы,

        Свой посвящает доспех Лару старинному в дар;

        Так и ко мне подошло уносящее силы старенье,

        Срок наступил получить меч деревянный и мне.

25   Срок наступил не терпеть чужеземного неба суровость,

        Жгучую не утолять жажду из гетских ключей,

        Но или в Риме порой наслаждаться его многолюдством,

        Иль удаляться порой в тихие наши сады.

        Раньше, когда душа не предвидела будущих бедствий.

30   Так безмятежно мечтал жить я на старости лет.

        Но воспротивился рок: облегчив мне ранние годы,

        Он отягчает теперь поздние годы мои.

        Прожил я дважды пять пятилетий, не зная урона, —

        Жизни худшую часть, старость, несчастья гнетут.

35   Мета была уж близка — вот-вот, казалось, достигну,

        Но разломалась в куски вдруг колесница моя.

        Быть суровым ко мне я того, неразумный, заставил,

        Кто на бескрайней земле кротостью всех превзошел.

        Пусть провинность моя победила его милосердье,

40   Но ведь не отнял же он жизнь за оплошность мою!

        Правда, обязан ее проводить я под северным небом,

        Там где Эвксинской волной справа омыта земля.

        Если бы мне предрекли такое Додона и Дельфы,

        Я бы недавно еще их празднословными счел.

45   То, что прочнее всего, скрепи адамантовой цепью, —

        Все Юпитер своим быстрым огнем сокрушит.

        То, что выше всего, перед чем ничтожны угрозы,

        Ниже, чем бог, и всегда силе подвластно его.

        Знаю: часть моих бед на себя навлек я пороком,

50   Но наибольшую часть гнев божества мне послал.

        Пусть же несчастий моих пример вам будет наукой:

        Милость старайтесь снискать равного мощью богам.

Элегия X

        Тот я, кто некогда был любви певцом шаловливым.

        Слушай, потомство, и знай, чьи ты читаешь стихи.

        Город родной мой — Сульмон, водой студеной обильный,

        Он в девяноста всего милях от Рима лежит.

5     Здесь я увидел свет (да будет время известно)

        В год, когда консулов двух гибель настигла в бою.

        Важно это иль нет, но от дедов досталось мне званье,

        Не от Фортуны щедрот всадником сделался я.

        Не был первенцем я в семье: всего на двенадцать

10   Месяцев раньше меня старший мой брат родился.

        В день рожденья сиял нам обоим один Светоносец,

        День освящали один жертвенных два пирога.

        Первым в чреде пятидневных торжеств щитоносной Минервы

        Этот день окроплен кровью сражений всегда.

15   Рано отдали нас в ученье; отцовской заботой

        К лучшим в Риме ходить стали наставникам мы.

        Брат, для словесных боев и для форума будто рожденный,

        Был к красноречыо всегда склонен с мальчишеских лет,

        Мне же с детства милей была небожителям служба,

20   Муза к труду своему душу украдкой влекла.

        Часто твердил мне отец: «Оставь никчемное дело!

        Хоть Меонийца возьми — много ль он нажил богатств?»

        Не был я глух к отцовским словам: Геликон покидая,

        Превозмогая себя, прозой старался писать, —

25   Сами собою слова слагались в мерные строчки,

        Что ни пытаюсь сказать — все получается стих.

        Год за годом меж тем проходили шагом неслышным,

        Следом за братом и я взрослую тогу надел.

        Пурпур с широкой каймой тогда окутал нам плечи,

30   Но оставались верны оба пристрастьям своим.

        Умер мой брат, не дожив второго десятилетья,

        Я же лишился с тех пор части себя самого.

        Должности стал занимать, открытые для молодежи.

        Стал одним из троих тюрьмы блюдущих мужей.

35   В курию мне оставалось войти — но был не по силам

        Мне этот груз; предпочел узкую я полосу.

        Не был вынослив я, и душа к труду не лежала,

        Честолюбивых забот я сторонился всегда.

        Сестры звали меня аонийские к мирным досугам,

40   И самому мне всегда праздность по вкусу была.

        Знаться с поэтами стал я в ту пору и чтил их настолько,

        Что небожителем мне каждый казался певец.

        Макр был старше меня, но нередко читал мне о птицах —

        Губит какая из змей, лечит какая из трав.[586]

45   Мне о любовном огне читал нередко Проперций,

        Нас равноправный союз дружбы надолго связал.

        Славный ямбами Басс и Понтик, гексаметром славный,[587]

        Также были в числе самых любимых друзей.

        Слух мне однажды пленил на размеры щедрый Гораций, —

50   Звон авзонийской струны, строй безупречных стихов.

        Только видеть пришлось мне Марона, и Парка скупая

        Времени мне не дала дружбу с Тибуллом свести.

        Галл, он тебе наследником был, а Тибуллу — Проперций,

        Был лишь по времени я в этой четвертым чреде.

55   Младшими был я чтим не меньше, чем старшие мною,

        Долго известности ждать Музе моей не пришлось.

        Юношеские стихи прочитал я публично впервые,

        Только лишь раз или два щеки успевши побрить.

        Мой вдохновляла талант по всему воспетая Риму

60   Женщина; ложное ей имя Коринны я дал.

        Много писал я тогда, но все, в чем видел изъяны,

        Отдал охотно я сам на исправленье огню.

        Сжег перед ссылкой и то, что могло бы понравиться людям,

        В гневе на собственный дар страсть к стихотворству прокляв.

65   Нежное сердце мое открыто для стрел Купидона

        Было, и всякий пустяк в трепет его приводил.

        Но и при этом, хоть я от малейшей вспыхивал искры,

        Все ж пересудами Рим имя мое не чернил.

        Чуть не мальчишкой меня на пустой, ничтожной женили

70   Женщине, и потому был кратковременным брак.

        Ту, что сменила ее, упрекнуть ни в чем не могу я,

        Но оказался и с ней столь же непрочным союз.

        Третья зато и на старости лет со мною, как прежде,

        Хоть и досталось ей быть ссыльного мужа женой.

75   Дочь совсем молодой меня дедом сделать успела,

        Двух родила она мне внуков от разных мужей.

        Срок своей жизни отец исчерпал: к девяти пятилетьям

        Девять прибавка еще, он удалился к теням.

        Так же я плакал над ним, как он бы плакал над сыном;

80   Следом за ним и мать я положил на костер.

        Счастье и ей, и ему, что вовремя смерть их настигла,

        Что до ссылки моей оба закрыли глаза.

        Счастье и мне, что им при жизни я не доставил

        Горя, что им не пришлось видеть несчастным меня.

85   Если от тех, кто усоп, не одни имена остаются,

        Если последний костер легким не страшен теням,

        Если молва обо мне к вам достигла, родителей тени,

        И разбирают вину нашу в стигийском суде, —

        Знайте, молю (ведь обманывать вас грешно мне), что сослан

90   Я не за умысел злой, а за оплошность мою.