Разрыв франко-русского союза - Альберт Вандаль

Но спрашивается, твердо ли решил Бернадот выполнить последнюю часть своего плана? Действительно ли думал он, по получении Норвегии, рискнуть на смелую вылазку в Германии, было ли у него намерение начать борьбу с самим Наполеоном и этим лишить себя возможности вернуться к нему? По некоторым данным можно думать, что он хотел воспользоваться услугами русских, не отдавая себя в их распоряжение. В приобретении Норвегии он усматривал не обязательство открыто принять с самого начала участие в войне, а средство обеспечить прежде всего свои собственные интересы и вмешаться в войну только при условии обеспеченного успеха. После занятия всего Скандинавского полуострова, укрепившись на нем и соприкасаясь с континентальной Европой только тундрами Лапландии, Швеция была бы почти недосягаема для врагов. Под защитой английского флота она была бы так же неуязвима, как и Англия. Она могла спокойно выждать результата франко-русской борьбы и заставить победителя, кто бы он ни был, с уважением отнестись к себе. Но, чтобы император Александр согласился на этот план, необходимо было подать ему надежду на целый ряд удивительных выгод. Кроме того, эти обещания имели своей задачей вернее склонить царя к войне и сделать его глухим к последним предложениям Наполеона. Их назначением было ускорить наступление хаоса, который был нужен принцу, чтобы ловить рыбу в мутной воде и под шумок завладеть своей добычей. Но для успеха его плана необходим был полный разрыв Франции с Россией. Вот почему он считал нужным с особым усердием поработать ради этого дела. Что у него было именно такое намерение, вполне подтверждается словами, сказанными его наперсником и другом, министром юстиции Веттерштедтом. “При настоящем положении вещей – сказал Веттерштедт в совете министров – самое большое несчастье, какое только может постигнуть Швецию, заключается не в том, что вспыхнет война, а в том, что наши соседи по-прежнему будут слушаться приказаний Франции. Повторяю еще раз что, каково бы ни было принятое решение, на содействие России можно рассчитывать только после того, как между нею и Францией вспыхнет война”.[433]

Граф Левенхильм на основании своих письменных и словесных инструкций определял характер своего поручения в России так: “приобрести Норвегию и предотвратить возможность неожиданного сближения России с Францией”[434].

Левенхильм тотчас же принялся за дело. Это был человек ловкий, крутой, но умевший, когда нужно, быть уступчивым; умевший, смотря по обстоятельствам, и напускать на себя и искренность, и грубоватую чисто военную откровенность, и идти к намеченной цели окольными путями. Полное отсутствие совести делало его особенно пригодным к выполнению глубокобезнравственного поручения, состоявшего в том, чтобы уговорить Александра обобрать слабое, беззащитное государство, которому царь всегда покровительствовал и которое было искони другом его дома. Левенхильм прекрасно понимал, что ему придется натолкнуться на известное сопротивление и одержать победу над чувством порядочности; но его опыт в жизни дворов научил его, что совесть государей редко может устоять против того, кто сумеет купить ее за хорошую цену. Нужно и то сказать, что большой мастер в делах интриг и подкупа человеческой совести, Армфельт, подготовил ему пути.[435]

Получив доступ к царю, Левенхильм счел нужным начать с подготовительных фраз и пустился в разглагольствования. Он начал говорить о том, что Швеции необходимо создать себе устойчивое положение путем увеличения территории и боевых сил. Догадываясь, к чему он клонит, Александр решил ускорить его признания и милостивым тоном сказал ему: “Говорите со мной откровенно. Мое мнение должно быть вам известно. Государь, – ответил шведский агент, – солдат плохо справляется с дипломатическими хитростями. Только откровенность и усердие могу употребить я на благо моей родины, у которой отныне одинаковые интересы с вашей империей. – Говорите же прямо, – сказал царь. – Государь, Норвегия составляет предмет желаний, от которых король не может отказаться, не забыв первейшего долга каждого правительства – долга обеспечить независимость и безопасность государства...”.[436]

“Я всегда с удовольствием буду смотреть на то, что составляет счастье Швеции”, – сказал император, ограничиваясь в настоящую минуту этим неопределенным выражением сочувствия. Более того, когда Левенхильм заговорил о нападении на Данию, Александр оставил за собой право высказаться по этому поводу, когда найдет это нужным. Видно было, что ум его смущен, что совесть его переживала мучительные минуты. Его волнение выразилось тем, что он начал ходить “взад и вперед”[437]. Не настаивая более, Левенхильм подробно изложил все выгоды от содействия Швеции в войне против Франции. Особенное удовольствие доставило ему вынесенное из разговора убеждение, что мысль о войне пустила глубокие корни в уме его собеседника, и что при таком воинственном настроении Александр должен придавать особую цену союзу с Бернадотом и, следовательно, вынужден будет подчиниться условиям союза.

Действительно, в следующие дни Левенхильм, по некоторым признакам, понял, что его речи – речи искусителя – достигли цели. Он узнал, что император высказался о нем в чрезвычайно милостивых выражениях. Близкие ко двору люди сделались к нему бесконечно предупредительны, а нет более ободряющего симптома, как “любезность и предупредительность этих господ, которые так точно показывают температуру царской милости”[438]. 23 февраля Левенхильм получил официальное извещение, что Его Величество в принципе согласен на предъявленные условия и что бывший русский посланник в Швеции, генерал барон Сухтелен, отправится в Стокгольм, чтобы начать переговоры и подписать договор.

Этот шаг, вполне отвечавший высказанным с первых слов желаниям шведского двора, совершенно не отвечал желаниям Левенхильма. Начав так удачно переговоры, он хотел присвоить себе всю часть этого дела и довести его до конца. Кроме того, он боялся медлительности Сухтелена, недостатка в нем энергии. Этот старец, тяжелый на подъем, нерешительный в делах, непредприимчивый, был человеком науки, “собирателем древностей”, случайно забредшим в политику. В его руках заключение договора могло только затянуться[439]. Левенхильм же сознавал, что необходимо ковать железо, пока горячо, не давая остыть Александру. Он позволил себе остаться в Петербурге, попросил прислать ему полномочия, и предложил русским выработать вместе с ним статьи договора, независимо от Сухтелена, который, говорил Левенхильм, позаботится достигнуть той же цели. Царь соблаговолил дать согласие на переговоры одновременно в двух местах. Тогда между обоими уполномоченными, из которых один действовал в Петербурге, а другой в Стокгольме, началось состязание на скорость; но Левенхильм уже опередил своего соперника и хотел сохранить за собой это преимущество.